Ульф сплюнул.
– Виверны, – сказал таким тоном, словно произнося проклятие, а я понял, что так он называет то, что мы видели в небе.
– Фьольсфинну: приготовить гидронетки от портов по четвертую стену, воду на спуски, ждать.
Я барабанил.
Корабли и галеры принялись стрелять – от последних рядов до тех, что находились ближе прочих. Капли огня с ревом шли в небо и скрещивались с потоком наших снарядов.
Ульф раскинул кулаки в сторону и выгнулся назад.
– Perkele osua! – завыл он жутко.
Снаряды врага посыпались на порты, на Каверны и прочие приморские районы, втыкаясь между крышами и оставляя в воздухе полосы дыма. Грохот ударов смешивался с ударами грома, прокатившимися по небу.
Наши снаряды вдруг начали отклоняться, но Ульф издал яростный рык и сомкнул ладони, после чего копья и горящие керамические шары снова повернули на цель и обрушились на флот. Среди идущей на нас стены кораблей местами вспыхнули оранжевые огни, встали гудящие столпы выше, чем деревья, несколько парусов сложилось под тяжестью разбитых мачт.
В соседнюю башню с жутким треском ударила молния, и мне показалось, что этот звук я чувствую даже в зубах.
– Мазилы, – заявил Ульф. – Ты лучше спрячься, они начинают за мной охотиться.
Я только покачал головой, продолжая стоять у барабана.
Не мог отвести взгляда от больших черных форм на небе, похожих на сотканных из ночи воздушных змеев. Видел, как вокруг них бьют молнии, а они не делают ничего, только кружат над городом. Чудовища…
Что мы могли сделать?
Все это продолжалось три-четыре дня. Дня, полных хаоса, крови и огня. Ночи стали светлы от пожаров, а утра – темны от дымов и грозовых туч. Не знаю, что происходило ночью, а что днем, потому что постоянно было не темно и не светло. Был словно час сумерек, когда не существовало ни солнца, ни неба.
Я стоял около барабана и лупил в его кожу, принимая и передавая приказы.
Помню тех проклятущих виверн, как они падали на город в жутком вопле, от которого сводило зубы.
Они были больше кораблей и двигались, заслоняя крыльями небо, с пастями, полными трескучих молний. Когда пролетали, казалось, что они гибки, словно муслин. Сперва одна пролетела вдоль стен Каверн, а потом и вторая – над опорной стеной, оплетая их молниями и грохотом, в которых тонул крик гибнущих людей.
Кто-то на опорной стене сумел развернуть на колесах одну из больших, стреляющих копьями баллист и каким-то чудом попал в пролетающую над ними тварь, но это ничего не дало, копье ушло в небо, словно тело твари было лишь клубом дыма. После первой атаки, однако, у них не было уже молний, а потому они взлетели в накрывшую город грозовую тучу за новыми.
Снаряды прилетали и улетали.
Бастионы порта звали барабанами на помощь, но понять их было невозможно.
Обугленные… Демоны… Превращенные в пепел…
Из приморских кварталов доносились испуганные вопли людей и время от времени гремящий, низкий рык, от которого тряслись стены и лопались уши, хотя его почти не было слышно. Я не сумел бы такое по-умному объяснить. Когда он раздавался, между домами метались проблески огня, моментально угасавшие. По улицам носились облака густого, светящегося тумана, что вели себя как живые существа: запускали щупальца в окна и подвалы, откуда потом слышались крики погибающих.
Мы неслись верхом через опустевшую улицу: Ульф, я и остальные Ночные Странники. В противоположную сторону бежали люди, в страхе направляясь вверх по улице, в сторону верхних кварталов.
Я видел, как падает один из снарядов, но не давит то, что попадается ему по дороге и не разливается огнем, но растекается лужей лоснящихся темных форм, не больше кулака, которые с металлическим хрустом и звяканьем расползаются вдруг во все стороны, исчезая между домами. Кажется, это было где-то в Кавернах.
Мы видели людей, стоящих, будто памятники у входа в таверну, с открытыми ртами и с оружием в руках. У них были щиты и мечи, кто-то держал перед собой копье в стойке ветра, двое целились из арбалетов, но все были неподвижными и совершенно серыми. С серыми лицами, оружием и доспехами. Когда мы подошли к ним, они рассыпались от малейшего прикосновения. Именно рассыпались: опрокинулись на брусчатку, превратились в пепел такой мелкий, что он не издал даже шелеста. Все исчезло: и шлемы, и щиты, и оружие, и их тела. Превратилось в курганчики пепла, а налетевший ветер подхватил его и унес, словно облачко дыма.
В другом месте мы нашли кусок стены, покрытый сажей, со светлыми пятнами в форме бегущих людей. От этих не осталось даже пепла – одни следы на обгоревшей стене.
Зато не было видно следов пожаров или драконьего масла.
Кричали виверны, падая на нас с пастями, полными молний, а мы бежали по вершине опорной стены. Ульф выкрикивал приказы, мы раскатывали длинный, сшитый из просмоленной парусины рукав, который следовало надеть на выступающую из стены железную трубу, потом мы что-то делали около поставленной на стене машины, состоящей из сверкающих медью валков, похожей на сифоны на огненном корабле.
Вопли виверны сдирали кожу: мне казалось, что тварь эта падает прямиком мне на голову, что вот-вот ударит молния с треском раскалывающегося стекла, а я должен был что-то крутить и держать, и я крутил и держал, постанывая от ужаса, а потом Ульф приказал нам убегать. Мы скатились со стены, когда виверна с шумом прилетела, а Ульф бежал последним с ремнем в руке. Он дернул его, и мы услышали шум воды и тысячи громов – одновременно, когда тварь пролетела сквозь столп воды, ударивший из сифона вверх. Машина выстрелила во все стороны снопом ослепительных искр.
Клочья чудовища летали в воздухе, словно клочья сгоревшего плаща, рукав из парусины горел на конце и метался по улице, словно безголовая змея, плюясь водою.
Мы бежали по улице вниз, к порту, с мечами в руках и арбалетами за спиной, а в противоположную сторону неслись перепуганные жители, отталкивая нас, крича и падая.
Часть стен была пустой, а на остальных стояли защитники, стреляя в темноту. Снаряды уходили в море, таща за собой полосы огня, а оттуда возвращались другие, ломая каменные стены.
Я бил в барабан на террасе кряжистого портового донжона, призывая помощь для пристани.
Мы видели сверкающие металлические формы, что оказались похожими на крабов созданиями размером с кулак, с крючковатыми челюстями – они катились, словно река, по улице; мы видели, как они захлестывают убегающего, как скрывают его подвижным, кусающим и жалящим панцирем. Мы были слишком далеко, Варфнир выстрелил человеку в голову из арбалета, а потом Н’Деле метнул горшок на веревке, полный драконьего масла, точно такой же, какие мы использовали против колесниц. Огонь встал под небо, крабы превратились в тысячи разбегающихся по стенам костерков.
Раздался отвратительный звук: не то гром, не то вой, прокатившийся по улицам.
На Каменном рынке мы увидели, откуда он идет.
Прилетел округлый черный снаряд, ударил в брусчатку площади, а потом покатился – как-то слишком мягко, словно детский мячик, казалось, что он не сумеет что-либо разрушить. Но когда он так катился, мне привиделось, что он раздувается, что сбоку появляются руки и ноги и что он напоминает теперь фигуру свернувшегося клубком человека с лицом, втиснутым между коленей, которые он обнимает руками. Перекатился так еще несколько раз, а потом остановился и встал. Кожа его была совершенно черной, и казался он обугленным трупом, разве что сожженный человек обычно мал и скорчен, а этот достал бы до поднятой руки самого высокого из кебирийцев, к тому же был очень худ, с длинными руками и ногами. Из-под его сожженной, обуглившейся кожи проступало красное мясо. Мы смотрели на него, укрывшись в закоулке, не зная, что делать.
Когда создание поднялось на ноги, на площадь выбежало несколько человек с оружием в руках, увидев его – замерли, а он вдруг открыл наполненные жаром глаза, распахнул пасть, а потом издал тот жуткий, неслышный рык, открывая для обозрения раскаленную, словно внутренности печи, пасть, разбрызгивая снопы искр. И все те люди в одно мгновение превратились в пепел. Тварь развернулась и пошла вверх по улице, оставляя за собой выжженные в камне следы.
Мы убегали переулками, а потом – вверх по стене, а над нашими головами пролетали новые черные шары, едва заметные на фоне темно-серого неба.
Потом я бил в барабан, кажется, на том же донжоне, что и прошлый раз, а потом мы сидели, скорчившись, на стене, и глядели, как потоки воды омывают улицы, волоча с собой мусор, трупы, ядовитых крабов и бьющихся с визгом в облаках пара огненных тварей.
Первые вражеские корабли ворвались в порт, в упор обстреливая башни, охраняющие цепь. Наши снаряды градом падали на них. Мы стреляли из арбалетов по тонущим, охваченным пламенем галерам, прячась за разбитой опорной стеной, пока не пришли арбалетчики Братьев Древа и не сменили нас, встав квадратом.
Как помню, ту атаку мы отбили.
На какое-то время.
Я где-то спал, прямо на камнях, втиснувшись в угол стены, прижимая арбалет, словно тело любовницы.
Потом, кажется, был еще один день, хотя я и не уверен в этом, потому что все погружено было в полумрак.
Я стоял у барабана на башне, когда из прибрежных фортов стали приходить первые солдаты. В изрубленных доспехах и сбитых шлемах, волоча прихрамывающих раненых, что опирались на мечи и копья, как на костыли, в пропитавшихся кровью бинтах.
Потом, помню, стало чуть светлее, а я стоял на вершине горы, выше Ледяного Сада, на восточной стене, выстроенной на хребте. Мы помогали разбитым гарнизонам фортов проходить узкой, оставленной для них тропой, некоторые падали на ступенях от усталости и ран. Мы переносили их на плащах на повозки, и в синеватом свете было видно, что над восточным побережьем встают в небо столпы тяжелого дыма, наклоняясь под ветром.
Я помогал носить какие-то бочки и укладывать их на большие катапульты. Изнутри доносился странный булькающий звук, но баллистники только смеялись, когда я спрашивал, что в тех бочках.