primus pilus, praefectus Drakkainen.
Господи…
Не могли они послать какого-то генерала?
Это мы не отрабатывали.
Мы одолеваем километры коридоров, инспектируем мануфактуры, глядим на связки копий для катапульт, стрел для луков и арбалетов, кипы самих арбалетов. Я смотрю на это и чувствую в желудке что-то странное. Горячая железная перчатка стискивает мои внутренности за солнечным сплетением. Тяжесть в ногах и легких.
Страх.
А потом это ощущение незаметно растворяется. Цифраль контролирует ситуацию. Остается мое обычное неестественное спокойствие. Техничное и существенное.
Когда мы выходим наконец на поверхность, на залитые солнцем каменные улочки Ледяного Сада, у меня кружится голова.
– Мне нужно показать тебе еще кое-что, – говорит Фьольсфинн, набрасывая капюшон на наросты черепа. Мне известен этот тон. Гордость и удовлетворение. Хочет показать мне нечто и ждет похвалы. Любит производить впечатление. Еще одно вновь введенное в дело древнее изобретение? Зеркало Архимеда, чтобы жечь корабли, или что-то в этом роде. Только бы не Колосс Родосский, молю. Я слишком устал.
– Отчего ты не можешь ничего сказать нормально? Отчего всегда должна быть презентация? Вместо того, чтобы сказать, что нам нужно две тонны хлеба, ты ведешь меня в пекарню, чтобы я лично подсчитывал буханки. Я едва живой.
– На этот раз будет презентация. Дело исключительно важное, и я бы отнес его к секретным. Ты должен увидеть, иначе не поймешь. На улице ничего не сумею объяснить.
– Милость божья, тут что, кто-то говорит по-английски?
– Нет. Но ты просто не поверишь на слух, а зачем терять время?
И вот мы идем. Снова в Башню Шепотов. В наш центр спецопераций. По улицам между лавками и тавернами, полными спокойных, ничего не подозревающих горожан.
А мы незаметно проникаем на охраняемую, закрытую территорию внутри стен Башни Шепотов, проходим в потайную дверь из прихожей в одном, казалось бы, обычном жилом доме. Проходим по коридору, стоим в ползущем вверх лифте. Я надеюсь, то, что мне покажут, того стоит. Не выношу Башню Шепотов. Она меня подавляет и пугает. Ее зловещая тень, режущая город, напоминает мне, что власть здесь нужно осуществлять и что всякая власть обладает своими мрачными сторонами и секретами.
Комната располагается высоко, почти под верхней террасой. Это пустое круглое помещение с окнами, вырезанными в базальте, которые смотрят во все стороны света. Посредине, на черном посверкивающем постаменте, находится статуя. Простая, отполированная маска без выражения смотрит пустыми щелями глаз; она торчит в паре метров над полом, опершись на ажурные нетопырьи крылья, касающиеся кончиками пола. Маска с крыльями летучей мыши.
Я обхожу объект, приняв позу ценителя искусства: одна ладонь под мышкой, другая – мнет подбородок, голова чуть опущена.
– Понимаю, – прерываю я тишину. – Ты хочешь показать мне, что даже человек, у которого забот полон рот, может найти минутку-другую на хобби, а то и на искусство. Это только проблема соответствующей организации времени. Но я знаю об этом, меня этому учили всю жизнь, просто у меня неупорядоченная натура.
– То, на что ты сейчас смотришь, – это наибольший твой козырь, – заявляет он. – Достаточно вложить лицо в маску, и ты сделаешься невидимым летающим демоном. Крылатой головой. Можешь полететь куда захочешь, не покидая Башню Шепотов физически. Проводить разведку и досмотры. Присматривать за операциями. Это твой шпионский спутник, самолет-разведчик и дрон – три в одном. Ты морочил мне голову насчет стеклянного шара. Прошу! Полагаю, что это даже лучше.
Некоторое время я молчу и стараюсь понять, что такое он говорит. Обхожу крылатую маску еще раз, но теперь осторожно, словно она может меня укусить.
– Есть вероятность влиять на физический мир? На уровне материи? Что-то протаранить?
Он удивленно смотрит на меня.
– Ну что ты! С ума сошел? Летать будет не двадцатикилограммовая кованая статуя. Отправишься в мир лишь как призрак. Самое большее, можешь влиять на мир магически, но и то в небольших пределах, поскольку слишком много фактора «М» у тебя не окажется.
– Ну так полечу прямо к ван Дикену и превращу ему голову в чайник или печеного ягненка по-далматински. Потом превращу Фрайхофф в жабу – и конец войне.
Он качает головой.
– Забудь о таком.
– Слишком большой масштаб? Так может, косточка от оливки в мозгу? Рыбка фугу в сердечной камере? Маленькая такая? – показываю пальцами.
Он снова качает головой.
– Будешь действовать как маг. Будешь отчетливо видеть магию, но и они будут тебя видеть. Потому даже не приближайся к ним. Они ведь пребывают в своем физическом теле, а ты – здесь, в летаргии. Они сразу же распотрошат тебя или уничтожат, поскольку они куда сильнее, а фактор у них под рукой. У тебя же его не будет.
– Отчего это всегда обретает настолько сюрреалистические формы? Ты можешь сделать что-то простое и функциональное? Удобное кресло со шлемом управления или как-то так?
– Потому что такова природа заклинания. Входишь в транс и пытаешься установить контакт с фактором «М». Он есть там, он слышит тебя, но не понимает. Ты должен шаг за шагом визуализировать, что именно тебе нужно. Сам замысел. Идею. Никогда не знаешь, какую он обретет физическую форму. Если бы я думал просто о такой вот форме, получил бы кованую скульптуру, разве что она появилась бы из ничего. Это и правда напоминает песнь. Поешь о том, что хочешь, пытаясь пристроиться к чуждой, странной мелодии, и одновременно складываешь слова в картинки, пока не окажешься понятым. Объект постепенно возникает перед твоими глазами, словно голограмма. Когда ты сформируешь все заклинание, то просто приказываешь ему быть.
– У меня тоже есть прогресс в заклинаниях, – отвечаю я скромно, выполняя таинственный пасс ладонью.
Первую попытку он сделал еще этой ночью. Активировал Цифраль, выполнил несколько дыхательных упражнений, а потом минутку постоял у стрельчатого окна, выходящего на юг, глядя на черное, помаргивающее вдали море, сливающееся с ночным небом, ловя лицом теплеющий ветер.
Море Звезд, подумал. Именно так оно и выглядит.
Он выбил трубку о парапет и подошел к маске, что опиралась крыльями о постамент: тот посверкивал в мерцающем свете притушенных ламп.
– Ладно, Цифраль, – заявил он пустым стенам. – Начинаем.
Внутренняя часть маски была сухой, выклеенной нежной кожей, мягкой, словно замша. Он почувствовал эту пахучую поверхность на щеках и лбу, а потом взглянул сквозь отверстия маски на черное окно, ведущее на юг.
И обрушился в головокружение.
Это напоминало внезапное погружение в невесомость. Он утратил чувство направления, его прославленная пространственная ориентация сделала кувырок и исчезла, одновременно он перестал ощущать собственные конечности. Чувствовал, что где-то там они все еще есть, но словно бы нереальные. У него были зрение, слух, обоняние, но вот остальная часть тела сделалась клубом дыма.
Это не было похоже на невесомость. Не было тошноты или той бессильной беспомощности, которая всегда настигала его при нулевой гравитации. Чувство походило на ныряние или сон. Сон о полете.
Он без усилия расправил крылья и несколько раз ударил ими, выплывая в окно. Почти не используя собственную волю. Взглянул вниз, вдоль спускающейся в бездну стены Башни Шепотов, и ощутил мурашки в несуществующем животе, увидев пенные волны, бьющиеся между стеной клифа и основанием башни. Крылья слушались его, он их чувствовал, но не должен был контролировать каждое движение. Решил нырнуть вниз, крылья послушно сложились, и Драккайнен рухнул прямо в маячившую внизу темную воду. Чувствовал дуновение воздуха в лицо, но куда меньшее, чем было бы в реальности. Это не был раздувающий щеки ураган – просто легкий бриз. Слышал свист в ушах, но был это не рев падающей бомбы. Когда гривы пены оказались слишком близко, мерцая в темноте, он решил выровнять полет – и крылья развернулись, наполнились воздухом и вывели его из нырка.
Он несколько раз взмахнул ими и поднялся на высоту крыши Башни Шепотов, после чего несколько раз облетел ее, как призрачный, гигантский ворон. Не чувствовал усилия, взлетая назад на эту высоту, – лишь некоторую легкость, похожую на бег на лыжах или езду на хорошо смазанном велосипеде. Он облетел город, глядя на бесконечный лабиринт крыш и направленные в небо башни. Мир выглядел странно. Словно Вуко смотрел на него в инфракрасном диапазоне или в термовизор. Люди чуть светились теплыми оранжевыми и желтыми тонами, а еще он заметил, что стоит ему сконцентрироваться, и он начинает видеть сквозь стены. Камень блокировал зрение, размазывал картинку, слой бревен делал это куда в меньшей степени: наверняка это имело свою логику, связанную с массой.
Он развернулся на месте и нырнул в каньон улицы, как подхваченный ветром плащ. Окна, эркеры и колонны домов мелькали перед его глазами, ветер свистел в ушах.
Внизу прохаживались люди, но никто не задирал голову, не показывал не него пальцем и не орал: «Смотрите, там летает голова с крыльями!» Он вывернулся коротким виражом, замахал крыльями и присел на их кончиках на подоконнике первого попавшегося окна на одной из мансард.
В маленькой, погруженной в темноту комнате двое людей с огромным энтузиазмом занимались любовью, отсвечивая ласковой краснотой, словно два бумажных лампиона. Бедра мужчины пошлепывали об ягодицы девушки, кровать скрипела и ритмично постукивала изголовьем о стену.
– Ку-ку, – произнес Драккайнен. Девушка продолжала стонать, кусая льняную подушку и стискивая в кулаке смятую простынь.
Ничего не случилось.
Он снова взлетел высоко над крышами, так, чтобы под ним простерся весь остров вместе с тянущимися в небеса верхушками гор, похожими на пятна мха лесами и серыми уступами полей и вересковых пустошей. Город уменьшился, он превратился в едва видимую крошку, прижавшуюся к скале: точеную и четкую, словно винтик часового механизма. Когда Вуко снова снизился, Ледяной Сад, наполненный хрустальными деревьями и цветами, запертый в четкие, словно зубья шестеренки, мерлоны