— Но, — продолжил Зарубаев, — мы ведь не можем все силы бросить в бой. А если наш флот погибнет, так и не достигнув целей операции или хотя бы её одной? Ведь штурмовать Кенигсберг — это военное безумие! Он хорошо укреплён, и наш десант окажется в окружении.
На этот вопрос ответил командующий Балтийским флотом.
— Я понимаю ваши опасения, Сергей Валерианович, и согласен с вами. Но Северный фронт поможет нам продержаться, а в случае успеха мы сможем закрепиться хотя бы на его подступах, тем самым помогая пехотным частям разбить немцев, обратить их в бегство и выиграть наконец эту затянувшуюся войну. У нас просто нет другого выхода.
Керенский непрерывно бомбардирует меня своими телеграммами, требуя ускорить подготовку операции. Временное правительство — это фактически он один. Его политическое влияние не соизмеримо ни с одним другим лидером. Его поддерживает народ, солдаты, рабочие и даже крестьяне. А сейчас уже и матросы, с которыми он весьма жестоко обошёлся в Кронштадте. У нас просто нет другого выхода, как идти вперёд и исполнить свой воинский долг. Сейчас всё зависит от нас, а не от него. Он дал нам возможность совершить подвиг, и мы его совершим, господа офицеры. Возможно, Родина о нас не забудет, но и не вспомнит…
Если кто-то из вас не готов к самопожертвованию, то прошу сказать это сейчас и подать рапорт об увольнении, то же самое касается и всех ваших офицеров. Я прошу провести в кают-компаниях совещания и задать каждому такой вопрос, не вдаваясь в детали операции. Матросов спрашивать не стоит, ибо это перейдёт в безобразие, которое они называют звучным словом митинг.
Прошу вас пресекать все проявления недовольства и немедленно сообщать об этом мне. Специально для борьбы с оставшимися большевистскими и анархистскими агитаторами мною создан Совет безопасности флота. Люди, входящие в этот Совет, арестуют и допросят любого, выяснив, на кого тот работает и не является ли германским агентом.
В бой мы должны пойти полностью здоровыми или, образно выражаясь, будучи больными, напившись микстур и обвязавшись бинтами. Мы выполним свой долг, господа офицеры, чего бы это нам ни стоило. И это мой приказ!
Все молчали, соглашаясь со словами Командующего флотом, или в душе не соглашались, но не пытались перечить.
— Итак, я предлагаю начать операцию 23 июля. Как сообщает нам метеорологическая служба, к этому времени должна установиться ясная и тёплая погода без штормов и дождей, что как нельзя лучше способствует проведению нашей специальной операции. У кого есть возражения, господа офицеры? Возражений нет! — констатировал Григорович. — Ну, что же, тогда приготовиться к бою, господа офицеры!
***
На всех кораблях начались авралы. Матросы сначала протестовали, но потом сдались и стали понемногу, начиная с элементарного, наводить порядок. Труд облагораживает, а ратный труд сближает. Из Кронштадта прибыли в Гельсингфорс отремонтированные и ранее стоявшие там боевые корабли. На причалах остались лишь учебные посудины и те, что были на ремонте. Охраняла и эксплуатировала их горстка матросов и офицеров. По настоянию Керенского адмирал Рыков лично отобрал туда матросов, выбирая самых аполитичных и при этом не имеющих особой ценности для боевого флота.
Постепенно положение Балтийского флота выравнивалось, но вдруг, уже после прекращения нападений финнов на Гельсингфорс, на линейном корабле «Полтава» вспыхнул бунт. На этот раз бунтовщики остереглись убивать офицеров и кондукторов, ограничившись их избиением, после чего закрыли тех в каютах. Зачинщиками беспорядков (что не удивительно!) оказались анархистские элементы, на время затаившиеся и сделавшие ставку на матросов, призванных с Малороссии.
Адмирал Григорович, узнав о бунте, решил приехать к морякам лично для проведения переговоров. К флагманскому крейсеру приплыл вызванный им эсминец «Внимательный», пребывая в тревоге и сомнениях, адмирал сошёл на его палубу. Добравшись до стоянки «Полтавы», эсминец застыл напротив линкора, слегка покачиваясь на мелкой волне.
Вахтенный отсемафорил на линкор, что на эсминце находится Командующий. Оттуда ответили, что поняли и ждут его у себя. Получив ответ, Григорович усмехнулся. Он стоял на открытой палубе и ветер бил по нему, грозя снести с седой головы фуражку. Точно также её готовы были снести матросы, поднявшие восстание. Нет, не стал рисковать адмирал и через сигнальщика передал сообщение на «Полтаву», что он ждёт представителей корабля на эсминце.
В течение часа ничего не происходило. Матросы хаотично перемещались по палубе линкора, плевали в воду, глазели на «Внимательный». Судя по их жестам и позам, они явно ругались и посылали проклятия в адрес трусливого, по их мнению, адмирала.
Через некоторое время проходивший на борту линкора митинг закончился и там пришли к согласию, потому что стволы двух бортовых орудий качнулись и, словно угрожая, развернулись, уставившись в упор на эсминец. Но Григорович спокойно ждал. Видимо, на линкоре шли горячие дебаты, и обсуждался вопрос, какие требования выдвигать и кому плыть на эсминец и вообще, стоит ли это делать. Прошло ещё два часа.
В конце концов, там разобрались, и на палубе линкора появилась группа решительно настроенных матросов. Спустив вельбот, они загрузились на него и, шустро работая вёслами, направились к эсминцу. Доплыв, быстро отдали швартовы и один за другим вскарабкались на палубу эсминца, представ перед адмиралом.
— С чем связан ваш бунт? — холодно поинтересовался у них Григорович.
— Мы против войны, — нагло заявил коренастый матрос с мерзким выражением лица отъявленного негодяя. Весь его вид словно бы выражал социальный протест, напоказ противопоставляя всему хорошему всё плохое. Круглая голова матроса, сидевшая на очень короткой шее, казалось, росла прямо из плеч, что придавало ему гротескный вид известного французского горбуна.
— Вы не могли бы представиться сначала, с кем я имею возможность разговаривать?
— Я председатель комитета линкора «Полтава» гальванер Ковальский, — с показной гордостью пробасил матрос.
— Насколько я знаю, на корабле не было никакого комитета, он прекратил своё существование.
— Мы создали новый и заявляем, что отказываемся складывать свои головы за Временное правительство. Нет войне!
— А я вас не призываю, товарищ матрос, складывать голову за Временное правительство. Достаточно будет и того, что вы будете воевать за Россию.
— Мне Россия не интересна, я украинец и буду защищать рiдну Украiну, а не москалей.
— Но вы же служите на российском флоте, товарищ, так будьте любезны выполнить свой воинский долг полностью.
— Я никому и ничего не обязан! — крикнул в лицо адмиралу матрос, зло сощурив глаза и сжав кулаки. Сзади него насупились его товарищи, показывая, что они тоже настроены весьма решительно.
— Но вы же давали воинскую присягу?
— Ну и что? Меня заставили, и мы в скором времени отправимся до дома, до хаты. Хватит, навоевались…
— Товарищи матросы, но вы же должны понимать, что совершаете воинское преступление?
В ответ послышались отборные ругательства, а матрос, поддерживаемый товарищами, явно собирался броситься на адмирала, но окружившие их офицеры и матросы эсминца в любой момент готовы были это пресечь. Оглянувшись на них, Ковальский процедил.
— «Полтава» отказывается идти в бой и в случае атаки на линкор окажет военный отпор и потопит любой корабль, что рискнут напасть на него. Пусть хоть вся эскадра нападёт, мы отобьёмся от всех, — с глупым пафосом заявил матрос. — Мы вам ещё покажем, кто из нас сильнее.
Адмирал Григорович смотрел на Ковальского и не понимал, что происходит. Этот матрос вполне серьёзно угрожал ему, не понимая, что с ними никто не собирается цацкаться, и против них будут предприняты самые решительные меры. К тому же, офицеры «Полтавы» не будут командовать кораблём во время боя, а значит, обычные матросы смогут произвести лишь несколько выстрелов и всё.
Но, очевидно, украинец полностью находился во власти своих иллюзий и ожидал безусловной перемоги. Ну, что же, придётся вскрывать пакет.
— Я понял вас, мне нужно время, чтобы подумать, что с вами делать.
— Думайте, — отрывисто «бросил» Ковальский и повернулся к вельботу, чтобы поскорее убраться с эсминца. Вельбот ещё не успел качнуться от первых рывков вёслами, как адмирал вошёл в каюту, открыл портфель и вытащил оттуда запечатанный сургучом плотный пакет, сделанный из толстой пергаментной бумаги.
Григорович тяжело вздохнул, вынул из ножен кортик и, сделав надрез, достал запечатанный приказ Керенского. Его глаза быстро пробежали по тексту и бессильно опустившаяся рука, с зажатым в ней плотным листком, затряслась. Разжавшиеся пальцы выпустили бумагу со всевозможными печатями и росписями. Спланировав на пол, она осталась на нём лежать белым пятном.
Прошло несколько минут, за которые адмирал словно бы постарел на десяток лет. Он несколько раз шептал про себя прочитанные строчки, пытаясь найти другой ответ или найти выход, чтобы обойти полученный приказ, но не находил. Медленно встав, он наклонился, подобрал листок и, дойдя до двери каюты, пригласил офицеров «Внимательного».
— Господа, прошу вас подтвердить то, что я прочитал в этом приказе.
Находящиеся здесь же командир эсминца лейтенант Благонравов и мичман Понятов взяли из рук адмирала письмо и зачитали его вслух. Текст письма гласил.
«В случае организации бунтов на любом корабле эскадры (возможно, что они будут происходить сразу же на нескольких) приказываю Вам усилиями всей эскадры и верного вам личного состава флота уничтожить мятежные корабли со всеми их экипажами, если они добровольно не сдадутся на вашу волю. Приказ выполнить, даже если это будет сопряжено с потерями кораблей флота республики, пусть и самыми новейшими. Никакие мысли и поступки не должны никоим образом отвратить вас от исполнения данного приказа. Лучше потерять несколько кораблей, чем весь флот и Россию! А.Ф. Керенский».
— Господа, — обратился к офицерам Григорович. — Теперь вы видите, что я нахожусь в узких рамках приказа. Он словно Прокрустово ложе связал меня с теми последствиями, к которым привел бунт «Полтавы», и я не вижу другого выхода, кроме того, чтобы принять самые кардинальные меры. Прошу вас приготовить торпедные аппараты к минному залпу.