Сила, благодаря которой определенные вещи в Ледяном Саду могли происходить без вмешательства человека или животных, укрыта в плененном водопаде, что начинался на вершине горы, породившей город. Часть его лилась каскадом по северной стене города, а потом наполняла потоком вспененной воды ущелье, что отделяло стены от урочища и настоящего ледяного сада, а часть – падала в море, странствуя собственными руслами в стенах города под улицами и через каналы.
Теперь нижние кварталы пылали, а потому мастер Фьольсфинн приказал закрыть одни шлюзы и открыть другие. Падающая с самой вершины вода перестала приводить в движение машины и поплыла по сужающимся каналам, которые начинались как широкие русла, могущие поместить в себе рыбацкую лодку, а в конце были не шире плода сливы и открывались во многих местах в стенах домов.
Зато когда вода потекла сюда – она била потоком, который смел бы и каменного вола. Весь этот потоп ударил теперь из стен – домов и крепостных, – превращая все улицы ниже второго кольца в речные русла и обрушиваясь каскадами в Каверны, а потом в Ластовню, на Каменное Торжище и остальные портовые кварталы, где площади превратились в пламя. Вода из отверстий второй стены потоками пролилась на крыши каверн.
Настоящее драконье масло и правда невозможно погасить водой. Есть в нем нечто такое, что заставляет его разгораться еще сильнее, когда вокруг оказывается вода. Настоящее драконье масло невозможно даже смыть. В нем есть имя богов, приводящее к тому, что если пламя разгорается, то оно сжигает все, даже камень и железо. Этот огонь может набрасываться на человека, а масло пристает ко всему, к чему прикоснется.
Но то, что наполняло снаряды короля Змеев, было мешаниной нескольких веществ, точно так же, как и горючее, используемое амитрайской армией. И эту жидкость можно было смыть, а если поток воды силен, то оно даже перестает липнуть, как однажды испытал это и я – тут, недалеко, во время того дождя.
Вода пришла с шумом и гулом, как разогнавшаяся тяжелая кавалерия. Вода сразу выстрелила из боковых улиц и ворот в Каверны, затопляя все на высоту окон; лилась она с той же силой, что и сам водопад рядом с замком, волоча за собой остатки, сломанные бревна, трупы, бочки, даже нескольких скулящих коней, и все это пролетало мимо нас среди вспененной, клокочущей воды, клубов пара и пламени.
Река горела.
То, что горело в смеси, которая падала на нас в снарядах, было разными маслами, и они плавали сверху воды, как обычное масло. Спущенные потоки воды не только смыли пламень с улиц, но и понесли его дальше, сперва через подземные каналы в первой стене, а потом вся вода ринулась волной на пылающие портовые базары, прямо в стену дыма и пламени. Все это время река неслась подземными каналами и улицами, с оглушительным ревом, но теперь звук был таким ужасным, какого я раньше и не слышал. Был это грохот воды, рев пламени и ужасный вой, напоминавший жалобу какого-то монстра. Стена черного дыма, выросшая над портом, смешалась с густыми клубами пара, а потом развалилась, когда вся волна горящей воды ринулась в порт, вдоль пирсов и дальше, в море, на встречу плывущему к нам флоту.
Жуткий шум стих, журчали еще только ручьи, что текли вниз по каналам, по камню, по улицам и под камнями. Все еще текли, хотя уровень воды падал с каждым мгновением.
– Вода на колесах! – услышал я сигнальные барабаны. Все порты, натягивай! Каверны, натягивай! Ластовня, натягивай! Каменный Рынок, натягивай!
– Колеса готовы! – крикнул я. – Натягивай!
Раздался топот, и солдаты, до этого глядящие со стен на текущий по морю огонь, что как раз выплеснулся оранжевым пятном за пристани порта и двигался теперь волной к вражескому флоту, побежали к своим требушетам.
Я смотрел, как они поспешно работают, как один тянет за рычаг, выдвигая из стены ось, что заканчивается зубчатым колесом, и надвигает его на похожее, торчащее из бока машины, а потом следующий перебрасывает еще один рычаг, слушая плеск воды, и колеса начинают вращаться, укладывая плечо, торчащее высоко вверх, противовесы на другом его конце идут вверх, и солдаты подвозят на сколоченной из бревен повозке круглый жбан, наполненный «драконьим маслом», а плечо уже лежит между захватами, и конец его, похожий на огромную пастушью пращу, ждет на камнях. Жбан переносят на упряжь из широких ремней, а свободный их конец пристегивают на венчающий конец плеча крюк. То и дело раздаются крики: «Натягивай!», «Четвертая черта!», «Стой!», «Колесо стоп!», «Отодвигай!», «Снаряд пристегнут!», «Готов!».
– Что теперь? – спросил меня Ракитник.
– Я у барабана, – пояснил я. – Не вернусь в башню, но нужно им об этом сказать.
Я поднял обшитые кожей палки и принялся барабанить.
«Филар башне. Должен остаться у барабана, сигнальщик ранен».
Услышал, как мое известие повторяют другие барабаны, а потом раздалось:
«Башня Филару. Удачи. Оставайся, пока не найдем кого-то на замену».
По мере того как большое пятно горящей воды растекалось по порту, дым немного рассеивался, а потому мы наконец увидели корабли вражеского флота. Они направлялись к нашим портам, ведомые несколькими рядами галер, с поднятыми осадными помостами и заряженными катапультами на полных войска палубах. Но теперь стена дыма исчезла, а они увидели текущий к ним огонь, переливающийся на невысоких волнах. Потому что там, где горела вода, волны становились плоскими, хотя море вокруг волновалось.
Флот перестал напирать на порт и стрелять, зато строй их смешался, расходясь в разные стороны.
Я стоял при барабане.
С бастиона открывался вид на порт и вражеские корабли, отчаянно маневрирующие в тесноте и под боковым ветром, пытаясь избегнуть катящегося к ним огня.
Я услышал барабаны, а потому поднял палки и подхватил ритм вместе с остальными, одновременно крича Ракитнику:
– Каверна, бросай!
– Бросай! – заорал Ракитник, и другие тотчас подхватили крик, побежавший вдоль стены. Один из баллистеров дернул веревку, вырывая из балки стальной шкворень, конец плеча выстрелил вверх и, дернув сетью со снарядом, метнул его высоко в воздух. Снаряд потянул за собой хвост дыма, а потом и огня, и присоединился к другим, полетевшим по небу.
Вдруг откуда-то со стороны выплыли наши корабли, наверняка из какого-то канала, тянущегося внутри горы. Пять огненных кораблей, сверкающих по бортам медью и раздувающих паруса со знаком древа. Плыли шеренгой, а потом начали разворачиваться наискось к смешавшемуся флоту врага, словно атакующие колесницы. Носы резали волны и шли по ветру прямо на маневрирующих Змеев, которые принялись разбегаться во все стороны в еще большей панике.
Я орал вместе с другими, кто их увидел, и дико танцевал на бастионе, охваченный странным безумием, словно все мы, что встали на стены Ледяного Сада, на миг получили единую душу и одинаковые чувства.
Огненные корабли догнали флот Змеев, и из сифонов их выстрелили струи огня, огладив первый борт, а потом и следующие. Вражеские судна запылали, словно стога сена, словно были скручены из камыша и соломы. Корабль с медными бортами пыхал пламенем на один-два удара сердца, а потом плыл дальше, в сторону очередной убегающей галеры, страшный, окутанный дымом, с крохотным пламенем, танцующим на срезе сифона. Я видел, как с некоторых кораблей прыгают – прямо в панцирях и шлемах – за борт Змеи, хотя сам корабль еще не горел.
Продолжалось все очень недолго, но вот уже с десяток вражеских галер стояли в огне, погружаясь в воду. Я подумал, что так и сгорит весь их великий флот, когда вдруг раздался жуткий треск – будто гром, и первый из наших огненных кораблей вдруг исчез, а в том месте, где миг назад он был, вставал к небу столп пламени, словно огненное древо со стволом, скрученным из дыма.
Я смотрел, онемев, как сверху падают в воду какие-то обгоревшие остатки, а вместо корабля остается лишь пятно пламени.
Не успел я прийти в себя, как схожая судьба встретила следующий огненный корабль, который просто исчез в грохоте и огне.
А потом забили барабаны, потому и я подхватил ритм, мокрый от пота и слез, размахивая палками и молотя в кожу так, словно барабан был в чем-то виноват.
Корабли, поворачивать, повторяю: корабли, поворачивать, прервать атаку! Возвращаться в порт! – гремели барабаны в городе, и то же самое я отбивал на своем.
Город кричал к своим кораблям языком амитрайских сигнальных барабанов, что означало: что на каждом корабле есть кирененский офицер. И двое как раз погибли.
Наши машины распрямляли рычаги и принялись метать снаряды. С моря прилетали залпы, били в стену или валились на улицы и рушили камень либо рикошетили от стен. Среди грома ударов, от которых сотрясалась крепость, среди воя подлетающих и улетающих огненных шаров, крика и шума нужно было услышать ритм барабанов, понять коды и повторить их как можно громче.
Порой сигнал звучал: Каверны, укрываться, идет! – и тогда едва я успевал его повторить, крича во всю глотку, как приходилось втискиваться в стену, где были углубления, где можно было спрятаться, пряча голову под нависающим парапетом и пережидая, пока с отвратительным звуком не ударит снаряд. Потом раздавался жуткий крик раненых, смешанный порой с ревом пламени.
Пополудни нам принесли бочку с водой. Питье подносили большой деревянной плошкой, а пили мы из шлемов, вынув из них мокрые от пота подшлемники.
И тогда корабли стали стрелять словно бы реже, а часть флота отошла. Корабли, что остались, выбрасывали снаряды лишь время от времени, раз или два за длинную водяную меру, а порой несколько раз, один за другим. Но это не была атака, просто беспокоящий огонь. Столько, чтобы мы не чувствовали себя в безопасности. Корабли Змеев, однако, стояли настолько редко, что попасть в них у нас не получалось.
Под вечер нам принесли в горшках какую-то кашу с мясом, пиво и немного хлеба.
Когда настала ночь, полная темнота не пришла, везде горел огонь. Или от снарядов, или от ламп, тлеющих на стенах, к тому же над северной частью острова вставало зарево. Порой прилетал снаряд, таща за собой гудящую полосу огня, словно комета.