Коновалов беспомощно развёл руками.
— Не переживай, Иваныч, я тебя не брошу. А событий будет много, поверь мне. Будут и стрелять в меня, и убивать, но я не сдамся и всех их к ногтю, всех этих Иуд и интриганов. Они за всё ответят, подлецы… — почти прошипел, как змея, Керенский. — Все! — и хлопнул пистолетом об стол.
Коновалов испуганно вздрогнул, заворожённо уставившись на люгер, который Керенский неожиданно быстро достал из ящика стола. Поворчав, Керенский спрятал пистолет обратно в ящик и отхлебнул ещё кофе, щедро разбавив его коньяком.
Хмель слегка ударил в голову Керенскому. Всё же, давно он не пил, да и вообще, усталость постоянно накапливалась и не давала работать в полную силу. Благо сейчас было на кого опереться, в отличие от прежних времён.
— Ну что, Александр Иванович, согласны на мои условия?
— Саша, зачем так официально?! Согласны, у нас нет другого выхода. Думаю, даже уговаривать всех не придётся.
— Рад. Весьма рад.
Керенский снял трубку телефона.
— Алле, девушка, дайте мне Смольный, телефон 322–223. Евгений Константинович?! Всё, отбой, не надо Рябушинских арестовывать. Они наши, да и со Второва тоже все подозрения сняты, будем работать вместе. Конечно, я тоже рад, нам надо консолидироваться и тогда нас ждёт успех и Победа! Хорошо. Отбой.
Всё, Саша, можешь идти работать и передай мои поздравления Второву и Рябушинским. Да всем передай, будем работать вместе. Вы не враги мне, но должны оценить мою доброту и ласку, потому как… Ладно, ступай, мне ещё работать и работать.
Коновалов в безмерном удивлении, пребывая в состоянии некоторого психологического шока, поднялся и, забрав бумаги, отправился к себе. Двигаясь, как сомнамбула, он преодолел один этаж, открыл дверь в кабинет и без сил опустился на кожаный диван, стоявший в комнате.
— Ну и дела, — только что и смог проговорить он. Через полчаса бездумного сидения он снял трубку телефона и позвонил Второву.
— Николай Александрович, я только что от Керенского. Да, разговаривал. Он отверг нашу помощь в хлебной монополии. Нет. Да. Да. Нет. Согласился на субсидирование нашими банками закупок зерна и закупок паровозов и сеялок в САСШ. Да, всё нормально. Он хотел нас арестовать, но передумал. Да, я не шучу. Да, пил и сейчас напьюсь. Расскажу завтра. Всё нормально. Я тоже устал. Спасибо. До завтра.
Коновалов встал, подошёл к шкафу, достал из него бутылку мадеры и практически опустошил её. Его секретарь, заглянув в комнату в конце рабочего дня, был вынужден отправить своего шефа домой на министерском автомобиле. Коновалов вяло сопротивлялся, будучи сильно пьян, но его успокоили и, погрузив в машину, отвезли домой.
Примерно в это время в кабинете Керенского на его диване валялся Мишка-ординарец, попивая чай с миловидной кухаркой Нюрой.
— Ты, Нюрка, держись меня. Я парень холостой и непростой. Вон, вишь, самому Керенскому звоню и плюшки его ем сухарные, которые ты принесла для него. Во как!
— Так он вернётся, да спросит, — испуганно сказала Нюра, скромно сложив руки на коленях.
— Да ладно тебе, — размахивая сдобным кренделем, отвечал ей Мишка. — Ничего он мне не сделает, наоборот, осведомится: «Мишка, вкусные-то пряники были? — Вкусные, вашбродь. Ну, тогда на здоровье, иди уж отдыхать, Миша, хватит обо мне заботиться» Во как! А ты, дурёха, наказывать! Не такой Ляксандра свет Фёдорович человек. Добрейшей души начальник, скажу я тебе. А я бы, раззз, и кнутом полоснул, а он прощает меня, раба божьего Мишку. Жалеет, и правильно. Никто нас не жалеет, а он бережёт, потому как понимание имеет, — вытянув вверх указательный палец вещал Мишка. — Понимаешь?
— Ох, ото ж, все говорят, простой он человек и жалостливый.
— Простой? Жалостливый? Ой, ну вы, бабы, даёте, — неожиданно расхохотался Мишка, давясь чаем и кренделем. — Керенский-то? На словах-то да, а на деле — во как! — и Мишка показал большой кулак, покрытый редким светлым волосом.
— Во, где все у него будут, попомни мои слова, дурёха. ОН только к нам понимание и уважение имеет. Я давеча только трубку телефона положил. Думаешь с кем разговаривал?
— С кем?
— Да с Керенским же и разговаривал. Он меня специально усадил в кабинет. Сказал: «Смотри, Мишка, кто звонить будет, трубку хватаешь и ждёшь. Как мой голос услышишь, то отвечаешь мне, если же чужой, обратно кидаешь и дальше ждёшь». А я у него спрашиваю: «А долго ждать-то?» А он говорит: «Долго». Так, може, я чай попью, да и жрать будет охота. А Керенский как вспылит: «Да пей, что хочешь, и жри, что хочешь, только телефон один не бросай и на звонки отвечай. Понял ли?». «Понял!», — отвечаю и вот, сижу, пью, ем, долг свой исполняю.
— Ох, какой же вы молодец, — польстила ему Нюрка.
— Да, я такой, — поправил пальцем ус Мишка. — А ну-ка, поди сюда, пышная ты моя, — и не успела Нюрка отстраниться, как мигом оказалась в Мишкиных руках, которые стали ощупывать каждый сантиметр её сдобного тела.
— Ой, ой, ей! Да что же вы делаете, охальник. Нет, туда нельзя, и за это тоже.
— Да, брось ты, Нюрка, — жарко дыша ей в ухо, шептал казак. — Щас раз, и на диване, смотри, какой мягкий, прям как ты, Нюра. Не простой — министерский. Когда б ты на министерском диване любовью-то занималась.
И Мишка схватил обеими руками массивные груди кухарки и стал жадно их мять.
— Ну, хватит уже, — не на шутку разозлилась Нюрка. — Уже залапал всю, синяки будут. Что я матушке буду объяснять? Хотите, так женитесь, и будет вам всё: и на диване, и под диваном, и на кухне, и в сугробе, а сейчас ни-ни.
— Ишь, ты какая быстрая.
— Быстро только кошки родятся, — отрезала Нюрка. — Вот когда женитесь на мне, тогда и иметь будете. А то, знаю я вас, казаков, руки распускаете, да под юбку лезете, да сказки рассказываете, а у самих невеста дома, а то и жинка. Нехорошо-с, — процедила Нюрка, как её бывшая хозяйка и строго сощурила зелёные, как у кошки, глаза.
Мишка только и смог, что шлёпнуть её по заду, как она успела выскочить из кабинета. Потом вздохнул и, разгладив чуб, стал собирать на поднос чашки. Дожевал очередную плюшку, собрал крошки со стола, кинул их в рот и пошёл на кухню относить посуду. Керенский позвонил, больше сидеть было незачем. Да и скоро уж он вернётся, ещё и нагоняй можно получить.
Так что, ну её, Нюрку, к бесу. А ведь, хитрая баба, быстро его, дурака, раскусила, вот что значится с благородными якшаться. Всю природу их гнилую изучила… Мишка ругнулся.
А так хорошо было бы её разложить на диване и оприходовать. Перед глазами казака возникла скабрезная картинка, донельзя его раззадорившая. Зло сплюнув, он отправился к товарищам, чтобы почесать языком, да рассказать о том, какие замечательные у Нюрки грудь и попа. День прошёл не зря, можно с чистой совестью и спать ложиться.
Керенский приедет, сам пусть за собой ухаживает, чай уже не маленький, а он свой долг на сегодня выполнил, и Мишка занялся своими делами.
Керенский действительно вскоре приехал, но был настолько уставшим, что даже не стал искать Мишку, а, умывшись, сразу завалился спать. День за днём сливались в сплошные полосы обязательной работы с многочисленными вкраплениями форс-мажоров.
К вечеру сил у него почти не оставалось и спать хотелось неимоверно, но организм постепенно привык к такому режиму, и сам искал любую возможность для отдыха, на том Керенский и держался.
Второв и Коновалов встретились на следующий день в кабинете у Второва.
— Рассказывайте, Александр Иванович, и показывайте.
Коновалов пересказал разговор с Керенским и вручил листки договоров, почёрканные Керенским. На договоре о хлебной монополии был нарисован огромный кукиш с тщательно вырисованными пальцами.
— Так вот, что он там молча рисовал, — подумал Коновалов и вздохнул. Он не понимал Керенского. Тот был то весёлым, то жестоким, такие периоды чередовались в произвольном порядке. И этот человек был вождём революции… Голос Второва нарушил неспешно текущие мысли Коновалова.
— Александр Иванович, но где его предложения?
— Вот они, — и Коновалов достал самый последний листок, на котором от руки были написаны предложения Керенского.
— Очень любопытно. То есть, Керенскому нужны не пулемёты, а паровозы и сеялки с веялками? Не иначе, он мнит себя землевладельцем земли русской и уже почти выиграл войну.
— Нет, — до Коновалова стал доходить весь замысел происходящего. — Он просто боится наступления голода. Это для него первостатейный вопрос, не знаю уж почему. Голод России не грозит, о нём почти забыли, потому как последний был в прошлом веке. Но идёт война и обрабатывать землю надо, а все мужики на фронте.
И я догадываюсь, что с прибытием техники во всех газетах будут кричать о Керенском, который заботится о просто крестьянине и облегчает его труд, так и будет, я в этом просто уверен, хорошо зная Керенского.
— Да?! Возможно. А чем это нам грозит? — стал размышлять вслух Второв и сам себе ответил. — Да, собственно, ничем. Мы всё равно останемся при своих, да и с прибылью. А крестьян надо держать в узде, и лучшая удавка — экономическая. Хорошо, я переговорю со всеми, и думаю, что сделаем пока так, как хочет Керенский, а потом видно будет.
Коновалов лишь пожал на это плечами. Так, значит так, надо тоже заняться своими текущими делами, а их накопилось достаточно. Пожав друг другу руки, они расстались.
Глава 11. Немцы, англичане, французы
"Можно ли было избежать победы большевиков в 1917 году? — Можно было. Однако для этого надо было расстрелять одного человека. — Ленина? — Нет, Керенского."
А. Керенский
Генерал Людендорф находился на совещании Германского Генерального штаба, которое вёл генерал Гинденбург. Кайзера на совещании не было. В последнее время он отдалился и находился в своей резиденции, больше не пытаясь влиять на ход войны, которую вела Германия. Вильгельм II осознавал, что решение, которое он принял, оказалось ошибочным и его обвели вокруг пальца.