Швец/жнец: что такое слеш-карьера и как она поможет вам выжить в будущем
Можно ли добиться успеха одновременно в двух и более профессиях или лучше сконцентрироваться на чем-то одном? Как найти свое призвание и безболезненно сменить сферу деятельности? И что думают рекрутеры о кандидатах с опытом работы в нескольких разных областях? Слеш-карьера – феномен, который давно распространен на Западе, нам же только предстоит с ним познакомиться.
Если говорить просто, слеш-карьера – это когда вы совмещаете несколько разных работ. Скажем, вы – специалист китайской техподдержки в игровой компании, по образованию лингвист. Вторым языком в институте у вас был английский, но вы выучили еще и польский, чтобы прочитать «Ведьмака» в оригинале. Теперь книги на польском – ваша отдушина. По вечерам вы публикуете в своем блоге обзоры новинок польской литературы. В какой-то момент хобби начинает приносить деньги.
Теперь у вас два разных источника дохода: вы инженер техподдержки / литературный критик – через слеш.
Сама идея слеш-карьеры не нова. Журналистка Марси Албохер сформулировала ее еще в 2007 году в книге One Person / Multiple Careers («Один человек / много карьер»). Написать книгу ее вдохновила прокурор Анджела Уильямс, с которой Албохер познакомилась в 2000-м на конференции женщинюристок. Уильямс начала выступление с просьбы не обращать внимания на ее биографию, указанную в программе форума. Вместо рассказа о ее достижениях на прокурорском поприще ассистент Уильямс отправил организаторам историю ее «другой жизни». В этой второй жизни Уильямс была баптистской священницей.
Эта деталь привлекла внимание Албохер, и после конференции она отыскала Уильямс, чтобы разузнать подробности.
«По утрам я сажаю их в тюрьму, а вечерами молюсь за них», – начала Уильямс.
Женщины подружились и стали много переписываться. Албохер интересовало все: начиная с того, как Уильямс удается находить время на две работы, и заканчивая тем, как у нее получается следовать нормам этических кодексов двух совершенно разных профессий.
С тех пор слеш-карьеризм с каждым годом становился популярнее, и сегодня на Западе этим уже никого не удивишь. Во Франции, например, в 2015 году насчитывалось 4,5 млн слешеров (16 % всех работающих французов)[282]. А в США, по подсчетам Freelance Union, больше половины населения к 2027 году будет заниматься фрилансом[283]. А это потенциальные слешеры или те, кто уже выбрал слеш-карьеру, считает Марси Албохер.
Что сделало слеш-карьеру возможной?
Дело в том, что мы живем в эпоху гиг-экономики (от англ. gig – «временная работа»)[284], – число самозанятых на рынке труда неуклонно растет. Работодателям такое положение дел выгодно, ведь внештатным сотрудникам не нужно оплачивать страховку, больничный и сверхурочные. А самим фрилансерам такая экономическая модель по душе, потому что позволяет им быть независимыми и работать на нескольких проектах одновременно.
С умом продавать свое свободное время – главный навык инди-воркеров.
Больше не надо тратить на работе по девять часов, изображая трудолюбие. Если хотите учить языкам, преподавайте по скайпу. Хотите стать известным музыкантом – запишите альбом дома и рассылайте его в паблики во «ВКонтакте». Мастерите посуду из глины – продавайте ее через инстаграм. Если то, что вы делаете, нужно и важно, появятся лайки, репосты и отзывы, а главное – деньги. Правда, на фрилансе сложно прогнозировать доходы. Но для этого и нужна слеш-карьера. Вы можете продолжать работать в офисе, а вечера будней и выходные посвящать новому ремеслу.
И швец, и жнец?
Но поначалу кажется, что выбрать слеш-карьеру – значит погнаться за двумя зайцами. И, возможно, так кажется не только вам, но и вашим работодателям. Некоторые из них могут проигнорировать письмо человека, который не выглядит последовательным специалистом: «Вам кажется, что масса различных профессий, которые вы перепробовали, делает вас человеком эпохи Возрождения и вызывает у работодателя восторг. Но работодателю кажется, что вы так и не смогли понять, в чем хороши, и занимались чем попало, лишь бы не умереть с голоду»[285].
Наверное, если вы безуспешно перепробовали десяток профессий, то это и правда повод остановиться и подумать, в чем вы действительно хороши. Но совмещать два-три профессиональных увлечения – это, по мнению Албохер, напротив, путь к экономической устойчивости. Ведь неизменная профессиональная идентичность, выбранная раз и навсегда, мешает адаптироваться к внезапным экономическим изменениям нового времени. С ней согласен и Юваль Ной Харари, автор бестселлера «21 урок для XXI века».
Возможно, уже завтра, предупреждает он, с вашей работой справится и нейросеть. Если вы не научитесь приспосабливаться к технологическим переменам, вы рискуете присоединиться к классу экономически бесполезных людей.
Но слешерам не страшно. Ден Милстейн, один из героев книги Албохер, уверяет, что, помимо финансовой стабильности, слеш-карьера привнесла в его жизнь и духовную гармонию. Милстейн – программист, выпускник Йеля. Ему доставляет удовольствие мыслить красивыми абстракциями и решать трудные задачи программирования. Большую часть свободного времени он читает о кодинге. Но в какой-то момент код наскучивает, и тогда он с особой радостью идет в театр, где работает режиссером. Там – люди, чувства, истории. Однако репетиции очень эмоционально выматывают: необходимо постоянно взаимодействовать с большим количеством людей. Проходит время, и Милстейн с большим облегчением возвращается к программированию, где все ясно и просто. Конечно, здесь тоже нужно контактировать с коллегами и клиентами. И все-таки Милстейн чувствует, что в кодинге он сам себе хозяин. Но, когда ему снова захочется эмоций и командной работы, он сосредоточится на театре. «На самом деле, если бы я не занимался обеими этими вещами, я бы стал унылым и дерганым», – признается Милстейн.
Cлешеров точно берут на работу?
Все еще переживаете, что слишком разные позиции в резюме смутят работодателя? Не стоит. Албохер уверена: многие качества слешеров будут ценны при поиске работы. Слешеры – это те, кому важно движение. Они не готовы останавливаться, набравшись опыта и достигнув успеха в одной профессии. Они любопытные, креативные и смелые.
В Forbes тоже считают, что ориентированность на слеш-карьеру сделает вас только привлекательнее в глазах работодателя[286]. Ведь умение совмещать несколько серьезных увлечений – признак высокой самодисциплины. А еще у вас будет нетипичный набор навыков, который может пригодиться на новой работе.
Если, скажем, вы журналист, который умеет еще и программировать на Python, вы сможете автоматизировать поиск информации и красиво визуализировать собранные данные.
А если вы программист в крупной IT-фирме, хорошо знающий не только продукт, но еще и японский язык, у вас есть все шансы стать ведущим специалистом в токийском филиале компании.
Почему выбрать слеш-карьеру лучше, чем просто бросить старую работу?
Не спешите хлопать дверью и ставить точку, когда нынешняя работа надоест вам. Поставьте косую черту. «Просто немного сбавить темп – вот идеальный способ позволить другой вашей страсти или призванию расцвести», – говорит Албохер.
Она рекомендует развивать слеш-карьеру постепенно. Сначала убедитесь, что вы уверенно чувствуете себя в одной области, а затем плавно погружайтесь в другую. Используйте знания и знакомства, приобретенные на прошлом месте работы, чтобы построить новую карьеру. Но не бойтесь браться и за то, в чем вы совсем новичок. Готовьтесь к тому, что переход в новую профессию займет время.
Не отказывайтесь от бонусов, которые дает основная работа. Постоянный заработок, соцпакет и общение с коллегами позволят вам чувствовать себя социально защищенными.
Дома же спокойно проходите онлайн-курсы по саунд-дизайну, который так давно хотели освоить. Но не забывайте практиковаться. Беритесь за самые разные фриланс-проекты, и ощущение застоя, которое вызывает надоевшая основная работа, пройдет.
Почему совсем скоро это будет модно и в России?
На самом деле слешеры уже повсюду. Программистка, пишущая статьи для «Хабра». Инженер, по выходным подрабатывающий в «Яндекс. Такси». Музейная работница, в свободное время занимающаяся перформансом. Физик, сочиняющий по вечерам электронную музыку. Наверное, и у вас есть знакомые, которых вы могли бы назвать слешерами?
Слеш-карьеризм давно уже стал частью нашей жизни, просто мы еще не осознали этого. Мы до сих пор считаем, что такое отношение к карьере – отклонение от нормы. Но норма подвижна. В Forbes, например, полагают, что работа на нескольких проектах одновременно в скором времени вполне может стать обыденной вещью: «Утром мы не будем собираться на работу, а будем открывать несколько приложений и выбирать, как именно сегодня мы будем монетизировать каждую минуту своей жизни»[287].
Будущее наступает. Чтобы подготовиться к нему, нужно развивать гибкость мышления и научиться быстро переходить из одной сферы деятельности в другую. Никто из нас не родился для того, чтобы стать только стоматологом, продакт-менеджером или шлифовщиком. Какие навыки будут востребованы через 20 лет, предсказать непросто. Но что точно в будущем пригодится – так это способность перестраиваться и осваивать новое.
Александра БарминаФриланс как тюрьма: что такое прекарность и почему нам стоит ее избегать
Как работа становится основным источником страха и беспокойства? Почему люди во всем мире все меньше уверены в завтрашнем дне и откуда берется статусный диссонанс? Выясняем, что значит модное, но мало кому понятное слово «прекарность».
В широком смысле прекарность – это состояние нестабильности, непредсказуемости, неуверенности в завтрашнем дне и отсутствия гарантий. Находясь в таком состоянии, мы зависим от условий, на которые не можем повлиять.
Американский философ Джудит Батлер после терактов 11 сентября 2001 года выпустила сборник эссе «Прекарная жизнь», где рассматривает это явление в самом широком смысле (так называемую онтологическую прекарность).
В эпоху глобального терроризма жизнь человека постоянно находится в опасности. Мы не можем сказать наверняка, доживем ли до конца месяца, а то и до завтрашнего дня.
К тому же риск стать жертвой теракта далеко не единственная угроза, с которой сталкивается любой житель большого города. Можно с ходу назвать более прозаичные – и более вероятные – ситуации, предугадать которые невозможно: так, десятки тысяч людей ежегодно погибают в ДТП. После трагедий вроде взрыва в петербургском метро в апреле 2017 года, пожара в «Зимней вишне» в марте 2018-го и пандемии коронавируса 2020-го люди особенно остро чувствуют непредсказуемость жизни и неуверенность в будущем. Это положение называется экзистенциально прекарным, в нем находятся почти все жители современного мира.
«Эта работа меня убивает». Что такое трудовая прекарность?
Социологи рассуждают о прекарности в первую очередь в связи с трудовыми отношениями[288]. Исследователи труда используют этот термин, описывая нестабильную и нерегулярную занятость – обычное явление в современной жизни.
Самые яркие примеры прекарного трудоустройства – фриланс, неофициальное и частичное трудоустройство, временные подработки. При таких формах занятости у наемного работника практически нет или мало социальных и экономических гарантий.
Гай Стэндинг в книге «Прекариат» приводит семь видов трудовых гарантий, которых лишены прекарные работники. Вот самые актуальные из них:
● гарантия занятости. Стабильность работы обеспечивается официальным трудовым договором, в котором прописаны его сроки и условия расторжения. Если вы работаете без договора, вас могут уволить без объяснения причин в любой момент или изменить условия труда: график, объем работы или оплату;
● гарантия охраны труда. Продолжительность рабочего дня человека, который работает официально, контролируется: закон защищает сотрудника от переработок и заболеваний на рабочем месте. Масштабные переработки ведут к психологическим расстройствам – более того, известны случаи[289], когда люди умирали из-за слишком большой загруженности;
● гарантия сохранения четких трудовых обязанностей. Закон защищает официально трудоустроенных от размывания обязанностей. Согласно договору человек должен выполнять лишь официально указанные виды работ, а дополнительные задания оплачиваются отдельно.
Без этих и других гарантий наемный работник не может быть уверен в своем трудовом будущем и сохранении определенных условий труда.
Работа на фрилансе сегодня сильно романтизирована, а трудоголизм и переработки в некоторых индустриях вошли в моду. Однако ударническая работа опасна для физического и психологического здоровья, да и законность ее зачастую сомнительна. Согласно статье 91 ТК РФ продолжительность рабочего времени не может превышать 40 часов в неделю.
Насколько эти утверждения близки к вашей ситуации на работе?
● Я заключал трудовой договор с нанимателем.
● У меня стабильная работа на условиях полной занятости. Я точно могу сказать, в какие дни и часы буду работать в следующем месяце.
● Мой рабочий день никогда не длится дольше официально заявленных часов. Например, при стандартном восьмичасовом графике я всегда могу уйти в шесть вечера.
● У меня есть оплачиваемый больничный.
● На работе у меня есть определенный круг обязанностей, я всегда делаю только оговоренные в трудовом договоре задания. Мне никогда не приходилось выполнять работу, не входящую в мои обязанности, а если и приходилось, за это платили дополнительно.
● Я получаю белую зарплату, и работодатель платит за меня налоги.
Если хотя бы пара утверждений к вам не относится, у нас плохая новость – вы входите в армию прекарных работников. Хорошая новость – вы не одиноки, таких людей миллионы (хотя нет, эта новость тоже не радует).
Общее число прекарных работников определить почти невозможно. Одна из причин – к этой группе часто относятся самые незащищенные слои населения, до которых никому нет дела: мигранты, студенты, стажеры, пожилые люди, молодые матери. Согласно официальной статистике[290], доля неформально занятых в России колеблется в районе 20 %. Исследователи считают, что на деле эта цифра значительно больше. Во-первых, статистика не включает тех, кто трудится полный рабочий день без оформления договора. Во-вторых, многие работники совмещают официальную и неофициальную занятость.
Социологи заключают[291], что около трети россиян относятся к прекариату.
В Европейском союзе дело обстоит не лучше. Согласно исследованию[292] Международной организации труда, около 60 % молодых европейцев не могут найти стабильную работу и вынуждены соглашаться на прекарную.
В чем причины прекаризации?
Социологи считают, что глобальный рост трудовой прекарности вызван масштабными изменениями в экономике. На Западе эти процессы начались в 1970–1980-е и дошли до России в 1990-е, с падением социализма. Государства отказались от жесткого контроля над экономикой и всю ответственность за установление правил игры на свободном рынке передали частным предпринимателям. Этот процесс ученые называют неолиберализацией (David Harvey, A Brief History of Neoliberalism). Самым важным при этом становится увеличение прибыли и экономический рост, который во многом зависит от рыночной конкуренции.
Неолиберальный режим – так называемый дикий капитализм – напрямую влияет на трудовые отношения. Государство все меньше контролирует, на каких условиях предприниматели набирают сотрудников, и не ограничивает бизнес в стремлении снизить расходы везде, где только можно. Рынок труда становится гибким (этот процесс называется флексибилизацией), иначе затраты на оплату труда постоянно росли бы. При такой системе найма и трудоустройства на плечи наемных работников перекладываются многие риски.
Гибкость трудоустройства предполагает и гибкость зарплаты, занятости, должностей. На бытовом уровне это значит примерно следующее: зачем платить большую зарплату, если на свободном рынке труда найдется человек, готовый выполнять эти же задания за меньшую сумму? Зачем нанимать двух работников, если можно значительно расширить функционал одного, слегка увеличив его оклад? Зачем держать сотрудника на полную ставку, если можно отдать часть работы на аутсорс и сэкономить кучу денег?
В итоге не компании конкурируют за работников, а работники вынуждены соревноваться за сокращающееся количество рабочих мест.
В блестящем эссе Job Insecurity is Now Everywhere[293] Пьер Бурдье наглядно объясняет последствия флексибилизации рынка труда. Как известно, количество профессий, требующих редких навыков и сверхкомпетенций, ничтожно мало по сравнению с пулом относительно простых работ. А вот армия людей, ищущих работу, велика и все время растет, поэтому предпринимателю ничего не стоит заменить недостаточно компетентного, лояльного или старательного человека. Таким образом, относительно постоянная работа становится, по выражению Бурдье, «хрупкой привилегией».
Безработные мечтают получить ее почти любой ценой, например путем прохождения многомесячной стажировки. Занятые же счастливчики стремятся ее удержать – остаются в офисе до ночи, хватаются за дополнительные задания и работают дома в выходные, лишь бы их не сократили.
Бурдье заключает, что чувство нестабильности и неуверенности – неважно, осознанное оно или нет – оккупирует умы всех без исключения наемных работников.
Мы все привыкли воспевать гибкость и гнаться за ней, но на самом деле она выгодна лишь тому, кто нас нанимает.
А что плохого в гибком графике и фрилансе?
Что ж, некоторым людям гибкий график, возможность доделывать работу по ночам, скакать с проекта на проект и пробовать себя в разных областях кажутся привлекательными.
Возьмем студента. Днем он занят в университете, два (а то и четыре) раза в году у него сессия, к которой надо усиленно готовиться, родители материально поддерживают. Для стандартной стабильной работы нет ни времени, ни острой финансовой необходимости, и фриланс кажется удобной формой занятости.
Но на макроуровне наш студент, для которого нерегулярная работа имеет длинный перечень плюсов, окажется скорее исключением. Социологи утверждают, что для большинства работников гибкость рынка труда, вызывающая рост прекарности, несет негативные последствия – не только бытовые, но и психологические.
Уже знакомые нам Стэндинг и Бурдье, а также социологи Розалинд Джилл и Энди Пратт[294] приводят целый набор психических и социальных отклонений, типичных для прекариата:
● поглощение жизни работой. В результате ненормированного рабочего дня жизнь человека полностью подчиняется труду. Когда в любой момент может появиться срочное задание, грань между работой и досугом автоматически стирается;
● отсутствие самоидентификации и ограничение социальных связей. По мысли Стэндинга, чтобы ощущать удовлетворение, человеку важно иметь возможность определять себя через работу, солидаризироваться с коллегами и быть причастным к трудовому сообществу. Прекарные работники часто не могут ответить на вопросы «кто я?», «что я делаю?» и не имеют поддержки себе подобных. Это усиливает ощущение отчужденности;
● статусный диссонанс. Люди с хорошим образованием, которые не могут найти вакансию, адекватную их квалификации, часто вынуждены соглашаться на работу, не соответствующую по доходу и статусу их бэкграунду. Это вызывает статусный диссонанс и неудовлетворенность. Такие чувства хорошо знакомы выпускникам ведущих вузов, которые вынуждены перебиваться случайным репетиторством и копирайтингом то там, то тут;
● страх и неуверенность. Нестабильная занятость делает будущее человека неопределенным. Прекарным работникам сложно планировать жизнь на долгий срок, рационально ожидать чего-то, они не уверены в завтрашнем дне. Люди часто отказываются от стратегического планирования и испытывают страх от перманентного незнания.
Американский социолог Ричард Сеннет заключает, что требования неолиберальной экономики противоречат психологическим потребностям человека и вызывают «утрату человеческой ценности» и «коррозию характера»[295] (Richard Sennett, The Corrosion of Character: The Personal Consequences of Work in the New Capitalism). А потому погоня за гибкостью – это путь не к свободе и независимости, а, скорее, в сомнительное непредсказуемое будущее.