али. Здесь опять начинаются странности. Хотя Иисус около десяти лет провел в кумранской общине, но порой наши агенты замечали его и в других уголках Израиля. Нам точно известно, что у ессеев существовал строгий запрет на связь с внешним миром, распространявшийся на всех членов общины, за исключением тех немногих, кто добывал пропитание или волей-неволей шел на поклон к властям, чтобы просить за общину. Иисус был не из их числа, но тем не менее несколько раз его замечали в Галилее, на морском побережье и даже в Иерусалиме, городе, ненавидимом ессеями и запретном для них. Аналитическая служба не нашла этому объяснения, отнеся данные факты к разряду загадок. Далее… — Шева нагнулась и почесала за ухом пробудившегося кота. Тот ответил хозяйке жизнерадостным широким зевком. — В тридцать четыре года Иисус оставляет общину и начинает проповедь. К тому времени он — фанатично убежденный в своей избранности и чрезвычайно волевой человек. Он — ярко выраженный психопат из разряда тех, кому суждено быть вождями. Он может зажечь толпу и довести до исступления самого себя. Он не слишком тверд духом, но в нем пылает могучий огонь уверенности в собственной исключительности. Он считает себя посланцем Бога и готов пойти на все, чтобы доказать это. Он проповедует преимущественно в Галилее, где быстро приобретает многих сторонников. В это же время происходит его сближение с братьями, которые до того много лет и знать его не желали. Очевидно, сыновья Иуды из Гамалы посчитали, что Иисус может принести немалую пользу и возглавить восстание. Но Иисус не оправдывает надежд братьев. Он призывает к смирению и выступает против насилия. Он проповедует более двух лет, и к его словам прислушиваются сотни людей.
— Если верить Библии, за Христом шли многие тысячи!
— Обычное преувеличение, свойственное любой легенде. Но и сотни, поверь, немало, так как Израиль буквально кишит пророками, и мало кому из них удается собрать слушателей. Осталось семь-восемь дней до того, как Иисус придет в Иерусалим, где его схватят и казнят. Нам надлежит присутствовать при этом и помешать Арктуру завладеть той силой, которая возникнет в тот миг, когда умрет Иисус.
— Но как это сделать?
— Лучше всего — заранее опознать Арктура и нейтрализовать его еще до смерти Иисуса. Можно сделать это и во время казни. В крайнем случае мы должны завладеть копьем сами, дабы оно не попало к Арктуру. Чтобы контролировать события, мы должны держать в поле зрения сразу и Иисуса, и Лонгина, так как Арктур может подкрасться с любой стороны.
— Но как это сделать?
— А ты не догадываешься?
Пауль облизал губы:
— Кажется, я начинаю понимать, куда ты клонишь. Ты хочешь, чтобы мы разделились?
— Совершенно верно.
Юноша с сомнением покачал головой:
— Не думаю, что это хорошая мысль. Я совершенно не знаю местных обычаев. Я не представляю, как вести себя в этом мире. Пойми, он далек от меня настолько, что ты даже не можешь вообразить!
— Но ты же прекрасно действовал без меня и в стане Баязида, и там, где тебя звали Волком!
— Но это совсем другое дело! Мне приходилось бороться за свою жизнь. Кроме того, ты забываешь, что в обоих случаях я едва не лишился головы! Сейчас же ты предлагаешь мне взять на себя ответственность за дело, которое по плечу только специально подготовленному человеку. Шева, я не Охотник!
— Да, ты не прошел соответствующего обучения, но, поверь, ты можешь куда больше, чем большинство из тех, кто именует себя Охотниками. А потом, у нас просто нет иного выбора. Оставаясь вместе, мы не в состоянии держать под наблюдением сразу и Иисуса, и Лонгина.
— Обратись к начальству, пусть пришлют еще людей.
Шева посмотрела на Пауля почти с сожалением:
— Ты сам слышал, что сейчас делается в Управлении! Вряд ли нам следует рассчитывать на их помощь.
— Но это не моя проблема! Я просто не могу!
— Можешь! — жестко отрезала Шева. — Ты в последний раз поможешь мне, а я помогу тебе. Я переправлю тебя в любое время и место, куда ты захочешь. В конце концов, ты любишь меня?
— Да, — с ноткой подозрения ответил Пауль.
— Так вот, если ты поможешь мне в этом деле, то получишь все что хочешь. Я буду любить тебя!
— Но…
Шева мягким, но в то же время властным движением наложила ладонь на губы юноши:
— И не надо больше никаких слов! Ты сейчас же отправляешься в Вифанию, где присоединишься к людям, которые следуют за Иисусом. Ты играешь белыми. Я же беру на себя Лонгина и все остальные фигуры, действующие со стороны черных. В назначенный час мы встречаемся и завершаем это дело. А потом все в наших руках!
— Обещаешь? — прошептал Пауль, целуя пальцы Шевы.
— Естественно! Я же сама сказала! Но все это будет потом! Я пойду во дворец Пилата, а тебе предстоит неблизкий путь. — Охотница быстро чмокнула юношу в щеку. — Все! Пора действовать. Я — во дворец, а тебя ждет городишко под названием…
Шева задумалась.
— Вифания, — подсказал Пауль.
Его ждала Вифания…
Путь до Вифании был недалек. Пауль проделал его под монотонные лекции мнемотического переводчика — той самой серебристой горошины, которую вручила ему Шева перед первым путешествием по Отражениям. Несмотря на крохотные размеры, горошина оказалась кладезем премудрости, и за те несколько часов, что заняла дорога, Пауль узнал уйму разнообразных сведений — начиная от обычаев и привычек местных жителей и кончая географией, флорой и фауной побережья Средиземного моря. Все это поначалу забавляло, Пауль даже пару раз вступал со всезнайкой в пререкания, но по прошествии некоторого времени это стало его раздражать. В Вифанию Пауль пришел в скверном настроении.
Вифания, называемая в Библии городом, оказалась небольшой деревенькой, довольно необычной в представлении человека, прибывшего из Отражения, отделенного девятнадцатью веками и многими сотнями миль, но самой заурядной, по заверению мнемотического переводчика. Несколько сот убогих, сложенных из грубо обработанного камня домишек серели невзрачными опалами в изумрудной оправе виноградников, садов и огородов. Меж ними петляла дорога, разбитая колесами повозок и плотно утрамбованная множеством босых ног, на протяжении сотен лет переходящих ее из конца в конец. У околицы путешественнику повстречалась девушка. На ней было простое домотканое платье, голову покрывал украшенный неяркими узорами платок. Пауль решил воспользоваться случаем и проверить свои языковые способности.
— Здравствуй, — сказал он, изобразив приветливую улыбку.
Девушка с любопытством посмотрела на незнакомца. Хотя его одежда и выглядела самой обычной, но обликом путник не походил на местных жителей. У него были светлые волосы и непривычные черты лица. Он был похож на грека, а скорее — на варвара из далеких северных краев, каких девушке однажды довелось видеть в свите знатного римлянина, проезжавшего через деревеньку.
— Добрый день, — сказала она, стыдливо прикрывая нижнюю часть лица краем платка.
— Как поживаешь?
— Хорошо.
Мнемотический переводчик быстро разобрался в местном диалекте и соответствующим образом подправил речь Пауля.
— Я рад. Я ищу дом Элеазара[12].
— Того, что живет у источника?
— Да подтвердил Пауль, дождавшись подсказки переводчика.
Лицо девушки приняло скорбное выражение.
— Он умер.
Пауль старательно изобразил удивление:
— Вот как? Когда?
— Уже четыре дня.
Здесь следовало грустно покачать головой, что путешественник и сделал.
— Я должен непременно выразить соболезнование его семье.
— Ты далеко не первый, кто желает сделать это. Только что я видела путников, они также спешили к дому Элеазара.
— Должно быть, это мои друзья! Я отстал от них. Объясни поскорей, как мне найти дом досточтимого Элеазара.
Девушка принялась объяснять, подкрепляя слова жестами. Пауль мало что понял из ее объяснений и потому поспешил поблагодарить селянку. Куда проще было догнать тех, кто шел в дом Лазаря. Насколько он помнил Евангелие, среди них должен был быть и Он.
— Спасибо!
Благодарно кивнув, юноша устремился по пыльной улице, уводящей в глубь селения. Вскоре он и впрямь заприметил впереди неторопливо идущих людей, числом около двух десятков. Ускорив шаг, Пауль приблизился к ним почти вплотную, но все же не присоединился, поскольку разумнее было оставаться сторонним наблюдателем. Процессия неспешно двигалась по улочке, покуда не уткнулась в небольшой, беленый известью домик, ничем не отличающийся от своих соседей. Здесь гостей встретили две женщины в белых платках, с плачем кинувшиеся к ногам одного из пришедших.
Пауль с любопытством разглядывал человека, который то ли являлся Богом, то ли должен был стать Им. То ли… Юноша скептически улыбнулся. Но, впрочем, время для сомнений еще не настало.
Тем временем человек ласково погладил каждую из женщин по голове, после чего едва приметным властным жестом велел им подняться. В его облике не было ничего необычного. Он был скорее высок, нежели низок, скорее худ, нежели тучен. Темные густые волосы прядями падали на лоб и плечи, небольшая вьющаяся бородка подчеркивала тонкие черты лица. Более всего привлекали глаза — глубокие, большие, умные и, как почудилось Паулю, настороженные.
Потом человек заговорил. Голос у него был негромкий и глухой. Такие голоса не приличествуют пророкам. Хотя Пауля отделяло от говорившего не более двух десятков шагов, он едва мог различить обрывки фраз:
— Жизнь… верит в меня… будет вечно жив… смерть обойдет стороной…
Одна из женщин радостно кивнула и, ухватившись за руку человека, повлекла его за собой. Прочие — спутники человека, собравшиеся зеваки, в их числе и Пауль, — двинулись следом. Теперь шествие направлялось к противоположной окраине селения, где, как нетрудно было догадаться, находилось кладбище. Пауль смешался с толпой, непрерывно увеличивающейся и насчитывающей не менее трех сотен человек, и теперь с любопытством присматривался к спутникам пророка. Ожил мнемотический переводчик, принявшийся оживленно верещать в ухо: