— Как дела, Александр Васильевич? — буквально ворвался он в кабинет.
Чаянов вздохнул и сообщил.
— Дела идут понемногу. Мы опубликовали манифест царя и свои положения и инструкции о земле. Разослали во все земельные комитеты телеграммы об упразднении оных и создании земельных управ. А председатель Временного правительства издал указ о создании заново земских управ и обновлении институтов администраций губерний. Не знаю, что уж там случилось, но создаются военно-гражданские управы на местах.
Мы же создаём примирительные камеры, ваш Совет общественного порядка активно нам в этом помогает, привлекая к ответственности грабителей усадеб. Накал страстей несколько уменьшился, появилась надежда, но, к сожалению, у нас трудности с Продовольственным комитетом.
— А что такое?
— В конце марта был принят закон о хлебной монополии. Во всех губерниях были созданы губернские продовольственные комитеты, а также уездные и волостные.
— И что? — Керенский был далёк от всего этого, плотно занимаясь межпартийной борьбой.
— Так это, Александр Фёдорович, — Чаянов посмотрел на Керенского в замешательстве.
— Что это, говорите, кого расстрелять и за что? Я в это время оказался озабочен наведением порядка, а не организацией хлебных перевозок.
— Да, — понял Чаянов, — так вот, хлебная монополия вводилась с целью обеспечения продовольствием армии и населения, ограничения торговли хлебом частными лицами и налаживания прямого товарообмена между городом и деревней под контролем государства. В марте по всей стране были установлены твердые закупочные цены на хлеб. К его заготовке на комиссионных началах привлекались кооперативные учреждения, общественные организации и частные торгово-промышленные предприятия.
— Вот теперь я понял, а то ничего ясного.
— Но доставка хлеба в ссыпные пункты возлагалась на его владельцев или должна была осуществляться продовольственными органами за счет платы владельцу за хлеб. В случае выявления скрытых запасов хлеб подвергался отчуждению по цене, сниженной на 50 %. У лиц, отказывающихся от добровольной сдачи хлеба, он должен реквизироваться.
— Да, что-то смутно припоминаю. Ну и как ваши успехи в этом многотрудном деле?
— Весьма скромные, хлеб пытаются продать по спекулятивной цене на сторону, спрятать, а если и продают его государству, то в очень малом количестве. Все хотят восстановить частную торговлю хлебом, прикладывая к этому всевозможные усилия. Кто-то откровенно саботирует, кто-то действует тихой сапой, в общем по-разному действуют, но цель у них одна.
Керенский невольно вспомнил разговор с Коноваловым. Вот же, черти бородатые, и здесь рассказали о его выгоде, показав пару пунктов своей, но умолчав о главном.
— А если хлебную монополию отменить или отдать её в руки объединению крупных промышленников?
— Тогда они узурпируют всё и создадут свою хлебную монополию, а не государственную и любое несогласие государственных продовольственных органов с их политикой повлечёт за собой продовольственный кризис.
— А если мы возьмём и поставим над ними армию или милицию, или посадим в тюрьму за это?
— Тогда, по моему разумению, они сдадутся, но при этом успеют часть зерна спрятать, часть продать или уничтожить, и всю систему приведут в негодность. Многое рухнет и придётся создавать заново, но для этого опять понадобится время.
— А как сейчас у нас происходит раздача продовольствия в Петрограде и других городах?
— По карточкам, Александр Фёдорович.
— Ммм, карточки — это достаточно проблематично.
— Согласен с вами. Их воруют и подделывают, что ещё больше ухудшает снабжение населения продуктами.
Керенскому хотелось спросить: «И что делать?». Но опыт политической борьбы показывал, что этого нельзя делать ни в коем случае, потому как лучше промолчать, чем показывать свою беспомощность в любом вопросе — это разлагает подчинённых.
— Тогда я предлагаю вам, Александр Васильевич, организовать жёсткую привязку продовольственных комитетов к крестьянам и крупным землевладельцам. Узнайте их требования и нужды. Установите твёрдые цены на хлеб и не снижайте их, но и не увеличивайте. Точнее, раз они уже установлены, то можно их поднять совсем незначительно на десяток копеек или округлить, чтобы ни у кого не было иллюзий, что это будет в последний раз. Насколько помню, я уже говорил, что нужно доставку осуществлять за счёт государства, а не за счёт владельца зерна.
— Это уже осуществлено. Да, надо установить твёрдую цену на хлеб и товары первой необходимости и субсидировать это государством, хотя бы в ближайшие год-два.
— Согласен! Переговорите с министром финансов. А что решается с помощью крестьянам в приобретении промышленных товаров?
— В целом этот вопрос решён, но промышленники не торопятся помогать нам и тихо саботируют.
— И почему я не удивлён! — Керенский уже невольно настраивался на разговор с Коноваловым. — Ясно, мы этот вопрос подкорректируем. А пока надо придумать, как субсидировать производство продовольствия, его хранение и транспортировку.
— Александр Фёдорович, дело в том, что нам выделено очень мало денег. Для закупки продовольствия нужно около полутора миллиардов рублей на год. А банки обещают выдать нам только четыреста миллионов рублей и этот вопрос никак не удаётся решить.
— Решим, ещё что? — Керенский сел за стол, взял из стопки, лежащей перед Чаяновым, чистый листок и стал на нём отрывисто писать карандашом предложения.
— Нам не хватает гужевого транспорта, всё «съел фронт».
— Так, будем думать, закупим в Монголии и Китае, на границе с Туркестаном, пошурудим по сусекам. Ещё?
— Нам не хватает сельскохозяйственного инвентаря, его мало производят у нас и поставки из-за границы практически прекратились.
— Хорошо, будем думать. Ещё?
— Вроде всё, ещё охрана нужна для больших частных хозяйств от погромов.
— Попытаемся прикрыть всех, насколько получится, я дам распоряжение СОПовцам.
— Тогда всё.
— Да, — Керенский, уже уходя, остановился. — И прошу вас, помимо карточек, которые трудно сейчас отменить, разрешить свободную продажу хлеба, но без ущерба тому количеству, которое необходимо для обеспечения жителей города. По продуктовым карточкам, я имею в виду.
И кроме того, подайте генералу Брюну прошение, предусматривающее совместную с вами инспекцию. Нужно проинспектировать все пекарни, мукомольни, зернохранилища на предмет наличия зерна, правильности его хранения, возможности утайки муки или открытое воровство. Министерство юстиции получит от меня распоряжение внести в Уголовный кодекс новый закон о наказании за утаивание и целенаправленное уничтожение зерна умышленно или по незнанию.
Если десяток человек сядет, то сотня задумается, а тысяча откажется от задуманного. Нельзя сейчас показывать мягкость власти.
— Не хотелось бы, Александр Фёдорович, сразу прибегать к жёстким мерам, а то возможны бунты.
— Что же поделать, человек слаб, а закон суров. Как говорится, побеждает закон, когда он вооружён. Не надо беспокоиться. С бунтовщиками мы разберёмся.
— Что же, тогда я с вами, Александр Фёдорович, полностью согласен.
Керенский кивнул и ушёл. Войдя уже в свой кабинет, он, не откладывая вопроса в долгий ящик, да и пока не забыл, начал звонить всем заинтересованным лицам. Кого-то убеждал, кого-то предупреждал как можно быстрее принять соответствующие решения и направить все усилия для реализации распоряжений.
И Керенский принялся поминутно хватать телефон, попутно просматривая бумаги, приносимые адъютантом, чёркая то и дело в них росписи или отписывая гневные отповеди тем, кто их делал, вроде таких: «Бред! Это не смешно! Вот умеете, когда захотите, но всё равно неправильно! Переделать! Выкинуть в мусорную корзину и сжечь! Подарите это своей жене на память о своей глупости! Ещё раз такое пришлёте, будете уволены!»
Так прошло довольно много времени. Периодически от этой работы его отвлекали многочисленные посетители, которых, как мог, фильтровал поручик Аристархов.
— Велимир, — вызвал его Керенский, — сегодня я подписал представление о присвоении вам очередного звания штабс-капитан. Вы отлично трудитесь, так держать. Я вами доволен.
— Благодарю, — поручик, а теперь уже штабс-капитан Аристархов улыбнулся. — Я оправдаю ваше доверие.
Ему и в самом деле было приятно и неожиданно.
— Не сомневаюсь. Но работы много и прекратите пока приём посетителей, я занят.
— Я понял, господин министр, больше вас никто не побеспокоит.
Керенский же снова занялся бумагами. Ему ещё предстояло встретиться с министром финансов Шиповым. Государству нужны были деньги, а денег, как и водится, у государства не было. Надо было понять, где их найти и у кого занять.
Встреча с Шиповым произошла в Государственном банке, где тот занимал отдельный кабинет, уступив свой штатный бывшему заместителю. Сейчас он сидел напротив Керенского, положив правую руку на пресс-папье, искусно сделанное из куска малахита.
Полукруглое канцелярское изделие, покачиваясь туда-сюда, как неваляшка, завораживало своим блеском настойчивый взгляд Керенского. Сам Керенский в это время задумчиво вертел в руках золотой империал достоинством в пятнадцать рублей.
— Так, значит денег у нас на войну нет, на продовольствие — заканчиваются, и взять их пока неоткуда?
— Практически так, в бюджете нет свободных средств. Резко возросли зарплаты, а поступления от налогов, наоборот, уменьшились. Правда, не только у нас, та же самая ситуация происходит во всех странах участницах Мировой войны. Это общая проблема.
К слову, вот данные, которые мне предоставили мои подчинённые и те, что я получил из министерства иностранных дел. Итак, по расходам на войну, начиная с августа 1914 и заканчивая февралём 1917 года, если считать по курсу рубля, Англия успела потратить пятьдесят пять миллиардов рублей, Франция — тридцать миллиардов, Россия — тридцать пять миллиардов, Германия — пятьдесят, Австро-Венгрия — двадцать пять, Италия — десять миллиардов. Как видите, мы входим в тройку лидеров, но с большим отставанием. И, тем не менее, денег катастрофически не хватает.