– Нет. А должно?
– Вы…
– Я просто предложил вам выпить. В американских фильмах всегда предлагают гостям выпивку. И ни у кого это не вызывает возмущения. И кстати, присаживайтесь! Иначе мне, как джентльмену, тоже придется встать, а в моем положении это несколько… затруднительно.
Ника прошла к дивану и решительно села. Максим покатился за ней. Остановился и уставился на нее карими насмешливыми глазами.
Нике было немного не по себе от того, что он так откровенно разглядывает ее. Он взял со стола пачку сигарет и предложил ей. Ника не стала отказываться, и он щелкнул у нее перед лицом зажигалкой. Посмотрел, как она прикуривает, и сказал:
– Отличная привычка, правда?
– Я бы сказала, убийственная, – ответила Ника.
Оба они усмехнулись.
– Даю вам слово, что не имею никаких «видов» на вашу младшую сестру, – сказал Максим. – Хотя, будь я ее отцом, я бы всыпал ей хорошего ремня.
Непонятно почему, но эти простые слова совершенно сбили с Ники весь воинственный настрой. Было в тоне голоса Максима что-то такое, что не позволяло усомниться в правдивости его слов. Несколько секунд Ника курила молча, а затем спросила:
– Вы бывший полицейский?
– Да, – отозвался Максим.
– А теперь вы – писатель и сценарист?
– Спорный вопрос. Не всякого, кто выбивает из клавиш искры по три часа в день, можно назвать писателем.
– Но вы написали хотя бы одну книгу?
Максим усмехнулся.
– Только одну и написал. А вот вторая никак не идет, хотя вымучиваю ее уже третий месяц.
– И о чем ваши книги?
– О мерзавцах. И о тех, кто их ловит. Но те, кто ловит, мало отличаются от самих мерзавцев.
– Ясно. – Взгляд Ники смягчился. – Вы пишете детективы, да?
– А что еще может писать бывший полицейский? Кроме этой мерзости, я ничего в жизни не знаю, вот и приходится вываливать ее на бумагу.
– А как ваша фамилия, может, я слышала?
– Вряд ли. У книжки был тираж пятнадцать тысяч экземпляров. А только в нашем районе Москвы живет двести тысяч человек. Во всей Москве – около десяти миллионов. Если бы моя книжка попала к вам в руки, я бы назвал это чудом.
Где-то в отдалении громыхнул гром. Ника взглянула на окно и слегка побледнела. Это не укрылось от взгляда Максима.
– Предлагаю сменить тему, – сказал он.
Ника перевела взгляд на него.
– Что?
– Сегодня день нашего заселения в «Умный дом». А у меня есть непочатая бутылка коньяка. Что, если мы выпьем по бокалу – в честь новоселья?
Ника растерялась:
– Даже не знаю… Я пришла сюда не пить…
– В такой день грех не выпить, – сказал Максим. – Кроме того, вы уже начали – я вижу это по блеску в ваших глазах.
– Обычно я не пью крепкие напитки…
– Я отпустил своего слугу прогуляться, – с улыбкой сказал Максим. – Так что я буду единственным свидетелем вашего «падения».
Он развернул кресло-коляску и покатил на кухню.
– Ну, вот, – тихо пробормотала Ника, когда он скрылся из глаз. – Пришла ругаться, а напросилась на суаре. Ну, как это называется, а!
Максим вернулся с бутылкой дорогого французского коньяка и пузатыми бокалами.
– И все же я не уверена, что хочу…
– Бросьте, – небрежно сказал Максим. – Представьте, что сегодня Новый год. Да, по сути, так оно и есть. С этого дня наша жизнь перевернется с ног на голову или наоборот, это уже как повезет.
Он открыл бутылку и разлил коньяк по бокалам.
– Перейдем на «ты»? – предложил Максим.
– Давай, – согласилась Ника.
Они чокнулись и отпили по глотку. После двух бокалов мартини глоток коньяка нежно ударил Нике в голову, мир вокруг преобразился, цвета стали мягче.
– Ты был ранен во время полицейской операции? – спросила она, глядя на Максима.
Он кивнул:
– Да.
– А ты… убивал людей?
– Пачками.
– Я серьезно.
– Ну, а если серьезно, то на такие вопросы я не отвечаю.
– Значит, убивал, – констатировала Ника.
Он поднес бокал к губам и посмотрел на нее поверх стеклянной кромки.
– Я стал в твоих глазах монстром?
– Да, пожалуй.
– Врешь. – Максим посмотрел на нее пристальнее, чем прежде. – В твоих глазах нет страха, а только интерес.
– Вот как? И что еще ты разглядел в моих глазах?
– Дикое любопытство. Тебе хочется знать, что чувствует убийца. Но не могу понять – зачем тебе это?
– Выдвини какую-нибудь версию, ты же полицейский.
– Бывший полицейский.
– Это не меняет дела.
Максим некоторое время молчал, глядя на то, как Ника пьет коньяк, а затем сказал:
– Хорошо. Рискну предположить, что ты хочешь сопоставить свои чувства с моими. Ты тоже кого-то убила, я прав?
Ника не ответила.
– По тому, как ты побледнела, я вижу, что угадал.
Она отпила еще глоток. Потом тихо произнесла:
– Да. Ты угадал. Это был мой отчим.
Ника удивилась тому, как быстро Максим справился с изумлением.
– Ему не нравились твои борщи и котлеты? – спросил он с усмешкой.
– Мне нравится, что ты говоришь об этом таким тоном, – сказала она. – Этот гад пытался изнасиловать Нюру. А она – его родная дочь.
– Мерзавец, – сказал Максим.
– Я тогда сильно мучилась и страдала. Целую неделю не могла ничего есть. Меня выворачивало наизнанку, а перед глазами все время стояло его лицо.
– А сейчас?
– А сейчас я не чувствую ничего. Ну, или почти ничего. И знаешь… иногда мне кажется, что я… Вот это меня и пугает.
– Не бойся. Мы все латентные убийцы, даже те, кто роняет слезы над стихами и занюхивает лимонад ромашками. Человеку свойственно убивать других людей. Вся история человечества – история убийств.
– Ты так говоришь, будто уговариваешь себя.
– Подумай сама – и ты со мной согласишься. Все эти цари, короли, полководцы, реформаторы – все они жуткие убийцы. А мы поклоняемся им, пишем про них книги, снимаем фильмы, ставим им памятники. А ведь каждый из этих героев даже не по колено – по горло в крови.
Он отпил из бокала, и Ника заметила, что рука его подрагивает.
– У тебя есть парень? – спросил вдруг Максим.
Она покачала головой:
– Нет.
– Это хорошо.
– Хорошо? – приподняла брови Ника.
Он вдруг протянул руку и легонько провел ладонью по ее волосам.
– Ты красивая, – сказал он мягко, почти нежно.
Она улыбнулась:
– Это я раньше была красивая. Лет десять назад. А сейчас я просто интересная. Талия у меня стала ни к черту, зато грудь увеличилась на размер.
– Вот как? – Максим улыбнулся. – Интересно было бы взглянуть.
Рука его скользнула с ее волос на шею, оттуда – к груди. Ника мягко отодвинула его руку. Максим вздохнул:
– Вот так всегда.
Он взял бутылку и наполнил бокалы. Затем потянулся за сигаретами.
– Нельзя так много пить, – сказала Ника. – И курить тоже.
– А то что? – иронично уточнил Максим. – У меня отнимутся ноги?
Ника хмыкнула:
– Ты всегда так мрачно шутишь?
– Угу. С тех пор, как превратился в обрубок.
Максим закурил.
– Интересно, у нас с тобой могло бы что-нибудь получиться? – снова заговорил он. – Не сейчас конечно, а когда я еще был нормальным человеком.
– Ты и сейчас нормальный, – сказала Ника.
– Угу. Не считая этого. – Он кивнул на свои ноги.
– Ты про ноги? – спросила Ника.
– Я про все, – сказал Макс.
Ника опустила взгляд и спросила:
– Что, все так плохо?
– Хуже некуда.
Она снова взглянула на его лицо. Сейчас, в свете настольной лампы, подчеркивающей жесткость и резкость его черт, оно показалось ей удивительно мужественным и красивым.
«У него лицо средневекового рыцаря, – подумала Ника. – Или викинга. Интересно, этот парень вообще хоть чего-нибудь боится? И вообще, способен ли бояться чего-нибудь человек, у которого такое лицо?»
Максим затянулся сигаретой, выпустил облачко бледно-голубого дыма и посмотрел, как оно медленно расплывается в воздухе.
– У меня был один случай… – проговорил он глуховатым и каким-то скрипучим голосом. – Не то чтобы жуткий, но довольно неприятный. В общем, однажды мне пришлось пятьдесят часов кряду просидеть в темном подвале, прикованным наручниками к трубе. Темнота там была… я даже не могу тебе передать какая. Полная тьма. Абсолютная! Ни единого отблеска, отсвета или блика. На вторые сутки я уже ни черта не понимал – где пол, где потолок, где я сам, сколько дней или часов прошло… И даже – кто я такой. – Максим невесело усмехнулся. – Полная дезориентация.
– Могу себе представить… – проговорила Ника, сочувственно глядя на него. – Ужас. Я бы, наверное, свихнулась.
– Я тоже, – усмехнулся Максим. – Когда через пятьдесят часов увидел луч фонарика – я задергался как паралитик и стал что-то кричать… Потом даже не помнил, что именно. Там даже не темнота была страшна. А то, что я думал: все, амба. Тьма никогда не закончится, и я так и околею в этом подвале, и найдут меня месяца через два обглоданного крысами. Так бы все и случилось, если бы одна маленькая девочка не увидела из окна, как меня, избитого, тащат в этот проклятый подвал.
Ника погладила его ладонью по щеке.
– Бедненький… Хорошо, что тебя нашли.
– Думаешь?
– Да. А что говорят врачи?
– По поводу?
– По поводу твоего… состояния.
– Врачи «полны оптимизма», – иронично проговорил он. – Говорят, что надежда есть. А что еще они могут сказать?
Максим взял бутылку и отхлебнул прямо из горлышка.
Ника смотрела на него задумчивыми, внимательными глазами. Она видела, как ему плохо. Вероятно, даже гораздо хуже, чем ей. Повинуясь порыву, она поставила опустевший бокал на стол, нагнулась к Максиму и поцеловала его – сначала в лоб, потом в широкие темные губы.
Он неуклюже обнял ее – было заметно, что он немного смущен, но смущение это было не от отсутствия опыта, а из-за неуверенности больного человека в своих силах.
Они снова поцеловались. Она стала расстегивать пуговицы его рубашки. Максим напряженно улыбнулся и проговорил, нарочито грубо, скрывая за ней неуверенность и смущение: