Полковника на месте не оказалось – выехал на фронт, и, после некоторого колебания, Горин решил пойти к его заместителю.
Сергей Васильевич вошел в большую, но довольно скудно обставленную комнату и дисциплинированно прикрыл за собой дверь. Хозяин кабинета, стоя к нему спиной, рылся в сейфе.
– Разрешите обратиться? – Горин лихо вскинул руку к виску.
Человек у сейфа, найдя, видно, то, что было ему нужно, и сразу же принявшись листать эти бумаги, медленно повернулся. Тут-то Горин почувствовал, что кровь отливает от головы. Ему никогда не забыть этого физического ощущения! Что-то теплое внутри опускалось вниз, от самого темечка до пяток, оставляя после себя ледяную пустоту.
Но он спокойно встретил сначала рассеянный, затем удивленный, а потом даже веселый взгляд черных глаз.
– Вот это да! Петр Норкин – собственной персоной! Любопытно… Или уже не Норкин? Кто же вы на этот раз, товарищ недобитый комиссар?
Заместитель Федосова, чьей фамилией Горин не поинтересовался, не ожидая от судьбы столь подлого подвоха, явно забавлялся ситуацией, словно сытая кошка случайно наскочившей на нее мышью.
– Можете называть меня господином Кондрашовым. – Горин, прихрамывая, подошел к столу и, не дожидаясь приглашения, устало опустился в глубокое кресло. – Я думаю, это не столь принципиально? Хотя документы у меня – подлинные…
Сергей Васильевич играл ва-банк. Он понял, что только это может его спасти.
– Настоящего Кондрашова вы, конечно, укокошили?
– Какое это имеет значение, Виктор Ростиславович? Мы же с вами не сентиментальны, правда? Дело – прежде всего! Или вы теперь иначе мыслите?
Пришедший в себя Горин заметил одну перемену в мало постаревшем лице Муромцева: исчез огонь, что много лет назад сжигал этого человека изнутри и находил выход в глазах, сумасшедший блеск которых тот вынужден был время от времени гасить тяжелыми веками. Сейчас эти черные глаза были совершенно бесстрастными.
Муромцев ни секунды не сомневался, что через минуту или через пять – время не столь уж важно – он вызовет солдат, и «красного» увезут в гестапо. Это, конечно, их дело! Но зато после такой услуги можно будет рассчитывать на благожелательное отношение со стороны службы безопасности…
– Так зачем вы пожаловали, «господин Кондрашов»? ѕ Муромцев решил немного развлечься и чуть-чуть поиграть со своим старым знакомцем.
«Что-то понял за эти двадцать лет или просто устал, изверился? – соображал Сергей Васильевич, всматриваясь в потухшие глаза хозяина кабинета. – Пожалуй, второе… Тогда, значит…»
– Без лишних слов, дело вот в чем, Виктор Ростиславович: мне нужна ваша помощь.
Муромцев был столь изумлен этой наглостью, что Горин даже улыбнулся, хотя до веселья было далеко.
– Да, да, помощь! – повторил он. – Вам, по-моему, несложно устроить меня при штабе. На некоторое время, конечно…
Муромцев молчал.
– Не будем сейчас выяснять, кто на какой платформе стоит, кто за что борется… Это сложно! Сейчас мне нужно лишь содействие. А за содействие обычно платят. Я тоже заплачу! Почему мне надо отдать все это какому-то Федосову, которого я знать не знаю, а не вам? Нас все же кое-что связывает, а?
Сергей Васильевич медленно достал из внутреннего кармана френча увесистый сверток, положил его на край стола и спокойно стал развязывать. Только тут, впервые за весь разговор, он заметил в глазах Муромцева прежний огонь, хотя тот сразу же притушил его веками.
«В точку попал…» – облегченно вздохнул Горин и подвинул на середину стола пакет. Муромцев брезгливо, кончиками пальцев, откинул края клеенки, в которую все было упаковано, одну обертку, другую… И вдруг брови его взлетели вверх, а с лица, как несколько минут назад у Горина, сползла краска.
Перед Виктором Ростиславовичем на темной ситцевой тряпице лежала толстая пачка крупных кредиток.
– Мда-а-а… – Муромцев никак не мог прийти в себя. – Что все-таки это значит?
– Да ничего особенного! Приличная плата за тот риск, которому вы подвергаетесь, беря меня под свою опеку. Риск, если говорить честно, небольшой, а плата не такая уж ничтожная… Да, вот еще немного! – И Горин шлепнул на стол вторую пачку, потоньше.
И тут, словно именно эта чепуха, эта капля решила все, Муромцев собрал деньги и сунул их в сейф. Глядя, будто со стороны, на себя и Виктора Ростиславовича, чьи длинные холеные пальцы орудовали удивительно споро, Горин все еще не верил, что пронесло.
И лишь когда Муромцев деловито осведомился: «Документы действительно подлинные? А настоящий Кондрашов не объявится?» – окончательно понял, что взял верх над старым «младороссом».
А тот вдруг устыдился:
– Знаете что? Давайте все же поделимся… Чтобы совесть не мучила!
Принимая от Муромцева жалкую толику того, что Виктор Ростиславович убрал в пасть стального ящика, Горин будто бы невзначай обронил:
– Как человек умный и опытный, вы, Виктор Ростиславович, наверное, понимаете, что я здесь – не в одиночестве, что мои друзья, дабы избежать неожиданностей, пристально следят за каждым моим шагом. Знают они, что я сегодня у вас на приеме. Знают, с чем и зачем пошел. Так что, если со мной что-нибудь случится…
– Ясно, ясно! – Муромцев поморщился. – Я не хочу попасть из-за вас в Шпандау. Но я не хочу и получить пулю в затылок от ваших единомышленников. Поэтому не тревожьтесь! Что могу – сделаю…
И сделал! Горин официально был прикомандирован к власовскому штабу, и даже поселился в гостинице для офицеров. Это немного облегчило жизнь Сергея Васильевича. Но и усложнило: даже в часы отдыха надо было все время помнить о том, что ты – Василий Кондрашов, еле спасшийся от плена и смертельно ненавидящий советскую власть.
Поэтому Горин с удовольствием бродил в одиночестве по городу, а потом сидел в этом подвальчике и ждал Диму.
Они уже обсудили все дела, когда Сергея Васильевича что-то встревожило, хотя вокруг было вроде спокойно. Наконец он сообразил, в чем дело: за столиком неподалеку сидел старик с длинными седыми волосами, которого Горин видел впервые. Он все время посматривал в их сторону. Сергей Васильевич, улыбаясь, сказал об этом Варгасову. Тот, тоже с улыбкой, предложил Горину немедленно уйти. – А может, наоборот?
– Нет. Раз вы его не знаете, очевидно, это как-то связано со мной.
– Хорошо. Но я буду поблизости.
– Не советую. А если облава? Или засада?
– Ну, посмотрим…
Сергей Васильевич расплатился и неторопливо, тяжело опираясь на палку, вышел. Не успела за ним закрыться дверь, не успел Дима пересесть на место Горина, чтобы видеть зал, кто-то опустился с ним рядом:
– Ну, наконец-то ушла сума переметная! Терпенья уж не было…
Варгасов повернулся и не поверил глазам: на него с прищуром смотрел Алексей Платонович Баданов. «Ты будешь все таким, каков ты в самом деле…» – трепыхнулось в голове и замерло обессилевшим воробушком. Баданов, наклонившись к Диме совсем близко, прошептал:
– Я узнал вас еще на улице, несмотря на маскарад. А вы меня не узнали. Как и потом, когда я вошел сюда. А теперь хочу с вами поговорить я. Можно? Кстати, вы знаете, сколько обещано за вашу голову? Ко мне ведь приходили! Ну об этом в другой раз… А пока побеседуем, господин Кесслер? Если, конечно, не возражаете…
«ЖЕНЕВА, 12 октября 1943 г. (ТАСС). Швейцарская газета “Арбейтерцейтунг”, касаясь положения в Германии, пишет:
“Настроение среди всех слоев населения весьма подавленное. Пали духом даже многие ярые гитлеровцы.
…Всюду наблюдается огромная усталость от войны. С глубокой тревогой смотрит население Германии на будущее. Широко распространено неверие в победу Германии в этой войне.
…Среди солдат на фронте тоже наблюдается упадок духа…”»
– Извини, Освальд, шеф приказал мне поехать вместо тебя.
– Что случилось? Мы ведь только от него.
– Понятия не имею! Но, кажется, появилась какая-то срочная работа, которую он может поручить только тебе.
– А-а-а… Значит, не для твоих белых ручек?
– Возможно… Оберштурмбаннфюрер не очень-то доверяет мне серьезные вещи.
– Мне кажется, это тебя не расстраивает, Эрих? Ведь есть «медхен фюраллес» по имени Освальд Кёгель!
– Ну, как сказать… Ты не слишком похож на «прислугу за все». Не преувеличивай!
– Ладно, ладно… Езжай! Но когда-нибудь мы все же разберемся в этом вопросе… – Кёгель нехотя вылез из машины, уступая Беккеру место рядом с водителем: он так надеялся отдохнуть от той мясорубки, в которой все время находился! Но и тут любимчик Лоллинга стал ему поперек пути. В прямом и переносном смысле слова!
– О-хо-хо… – Беккер, по-стариковски кряхтя, сел, в машину и захлопнул дверцу.
– На Тирпитцуфер!
«В абвер», – понял Дима.
Плотно зажатый на заднем сиденье двумя эсэсовцами, Варгасов на этот раз уже не думал, не гадал: что все-таки произошло. Все было яснее ясного после случившегося утром.
После того как он попал туда, куда попадать никак было нельзя… К Лоллингу. К тощему Кёгелю, убийце Максима Фридриховича, недолюбливающему отчего-то этого штурмбаннфюрера с близорукими глазами, все время подправляющего указательным пальцем левой руки очки на переносице…
Штурмбаннфюрера зовут Эрих Беккер, именно так называли его Лоллинг и Кёгель. И что этот фашист все время посматривает назад? Интересуется, хорошо ли меня стерегут? Хорошо. Очень хорошо! Сидишь словно в клещах… Никакие «браслетики» в таком положении не нужны!
Улицы были пустынны. По таким хорошо удирать. Варгасов усмехнулся, настолько безнадежно было его положение. Но ведь Максим Фридрихович любил повторять: «У каждого человека, хоть раз в жизни, бывает свой шанс». И не смог воспользоваться своим!..
Тут еще нужно понять: это тот самый шанс или нет и может ли он спасти? Здесь уж надежда только на чутье! Пока оно Диму не подводило. Но до сего дня все было не настолько серьезно. Или так казалось потому, что удавалось улизнуть? Минет нынешнее испытание, и что-то другое представится особо серьезным и особо опасным…