Ответ на этот вопрос полностью может быть дан только один: Россия не была подготовлена к такой войне, которую ей пришлось вести.
Боевая готовность русской армии была коренным образом нарушена русско-японской войной 1904–1905 гг. Восстановление же этой готовности после войны встретило большие затруднения как в финансовом отношении, так и вследствие многочисленных командировок, выпавших на долю войск в период народных волнений, развернувшихся вслед за войной.
Еще зимою 1908/09 г. на одном из совещаний в присутствии государя по случаю присоединения Австрией Боснии и Герцеговины тогдашний военный министр генерал Редигер принужден был громогласно заявить, что русская армия не только не в состоянии проявить какие-либо активные действия, но и затруднена даже в защите собственных границ.
Неготовность армии была констатирована и в 1912 г., в острый период Балканской войны. Только к 1914 г. наши войска успели выйти из состояния своего бессилия. Тем не менее даже к этому году наши сухопутные вооруженные силы все еще не освободились от многих весьма существенных недостатков и продолжали оставаться крайне недостаточно снабженными боевым материалом и техническими средствами. В свою очередь, отечественная промышленность в период вновь надвинувшейся войны не могла справиться с удовлетворением возникших потребностей; приобретение же и доставка предметов боевого снабжения из-за границы были сопряжены с большими затруднениями.
В результате таких условий русская армия в течение первых же месяцев мировой войны стала испытывать крайнюю нужду в предметах вооружения, отсутствие коих обрекло ее на ужасающий некомплект, невзирая на обилие в то время еще человеческого материала. Армия эта должна была ограничивать себя и в расходовании боевых припасов, не имея возможности отвечать соответствующим образом на огонь своих противников. На каждом шагу она испытывала также на себе техническое превосходство своих противников, что не могло не отражаться на психике войск и их сопротивляемости.
Но это лишь одна сторона. И, может быть, не самая главная. Россия оказалась не готовой к войне и с более общей точки зрения.
Современная война в интересах доведения ее до победного конца требует крайнего напряжения решительно всех сил наций, как материальных, так и моральных. К такой всесторонней мобилизации Россия не была готова. Среди отдельных частей ее и различных слоев населения сознание государственного единства было развито чрезвычайно слабо. Народонаселение России было далеко не однородно, и на окраинах уже издавна бурлили различного рода центробежные настроения. Что же касается коренного русского населения, то оно главной своей массой жило, пребывая в темноте и безграмотности. Это население было разбросано по деревням, разъединено между собою огромными расстояниями, плохими сообщениями и погружено с головою в свою трудовую неприглядную хозяйственную жизнь. В это же время оторвавшиеся от низов тонкие верхние слои русского общества, приобщившиеся к западной культуре и успевшие внести в нее собственные весьма ценные и всеми признанные вклады, не могли не видеть всей отсталости своей Родины. И потому значительная часть русской интеллигенции настойчиво требовала от правительства решительных мер по выведению великой страны из мрачного тупика самодержавного строя. Власть, однако, упорствовала: она считала, что самодержавие, опирающееся на дворянско-помещичий класс, непереступимая особенность уклада русской жизни. И этот взгляд, как увидим дальше, отбросил постепенно массы населения в оппозицию.
При таких условиях, характеризуемых, с одной стороны, недостатком прочной государственной связи между коренным русским населением и другими народами, проживавшими на территории России, а с другой — внутренним разрывом между высшими, культурными слоями населения и низшими, темными массами, могла ли создаться в России столь необходимая для ведения большой войны моральная обстановка и не грозило ли опасными последствиями чрезмерное напряжение ее сил?
Россия была огромным колоссом на глиняных ногах. Ей необходимы были долгие годы мира и глубокая внутренняя перестройка.
Легче, конечно, говорить о необходимости мира, чем обеспечить таковой в действительности; да и все упомянутые выше условия были до войны менее отчетливо видны, чем теперь.
Но близорукость никогда не прощается власти. Ведь управлять — значит предвидеть.
Однако, возразят мне, за несколько месяцев до войны в одной из довольно распространенных газет появилась статья, озаглавленная: «Россия хочет мира, но готова к войне!»[78]
Статья эта вызвала большую сенсацию, так как содержание ее очень упорно приписывалось если не перу, то инициативе военного министра и в ней шла речь о быстром росте и достигнутом совершенстве военного могущества России.
Да, отвечу я, такую статью действительно можно было найти на страницах одной из столичных газет того времени, и сведения, помещенные в ней, с несомненностью свидетельствовали о том, что автор статьи имел в своем распоряжении официальные источники. Но верно в ней только то, что Россия действительно желала длительного мира и очень стремилась к сохранению его. Вывод же о военной готовности был, несомненно, тенденциозен, и цель этой статьи легко обнаружить, если принять во внимание появление ее в день пятилетия пребывания генерала Сухомлинова в должности военного министра. Реклама и легкомысленная бравада были очень свойственны его натуре.
Серьезность выводов статьи подвергалась в то время сомнениям, и более солидная пресса отказалась ее печатать.
Да и как в самом деле можно было говорить о военной готовности страны, не касаясь оценки общего положения в ней! Но даже с точки зрения только вооруженных сил России вывод статьи не гармонировал с фактом внесения в законодательные учреждения в том же году обширной программы в ответ на новые вооружения Германии, программы, требовавшей увеличения русской армии мирного времени на 12 тыс. офицеров и 500 тыс. солдат с отпуском полумиллиарда золотых рублей в качестве единовременного расхода и 140 млн рублей ежегодно[79].
При этом упомянутая программа имела в виду не одно простое увеличение числа войсковых организмов; она должна была покрыть собою ряд очень крупных дефектов существовавшей системы обороны. Ею предусматривалось внутреннее упрочение войсковых частей, существенные усовершенствования в организации и общее усиление артиллерии, расширение некоторых военных заводов и арсеналов, довольно широкое развитие технических и особенно авиационных частей.
Но независимо от осуществления этой программы и наша железнодорожная сеть нуждалась с военной точки зрения в очень крупных усовершенствованиях. Достижение этих усовершенствований было делом также нескольких ближайших лет.
При наличии столь серьезных недочетов имел ли военный министр основание заявлять о готовности подведомственной ему армии к современной войне?..
Ответ мог быть только отрицательным.
Однако статья на тему «Мы готовы», инспирированная русским военным министром, несомненно, могла возбудить в германском общественном мнении известное подурнение и дать даже материал в руки германским шовинистам.
РУССКО-ЯПОНСКАЯ ВОЙНА И ВНУТРЕННИЕ НАСТРОЕНИЯ В РОССИИ
Небольшая по сравнению с Россией островная Япония, вступившая в 1904 г. в войну и принужденная вести ее на чужом материке, победила русского голиафа. Война 1904–1905 гг. была крайне непопулярна в России. Она велась из-за интересов, чуждых русскому народу и ему даже неведомых, в условиях чрезвычайно затрудненной связи театра военных действий с материком. Но как же объяснить причины наших неудач, приведших к падению Порт-Артура и завершенных тяжкими ударами: на суше — под Мукденом, на море — близ острова Цусима?! Печальные результаты войны не могли не отозваться весьма болезненно на гордости и самолюбии русского человека. В этой войне с отчетливостью выявилось совершенное бессилие русского колосса. И всеми силами своей израненной души русский человек, самого даже умеренного направления, не мог не почувствовать возмущения теми государственными порядками, которые довели великую страну до перенесенных унижений.
Начавшиеся еще в период самой войны, но особенно разросшиеся к ее концу народные волнения, не миновавшие и маньчжурских армий, должны были явиться серьезным предостережением русской самодержавной власти и политике ее правительства. В формах, не оставляющих никаких сомнений, выявилась неудовлетворенность многомиллионного русского народа установленным над ним режимом и стремление этого народа принять участие в распоряжении собственной судьбой.
Правительство не учло всей серьезности полученных им предостережений. Недостаточно искренними полууступками и грозными репрессиями болезненные проявления недовольства были загнаны внутрь организма, но этим, конечно, сама болезнь не излечена.
Она дала новую, уже более решительную вспышку через десять с лишним лет, в период новой, еще более несчастной войны.
Таков внутренний смысл событий, имевших место в России в период 1905–1917 гг.
Недовольство самодержавным строем, в сущности, началось еще за много лет до русско-японской войны. Достаточно вспомнить о картечном выстреле по Зимнему дворцу и по процессии, в которой находился царь. Выстрел этот был дан батареей, долженствовавшей выполнить салют во время крестного хода 6 января 1904 г. Оппозиционное настроение лишь выкристаллизовывалось с особою ясностью и охватывало значительно более широкие круги под влиянием неудач вышеназванной войны.
Трудно было в самом деле мириться с положением, при котором население многомиллионной страны держалось в стороне от государственного управления, осуществлявшегося единоличною царской властью через посредство министров, даже не составлявших объединенного правительства, а назначавшихся и увольнявшихся каждый в отдельности волею монарха.