Уже в сумерках начались танцы. Три седых старика притащили балалайки. Я не знал, что это за треугольные штуки, но один из кочевников мне объяснил. А на вопрос, чем их не устраивают электронные носители, он сказал, что в них души нет.
В пляс пустились и женщины, которых я до сих пор поблизости не замечал, и мужчины, сидевшие за столом. Курносовы, само собой, не смогли удержаться. Даже Лу, заметно окосевший, и тот пытался что-то изобразить.
Только я и Митрич остались сидеть, не поддавшись азарту музыки.
— Вы, молодые, хорошие ребята, да только дурные все, — произнёс старый кочевник ни с того ни с сего, словно продолжив размышления вслух.
— Это почему это? — спросил я заплетающимся языком.
Митрич нацедил ещё по рюмке и только потом пояснил:
— А ты сам посмотри, до чего страну довели. Всë в руинах, государства и нет почти. Ты хоть помнишь, кто нынче президент? Кому за всë это отвечать-то? Вот при Ковалёве такого не было. Последний был хороший мужик, да и того прибыли.
Он говорил про предпоследнего президента Российской Федерации. Тот правил ещё до моего рождения и в школьных учебниках остался жутким тираном и фанатичным консерватором. Наверное, любил консервы и питался одной тушёнкой. Ещё писали, что он погиб во время визита на оружейный завод, когда на одном из станков случайно и поразительно точно выстрелил новенький незаряженный пистолет. В любом случае, я был невероятно далёк и от истории, и от политики, о чём и заявил:
— Какая разница? Уже той страны нет и никогда не будет.
— Нет, потому что такие, как вы, к власти пришли. Мне ещё прадед рассказывал, как у него на глазах страна чуть совсем не ёкнулась. Но тогда хоть противник был. А вы чего? Сами всё поломали. Просто так.
— Я ничего не ломал… — попытался парировать я.
Но старика уже несло:
— Это ж надо такое! Конгломерациями им, оказывается, проще управлять. А людей спросить забыли? Реформаторы хреновы. Понаприглашали всяких помошничков американских, которых на родине уже видеть не могли, и вот вам, пожалуйста.
— Я даже не понимаю, о чём ты вообще говоришь?
— А всё о том же. В восьмидесятых Америка рассыпаться начала, а вам вдруг, прогрессивным идиотам, показалось, что хорошо бы их систему скопировать. Ничему история не учит. И слова ещё какие выдумали: опциональный менеджмент. Русского языка им мало! Тьфу! За океаном уж, небось, все за голову взялись, да зажили по-христиански, а вы, дурни, как всегда. То, от чего те отказались, вы всë догоняете.
— В Америке, если ты не слышал, сейчас коми у власти. Ты этого, что ли, хочешь?
— А по мне уж лучше коми, чем так. Я в вашем городе был разок, поосмотрелся вдоволь. И что? Не наши вы, чужие. Нет в вас ни души, ни разума. Суетитесь ради лишнего рублика, друг друга заживо заморить готовы. Даже дружить вы умеете только ради выгоды, — меня слегка коробило, с какой лёгкостью делил он всех на «они» и «мы». Казалось, люди из Моссити, до которого было рукой подать, Митричу были не ближе, чем какие-нибудь американцы или австралийцы. Наконец старик замолчал, задумался, разглядывая свои мозолистые руки, и тихо заключил: — Нет больше России. Кончилась.
— Рассеи? — не понял я слова, которое слышал в последний раз лет двадцать назад. Грозное слово, могучее. В нём была какая-то сила, которую стыдливо прятали за насмешливым «Рассея». Ирония, ставшая привычкой.
— Да ну тебя, всё равно тебе ничего не докажешь. Давай лучше выпьем за встречу.
Митрич был прав. Я действительно так и не уловил смысла всего им сказанного. Может, он просто выговориться хотел, а алкоголь развязал язык. В любом случае, его желанию сменить тему я обрадовался и быстро согласился, пока старик не передумал:
— В четвёртый раз? Это можно.
Глава 10
Я выпил ещё стакан и понял, что больше сидеть в стороне мочи нет. Ноги всё охотнее отбивали ритм музыки и в конце концов, сами вынесли меня в самую гущу танца. Рассудок помутился сразу, как только я встал, и всё, что происходило дальше, стало отрывистыми и очень стыдными воспоминаниями. Я к кому-то приставал, гдето падал, потом меня кто-то поднимал, наливал и всё по новой, пока голова не отключилась вовсе.
А проснулся я с утра без особой головной боли, но с совершенно пересохшим горлом. Осмотрелся, тщетно пытаясь понять, где нахожусь. Какая-то тёмная комната, вместо кровати раскладушка, а вместо окна — щели в заколоченных рамах, через которые тонкими лучами пробивался утренний свет.
Кроме меня здесь лежало ещё три человека. Им не досталось даже раскладушки, так что расположились они на куче тряпья. По храпу я распознал в них Курносовых. Хорошенькое трио у них получалось, забористое, аж пол подрагивал. Удивительно, что я вообще смог спать рядом с таким оркестром.
Не хватало только Лу, а куда он делся и почему оторвался от коллектива, я не имел ни малейшего понятия. Вспомнить это было задачей невыполнимой, а спросить некого. Да и нечем. Голос не слушался, выбираясь из глотки натужными хрипами.
Я кое-как сел и задел ногой на полу возле раскладушки что-то тяжёлое и булькающее. Посмотрел с надеждой вниз и обрадовался, как ребёнок, когда увидел бутыль, полную чистой воды. Не долго думая, я скинул с неë крышку и припал к горлышку, жадно лакая крупными глотками. Давно я не пил такой вкусной воды. По-первой и вовсе показалось, что она сладкая, но даже когда я понял, что ошибся, не разочаровался ни капли.
Напившись вдоволь, я вернул заметно полегчавшую бутыль на пол и протёр рукавом губы. Самочувствие заметно улучшилось, а вместе с тем поднялось и настроение. Теперь оставалось дело за малым: понять, купил ли я в итоге машины или нет.
С этим вопросом я толкнул крайнего из Курносовых. Кто именно это был — не знаю, да и значения это не имело. Курносов дёрнулся, поднял голову и посмотрел на меня маленькими заплывшими глазками. Вернее, хотел посмотреть, но взгляд его блуждал вокруг меня и никак не мог сфокусироваться.
— Живой? — спросил я.
Курносов неуверенно кивнул.
— Где Лу, знаешь?
Близнец долго молчал, словно пытаясь понять, что я такое спросил интересное, а потом сдался и уронил голову. Снова захрапел.
На этот раз я пнул его посильнее. Курносов хрюкнул, уставился на меня, будто мы только что не разговаривали, да и в целом виделись в последний раз год назад.
— Мы машины в итоге купили или нет? — зашёл я с другой стороны.
На этот раз ответ я всё же получил, пусть и не тот, на который рассчитывал:
— Не знаю.
— Где Лу ты, видимо, тоже не осведомлён?
Курносов кивнул, вряд ли до конца поняв, что я спрашивал.
— Плохо тебе, да?
И снова кивок в ответ.
— Там вода есть, если хочешь. Только ребятам оставь, — указал я в сторону бутылки.
Только теперь я увидел, что Курносов не разучился понимать человеческую речь. Он свирепо заёрзал, борясь с онемевшим телом, свалился на пол и, перевернувшись на пузо, плашмя пополз к бутылке.
Мешать ему я не стал. Захотелось поскорее выйти на свежий воздух и поискать, где умыться, чтобы окончательно проснуться.
Дверь, которую я нашёл наощупь, поддалась со скрипом, и тут же яркий свет ослепил меня, пронзив заодно и черепную коробку острой болью. Будто прямиком через глаза проникли два шила до самого мозжечка. Непередоваемое ощущение, которого от городской выпивки не дождëшься. Взбодрило так, что все остатки сонливости мигом испарились.
Утро ещё только начиналось. Свежесть ночи баловала приятной прохладой, а первые солнечные лучи уже робко скользили по земле и не выжигали ещё нестерпимым зноем. Птицы чирикали что-то мелодичное, возможно, даже из Чайковского, а работящие кочевники уже начинали трудиться, словно накануне никакой гулянки не было и в помине.
Я прошёлся по стоянке и удивлялся, как хорошо и быстро убрали последствия попойки. Или я просто не заметил, что никто особо и не мусорил? В любом случае, порядок был восстановлен полностью.
Возле одной из построек я заметил Митрича, который вовсю раздавал указания и гневно жестикулировал. Без слов было очевидно, что настроение у него прескверное.
Пока он не остался один, я так и топтался в стороне, следил за ним, словно заворожённый. Столько энергии в каждом движении, в каждом слове никогда не доводилось мне видеть у жителей Моссити. Там люди скупятся тратить силы на обыкновенные движения и в результате кажутся либо вялыми и аппатичными, либо мельтешат перед глазами, как сбоящая голограмма.
— Ну что, гости добрые? — через силу изобразил Митрич улыбку, когда я подошёл. — Как ночка? Как здоровьице?
— Неплохо, неплохо. Я только мало чего помню из вчерашнего, а так неплохо, — признался я.
— Так и выпили мы немало. Не думал я, что ты потянешь, а тут взял и меня перепил. А ведь самогоночка у меня знатная, редкого богатыря наповал не выбьет. Давненько я такого не видел, чтобы городского не уложила на десятой чеканке.
Я развёл руки, мол, сам не знаю, как это получилось, а потом спросил о деле, с которым и приехал.
— Что у нас с машинами? Ничего не помню, мы в итоге их купили? Или так до этого и не дошло?
— Не дошло, — рассмеялся Митрич. — Другими важными делами занимались. Пойдём, я тебе ключи отдам.
— Сколько с меня? По пятьдесят штук за каждую, как договаривались?
— Как-то так, да.
Он провёл меня к будке у парковки, где когда-то в незапамятные времена сидел охранник, вытащил из тумбочки три ключа и передал мне.
Пока я сходил к своему внедорожнику за деньгами, пока рассчитался с кочевником и осмотрел приобретённые машины, к нам подтянулась вся троица Курносовых. Как они похмелялись, оставалось только догадываться, но всё же теперь чуть больше напоминали живых людей.
А вот Лу по-прежнему где-то пропадал. Это уже и Курносовы начали замечать, хотя им, в отличие от меня, вряд ли особо хотелось поскорее покинуть стоянку.
Даже Митрич в итоге заподозрил неладное и спросил:
— А где этот ваш парнишка? Низенький такой, щупленький. На пацанëнка похож, но только до горькой горазд.