— Как-то не слишком по-научному звучит, Лена.
— Я избавила тебя от технических подробностей. Сю кивнула:
— Ты дала результаты. В Фэрмонте теперь многие считают, что я гений в области межличностных отношений. Это я-то!
Лена протянула руку через стол — на несколько дюймов, насколько позволяли искривленные кости. Сю эту руку нежно приняла.
— А хорошая мы команда, правда? — спросила Лена. — Да.
Не только потому, что Лена умеет обращаться с людьми. Не только потому, что они спасли Томми и его друзей. А еще те темные первые дни в Фэрмонте, когда Сю точно знала, что никогда не вернется — и Лена тоже не была радужно-беспечна. Вместе они выбрались на свет из темноты. Сю смотрела на старую даму — на десять лет моложе нее. Вместе мы с Леной — нечто замечательное. А порознь?…
— Лена, я когда-нибудь научусь видеть людей насквозь, как ты?
Лена пожала плечами и едва заметно улыбнулась:
— Ну, не знаю.
Сю склонила голову набок, вспоминая мелкие инциденты за последние месяцы. Лена Гу почти никогда не врала в открытую. Она будто понимала, что это снизит к ней доверие. Но умела обмануть даже в ответ на прямой вопрос.
— Ты знаешь, Лена, когда ты говоришь «ну, не знаю», — и пожимаешь плечами, то на самом деле думаешь: «ни за миллион лет».
Лена широко раскрыла глаза и стиснула пальцы Сю.
— Хм, смотри ты, попала. Может, в этом случае получится быстрее, чем за миллион лет.
— Это хорошо. Потому что я тебе вот что хочу сказать, Лена… я думаю, Роберт уже не тот сукин сын, которого ты знала. Он изменился всерьез.
Лена отодвинула руку.
— Беру свои слова обратно. В твоем случае и миллиона лет недостаточно.
Сю потянулась к ней, но рука Лены уже лежала на коленях. Ладно, не важно. Все равно есть вещи, которые надо сказать.
— Вначале Роберт был груб, но посмотри, как он помог Хуану. У меня есть теория. — Она сыпала цитатами из «Нейчур», это была не ее теория. — У Роберта было… это эквивалент масштабной травмы, то, что восстанавливает мировоззрение личности.
— Ты слишком много читаешь научпопа, Сю. Оставь это нам, профессионалам.
— Как будто его полностью переменили. У него сохранились воспоминания, но физически он просто молодой человек. И у него есть второй шанс — шанс начать сначала. Неужто ты не видишь, Лена?
При этих словах Лена вздрогнула и сгорбилась еще сильнее. Она долго молчала, глядя на свое искривленное тело, тихо покачивая головой. Наконец она встретилась взглядом с Сю, и что-то похожее на слезу блеснуло в ее глазах.
— Тебе, моя девочка, еще многому придется учиться. — С этими словами Лена отъехала от стола; ее кресло очень ловко приподнялось и повернуло. — Боюсь, на сегодня я уже все. — И она покатила в спальню.
Сю занялась посудой. Обычно Лена настаивала, чтобы работу на кухне оставляли за ней.
— Это то, что я могу сама сделать руками, — говорила она иногда.
А сегодня не сказала. И разбирайся я в людях получше, подумала Сю, я, может быть, поняла бы почему.
35НЕДОСТАЮЩАЯ БУКВА
Зульфикар Шариф не числился более в аспирантуре университета штата Орегон. Роберту выдали очень старомодное сообщение об ошибке: «Такого аспиранта в УШО нет». В списке против фамилии Шарифа торчала отметка «выбыл». Это несколько пугало, и Роберт взялся за розыски. По всему миру нашлось около тысячи соответствий при поиске «З* Шариф». Ни одно из доступных не указывало на нужного человека, остальные с той или иной степенью умения скрывали свои данные.
Но Зульфи Шариф, которого искал Роберт, оставался в технике тем же тупицей, и через час-другой Роберт выследил его в университете Калькутты.
Шариф был сильно подавлен:
— Профессор Блэндингз меня отчислила.
— Из аспирантуры УШО? В мое время у нас, преподавателей, таких возможностей не было.
— Профессор Блэндингз воспользовалась помощью ваших властей. Несколько недель мне пришлось объясняться с весьма настойчивыми агентами правительственных ведомств США. Они не могли поверить, что я ни в чем не виноват, а мою личность неоднократно похищали.
— Хм-м… — Роберт отвернулся от Шарифа, оглядел окружающий их город. День был жаркий и душный. Чуть поодаль от их столика уже клубился народ, улыбалась и смеялась молодежь. В небе висели профили башен из слоновой кости. Калькутта в современном индийском представлении. На миг Роберту захотелось открыть второй, беззвучный канал и посмотреть, что тут реальное, а что подделка. Нет, тебе сейчас надо понять, что реально, а что подделка в Шарифе. — Полагаю, лучшее доказательство, что копы сочли вас невиновным — это то, что вам позволили вернуться в Индию.
— Разумеется, хотя иногда я думаю, не рыба ли я на очень-очень длинной леске. — Он вяло улыбнулся. — Я действительно хотел написать о вас диссертацию, профессор Гу. В самом начале это была академическая охота — вы казались мне трофеем, который я хотел поднести Анни Блэндингз. Но чем больше мы с вами общались, тем больше я…
— И сколько в этой личности было от вас, Шариф? А сколько других?
— Мне тоже это интересно! Кроме меня, было как минимум двое. Сэр, это оказалось весьма неприятное ощущение, особенно вначале. Я вел с вами разговор, задавая вопросы, которые, как я знал, произведут на профессора Блэндингз хорошее впечатление, и вдруг меня просто отодвигали, как постороннего!
— Но при этом вы продолжали слышать и видеть?
— Да, часто бывало и так! Настолько часто, что я думал, меня эти другие используют, чтобы я задавал нужные вопросы, а потом они исказили бы их ради своих целей. В конце — и большая ошибка, что я сознался в этом вашей полиции, — в конце я начал ценить эти странные вмешательства. Мои любезные похитители задавали вопросы, до которых я бы никогда не додумался. Я болтался посреди вашего заговора насчет «Либрареома», и в итоге уже выглядел как идеальный провокатор со стороны.
— Но если бы вы не были там в ночь беспорядков, моя Мири погибла бы. Что вы видели, Зульфи?
— Что видел? Ну, в тот вечер меня заперли самым тщательным образом. Другие владельцы моей личности имели свою повестку дня, не включавшую никаких литературных дискуссий. Однако я продолжал попытки пробиться. Полиция заявляет, что у меня бы никогда это не получилось без помощи террористов. Как бы там ни было, но на несколько секунд я увидел, как вы там лежите на полу. Вы просили меня помочь, и лава ползла вам на руку… — Его передернуло. — Честно говоря, ничего больше я не видел.
Роберт вспомнил разговор. Один из самых острых камней в неразберихе.
Они с Шарифом, разделенные восемью тысячами миль, сидели несколько секунд молча. Потом индиец с любопытством склонил голову набок:
— Теперь я решительно оставил свои опасные литературные изыскания. И все же не могу удержаться от вопроса: вот вы — в начале своей новой жизни, профессор. Можем мы ожидать чего-нибудь нового под солнцем? Впервые в человеческой истории — новой «Тайны возраста»?
Ага!
— Вы правы, есть место и для нового. Но знаете, некоторые тайны неподвластны выражению даже тех, кто их постиг.
— Но только не вам, сэр!
Роберт обнаружил, что улыбается в ответ. Шариф заслужил правды.
— Я мог бы что-нибудь написать, но это не будут стихи. Новую жизнь я получил, но лечение от Альцгеймера… разрушило мой дар.
— О нет! Я слыхал о таких случаях, но честно, даже и не думал, что с вами такое произошло. Единственным положительным следствием всей этой авантюры, я все-таки еще надеялся, станет хоть одна дополнительная строфа «Тайн». Простите ради бога.
— Нет-нет, не извиняйтесь. Я был… не очень приятным человеком.
Шариф на миг опустил глаза и снова посмотрел на Роберта.
— Да, мне говорили. В те дни, когда я не мог к вам пробиться, я интервьюировал ваших бывших коллег в Стэнфорде, даже Уинстона Блаунта, когда он не строил заговоры.
— Но…
— Не важно, сэр. В конце концов я понял, что вы утратили прежнюю садистскую жилку.
— Тогда вы не могли не предположить остальное!
— Вы так думаете? Вы считаете, что ваш талант и ваша злобность шли неразделимым пакетом? — Шариф подался вперед, приблизился — такого не случалось ни в одном из прежних интервью. — Я сомневаюсь. Но исследовать этот вопрос было бы любопытно. Кстати, я давно интересовался, только стеснялся спросить — что именно в вас переменилось? Вы стали приличным человеком после лечения от слабоумия? Или это перемена, как у Диккенса в «Рождественской песни», когда новый опыт делает человека добрее? — Он качнулся назад. — Я мог бы сделать из этого такую блестящую диссертацию!
Его глаза вопросительно смотрели на Роберта.
— Не получится.
— Да-да, — кивнул Шариф. — Такая возможность… я даже забыл о том, что решил твердо и окончательно. Первое — больше никаких действий, способных вызвать недовольство спецслужб. — Он оглянулся, будто на невидимых наблюдателей. -
Слышите меня? Я чист, чист душой, телом и даже моей свежепрожаренной одеждой! — Он снова обернулся к Роберту: — На самом деле я даже сменил академическую специальность.
— Да?
— Да. Понадобится несколько семестров дополнительного обучения, но оно того стоит. Видите ли, университет Калькутты организует новый факультет с новыми преподавателями, энергичными и молодыми. Нам еще предстоит пройти долгий путь, учитывая конкуренцию с университетами Мумбая — но здесь есть люди, которые дают средства, и они хотят видеть новых людей — таких, как я. — Озадаченный взгляд Роберта Шариф встретил полной энтузиазма улыбкой. — Это будет новый институт — Болливудские изыскания! Сочетание кино и литературы. Я стану изучать влияние литературы двадцатого века на современное индийское искусство. И как бы я ни жалел об упущенных возможностях, профессор Гу, я счастлив уйти на новую специальность, которая мне не сулит очередных неприятностей с властями!
В перерыве между семестрами Роберт был по-настоящему занят. Он придумал прием синхронизации, который вывел его на уровень гуру — пусть даже на нижний уровень. Его заметила небольшая компания «Comms-R-Us». В некотором смысле — обычная фирма. Достаточно старая (существовала уже пять лет), три сотрудника с полной занятостью. Пусть она была не так шустра, как некоторые, но уже сумела внести несколько новшеств в существующие коммуникации. «Comms-R-Us» заплатила Роберту за консультации