На рейде же порта из состава Черноморского флота осталось пять миноносцев прикрытия, остальные корабли ушли обратно под конвоем семи миноносцев и крейсера «Алмаз».
Турецкие войска, испугавшись разгрома и убедившись, что Стамбул не атакуют, срочно стянули к Игнеаде целый корпус, задержав своё наступление на Карс, находящийся на Кавказском фронте.
Робкие румыны, достаточно награбив в округе, как только поняли, что русские не шутят, стали усиленно окапываться. Они принялись направлять отчаянные телеграммы в адрес адмирала Куроша, но вскоре с якоря снялись и все оставшиеся русские миноноски и ушли, бросив румынских воинов на произвол судьбы.
Оказав незначительное сопротивление подошедшим туркам, румыны сдались, потеряв до половины своих солдат и то, уже после взятия в плен. Плацдарм был ликвидирован через десять дней и эсминец «Дерзкий», который вёз послание командиру румынской бригады продержаться ещё сутки, был вынужден повернуть обратно.
Между тем основные силы русского флота, возглавляемого адмиралом Курошем, направлялись к Стамбулу. Их уже давно заметили рыбаки и оповестили турецких и немецких военных моряков.
Получив известие о приближении русского флота, турки стали спешно стягивать к Стамбулу все свои военные корабли, туда же направились и два немецких крейсера, а с ними и десять немецких лодок. Оценив обстановку, командир крейсера «Гебен» решил дать бой в море. На расстоянии ста миль от Стамбула две эскадры встретились.
Адмирал Курош разбил свою эскадру на три колоны, крайние из которых стали зажимать в клещи турок и немцев. Все русские линкоры открыли огонь по старым турецким броненосцам, а крейсера и эсминцы связали боем два немецких крейсера.
Под водой шныряли русские и немецкие подлодки, торпедируя любой корабль, попадающийся им на пути.
Перед проведением сражения адмирал Курош зачитал командирам кораблей, собранных в кают-компании линкора «Евстафий», приказ Керенского. Выслушав, все замолчали.
Адмирал окинул собравшихся суровым взглядом и сказал напоследок.
— Да не посрамим мы своего оружия и деяния русского флота. Повторим подвиг Чесмы и Синопа, не посрамим своих прадедов и русских моряков, сложивших головы в море. Корабли беречь, а себя — нет! С Богом!
Огнем всех линкоров русского флота два турецких броненосца были уничтожены в первые часы боя, а русские потеряли один линкор и оба крейсера, которые сражались с немцами. А дальше схватка превратилась в погоню за «Гебеном» и «Бреслау». Потеряв ещё один линкор, торпедированный немецкой подводной лодкой и расстрелянный «Гебеном», весь Черноморский флот кинулся за ними.
Немецкий крейсер, превосходящий по скорости и мощности любой русский линкор, имел небольшой запас угля и долго выдержать гонку не смог, а поэтому прекратил спасаться бегством и стал маневрировать, оказывая сопротивление оставшимся в строю кораблям русской эскадры.
Буруны столбов воды, кипящие от снарядов, дым и копоть от труб и пожаров, пляшущие на волнах обломки и тела раненых и убитых, создавали фантасмагоричную картину морского боя.
Не обращая внимания на вражеский огонь, раздвигая форштевнями обломки погибших кораблей, в атаку пошли эсминцы. Над поверхностью моря разносилось звуки, издаваемые сжатым воздухом, выпускаемым в трубы торпедных аппаратов, напоминающие ядовитое шипение змей.
Миноноски стремились обнаружить подлодки и уничтожить их. В общем, обычное морское сражение, развернутое во всей красе. Через пять часов бой был окончен и русский флот, потеряв пятьдесят процентов своих кораблей, направился в сторону Стамбула. А повреждённые, но оставшиеся на плаву корабли поплыли в обратный путь в сторону Севастополя.
Адмирал Курош стоял на борту флагманского линкора «Евстафий», всматриваясь вдаль в морской бинокль. Его глаза через увеличительные линзы отличного цейсовского бинокля осматривали здания старого города, выискивая подходящие цели.
Старый город блистал мечетями и султанскими дворцами, многочисленными жилыми кварталами, рабочие и торговые площади лепились к нему со всех сторон.
— Ну, что же, — усмехнулся про себя Курош, — вот и пришла расплата для турок за века безнаказанного разграбления окраин России.
— Сигнальщик, отбивай приказ: «По городу всеми орудиями, огонь!»
В течении пяти часов русские корабли обстреливали город и береговые укрепления Стамбула, смешивая их с пылью и грязью. С наступлением ночи корабли, израсходовав весь боекомплект, отправились обратно в Севастополь.
Наутро турки, обалдевшие от таких событий, смогли лицезреть разбитые огнём русских кораблей причалы, обломки оснастки и затопленные на рейде турецкие пароходы. Русские корабли исчезли, словно ночной туман с яркими лучами утреннего солнца, оставив после себя развалины.
Русская армия активно продвигалась вперёд, подгоняя австро-венгерские войска. Сопротивление было минимальным, а все крики румынского короля о гибели двух бригад на турецком берегу наталкивались лишь на равнодушную вежливость русских генералов и письменный приказ Керенского, говоривший о победе любой ценой.
Русские свою цену заплатили, так почему не платят румыны? Северный фронт завяз, отодвинув линию боя от Риги километров на сто пятьдесят. Здесь качественное состояние противостоящих армий оказалось намного хуже, чем на Румынском фронте. И Рененкампф принимал самые радикальные меры, вплоть до расстрелов дезертиров на месте.
Но ещё не сказал своё слово Балтийский флот, где вспыхнуло восстание одновременно с восстанием, организованным в Москве. К этому оказались не готовы как адмирал Григорович, так и Керенский, но пока Григорович принимал меры к обузданию анархистов и скрытых большевиков, фронт остановился, не получая помощи от флота.
Положение не было катастрофическим, но всё же, весьма неприятным. И вот флот, ведя за собой транспорты с десантом, отбыл из Гельсигфорса. В связи с тем, что многое пошло наперекосяк, и транспортов не хватало, было принято решение взять на борт всего лишь два батальона пехоты. Эти два батальона должны были обозначить удар во фланг немецким армиям и продержаться по возможности дольше.
Части сформировали из числа моряков Кронштадта и береговых батарей, которые отказывались воевать. Это были морские штрафные батальоны, созданные по указанию Керенского, как военного министра. Такие же батальоны спешно создавались и на Северном фронте из числа дезертиров. Со всех концов Севера России собирали дезертиров и направляли на фронт. Петроград оскудел солдатами. Из тюрем выпустили многих деятелей и, вручив им солдатскую котомку, отправили на фронт.
Зачем их кормить даром или расстреливать, ведь нет подвига достойнее, чем погибнуть в бою за свою Родину! Маршевые роты тщательно охранялись до прибытия к самой линии фронта, где, получив в руки винтовки, эти «солдаты» отправлялись в разведку боем, прощупывая оборону немцев.
Конечно, кто-то умудрялся сбежать, кто-то старался попасть в плен, но таких были единицы, основная же масса бездарно погибала во славу Отечества, которое они не признавали. Ну, что поделаешь, закон суров и неумолим, а на войне — вдвойне…
Глава 19. Кризис правительства
"Только военная диктатура могла с надеждой на успех бороться против диктатуры коммунистической партии."
А. Деникин.
Керенский расположился в глубоком кресле в кабинете секретаря Председателя Временного правительства. Напротив разместился Щегловитов.
— Вы, Александр Фёдорович, читаете сводки с фронта?
— А как же, Григорий Иванович.
— А газеты?
— Сегодня свежие просмотрел.
— Угу, а потому, значит, вы в курсе того, что вас называют циничным лицемером? А румынский король Фердинанд I вообще выразился о вас весьма нелицеприятно.
— Да? Гм. Насколько неблагодарны люди, Русская армия спасает их страну и даже взяла Бухарест, а он имеет удовольствие клеймить меня позором. Потеряв в малом — выиграл в большем! Как так? Куда катится мир?! — Керенский разочарованно покачал головой.
Щегловитов удивлённо посмотрел на Керенского.
— Вы это серьёзно?
— Конечно! Или русская армия воюет не за Бухарест, освобождая их территории? Они должны радоваться и боготворить меня и русскую армию, а не клеймить позором.
— Но они не обязаны это делать, ведь мы же союзники! А кроме того, они потеряли своих людей на турецком побережье.
— Не грабили бы, не потеряли. Оставалось продержаться всего лишь сутки, чтобы их спасли. Но они предпочли сдаться в плен туркам, надеясь на снисхождение. Весьма, я должен вам сказать, опрометчивый поступок. Так кто же виноват, бездарные румынские генералы или заботливый русский военный министр?
— ???
— Очевидно, что они. Я прежде всего руководствуюсь интересами русской армии и мне нет никакого дела до каких-то там румын. Я их не просил вступать в войну, их попросили об этом наши союзники, не знаю, уж, с какой целью. Но проблем с этим они добавили не себе, а нам. Почему же так произошло? Может, от того, что они просто не способны воевать?
Молчите? Вот именно, потому как ответа у вас нет. А вам не кажется, Григорий Иванович, что союзники нас уже давно отправили в утиль? Мы для них вроде той паршивой собаки, уже и надобности в ней нет, а убить рука не поднимается, так может не кормить, чтобы сама сдохла?
— Нет, Алесандр Фёдорович, вы не правы. Пока союзники выполняют все свои обязательства.
— Точно? Все… обязательства?
— Ну, может быть, не все, но большинство.
— Ну да, ну да, особенно они помогли Николаю II слететь, как птице, с престола, а вам — попасть в тюрьму. Или вы будете это отрицать? Не будете? Что же, вы растёте над собой, господин секретарь, а когда-то были почти председателем.
— Мне неприятны ваши намёки.
— Неприятны?!
Керенский вскочил, как ужаленный, и принялся расхаживать вперёд-назад перед Щегловитовым, периодически тыкая в его сторону указательным пальцем.
— То есть, они совершенно случайно подготовили «революцию господ», а пото