Но если в сухопутной армии, всегда отличавшейся твердым внутренним порядком и состоявшей по преимуществу из солдат-крестьян, еще возможно было до поры до времени уберечь войсковые части от революционных выступлений, то во флоте, где дисциплина была слабее и куда поступало много военнообязанных из рабочих, это дело являлось гораздо более трудным. Революционная пропаганда велась там с большим для нее успехом, и уже в июне 1905 г. она дала очень резкую вспышку.
Команда одного из самых мощных черноморских броненосцев, носившего имя «Князь Потемкин Таврический», воспользовавшись отделением корабля от остальной эскадры для занятия артиллерийской стрельбой, 14 июня неожиданно взбунтовалась. Повинуясь кучке революционно настроенных вожаков, она перебила и выбросила за борт командира и большинство своих офицеров, после чего направилась в Одессу, где ожидалось восстание рабочих.
Последнее, однако, было потушено войсками, остававшимися верными правительству. Мятежному настроению на берегу не помогли и те два боевых выстрела, которые были даны с броненосца по городу по совету прибывших оттуда агитаторов.
С томительным напряжением тогда экипаж названного выше морского гиганта стал поджидать подхода всей Черноморской эскадры, убаюкиваемый мечтами о переходе ее на сторону восставших.
И действительно, рано утром 17 июня на горизонте Одессы появились дымки. То была Черноморская эскадра, направлявшаяся прямо на «Потемкина», стоявшего на внешнем рейде порта. Но какое последовало разочарование для мятежного экипажа!..
«Безумные, покайтесь! Мы удручены вашим поступком!» — так телеграфировали команде «Потемкина» с адмиральского корабля.
Около полудня число надвигавшихся на «Потемкина» дымков увеличилось, и мятежникам была послана вторичная телеграмма, призывавшая их к повиновению.
Но среди упорствующих пробили боевую тревогу, и морской красавец исполин, повинуясь мятежной руке, стал готовиться к бою со своей же эскадрой.
Однако до этого ужаса дело не дошло. Командующий адмирал, удостоверившись в невозможности усовестить восставших, дал сигнал эскадре повернуть на Севастополь… По-видимому, он желал избежать братского кровопролития и сохранить в целости едва ли не лучший корабль Черноморского флота — «Потемкин».
Видя себя одиноким и нуждаясь в провизии, угле и пресной воде, непокорный «Потемкин» направился к румынским берегам и неожиданно вошел в порт Констанца.
Не получив разрешения румынских властей грузиться и уподобляясь раненому зверю, мятежный корабль еще раз метнулся к родным берегам, в Феодосию. Встреченный там огнем местного гарнизона, он снова вернулся в Констанцу, где 25 июня команда наконец добровольно сошла на берег.
После 11-дневного пребывания в мятежных руках корабль поступил в распоряжение румынских властей и вскоре был возвращен ими русскому правительству.
Броненосец получил новое название «Св. Пантелеймон» и еще долго состоял в рядах Черноморского флота. В минувшую войну он входил в эскадру «старых» броненосцев, которая однажды встретилась с современным силачом «Гебеном» и после обмена залпами вынудила последнего скрыться в тумане[90].
Таким образом, хотя мятеж в Черноморском флоте не принял общего характера и остался в пределах отдельной вспышки, тем не менее, по донесениям того времени главного командира Черноморского флота, настроение в частях и командах этого флота было очень тревожным и внушало мало доверия. Черноморский флот объят был революционными настроениями.
Едва ли в лучшем положении находился флот Балтийского моря, но серьезные революционные вспышки произошли там позднее, в начале октября 1905 г. и летом 1906 г., под видом Кронштадтских восстаний.
«БУЛЫГИНСКАЯ ДУМА» НИКОГО НЕ УДОВЛЕТВОРЯЕТ
После кровавых событий 9 января князь Святополк-Мирский ушел с поста министра внутренних дел. Его место занял Булыгин.
Почти одновременно с этой переменой, уступая революционному нажиму, правительство в феврале объявило о своем намерении привлекать избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений, но «при непременном сохранении основных законов империи».
Таким образом, намечалось представительное собрание, долженствовавшее иметь строго совещательный характер. Очевидно, что такое решение вопроса не могло удовлетворить разгоряченного борьбою населения, и немедленно вслед за обнародованием данного намерения началась серия съездов, на которые выносились гораздо более радикальные требования.
Эти требования стали особенно настойчивыми после тяжкого поражения нашего флота в мае под Цусимою. Тогда же в Москве многие организации, преимущественно из людей либеральных профессий, объединились в особый «Союз союзов».
В конце мая в Москве был созван съезд из земских и городских деятелей, который постановил представить государю через особую депутацию адрес о скорейшем созыве народных представителей и о даровании стране конституции. Депутация была принята императором Николаем, к которому князь С. Н. Трубецкой[91], профессор Московского университета и известный общественный деятель, обратился с изложением существа постановления съезда. Наконец, в июле 1905 г. собрался вторично того же характера съезд, еще определеннее высказавший, что осуществление проекта созыва народных представителей на возвышенных началах «не может внести успокоение в страну и предотвратить опасности, ей угрожающие».
Тем не менее 6 августа 1905 г. положение о так называемой «Булыгинской думе» законосовещательного характера было объявлено[92].
Население ответило на этот акт крупными беспорядками, начавшимися во всех центрах и постепенно перекинувшимися на железные дороги.
В начале октября забастовали железные дороги, примыкавшие к обеим столицам; вслед за этим брожение распространилось на другие линии, и вскоре поезда перестали ходить совсем. Руководство забастовочным движением принял на себя Железнодорожный союз, объединивший до полумиллиона железнодорожных служащих.
Примеру железных дорог последовал и телеграф. Очевидно, стала неисправной и почта, зависящая от правильного функционирования рельсовых путей.
Затем начали останавливаться фабрики и заводы. В столице погасло электричество, и город погрузился во мрак. Стачка угрожала также прекращением работы водопровода.
Жизнь, таким образом, останавливалась. И не только в столице. Волна забастовок прошла по всем большим городам России, вызывая во многих местах уличные столкновения с полицией и войсками. Но центральное место в событиях все же принадлежало Петербургу, в котором руководство революционным движением принял на себя Совет рабочих депутатов.
Главным способом его борьбы с властью являлась подготовка всеобщей политической забастовки. Названный Совет возник самочинно, путем избрания от каждого завода или фабрики в несколько сот рабочих одного делегата; имевшие меньшее число рабочих должны были для выборов объединиться в группы.
Совет рабочих депутатов, образовавшийся незадолго до 17 октября, успел вырасти и приобрести значение в самое короткое время. Открыв свои первые заседания при наличии всего лишь нескольких десятков делегатов, он быстро довел свой состав до пятисот членов и выше.
Депутаты, собравшиеся в нем, представляли до полутора сот фабрик, заводов, мастерских и профессиональных союзов. В состав Совета вошли также представители социал-демократических фракций — большевиков и меньшевиков — и делегаты от партии социалистов-революционеров.
Кроме того, с Советом поддерживали тесную связь разного рода союзы и стачечные комитеты, выраставшие неожиданно, точно грибы после дождя.
Совет имел особый исполнительный комитет, и при нем издавались «Известия Совета рабочих депутатов». Газета печаталась в различных типографиях столицы, поочередно захватывавшихся путем налетов, совершаемых распоряжением того же Совета.
Совет рабочих депутатов сумел подчинить своему влиянию всю рабочую массу столицы и постепенно стал играть роль как бы второго правительства, с которым стали считаться даже власти. По приказам Совета жизнь в столице стала постепенно замирать.
Создавалось, таким образом, положение, из которого необходим был выход…
Распоряжение, неосторожно вырвавшееся 14 октября у генерала Трепова[93], тогдашнего градоначальника столицы, а затем министра внутренних дел, при новых беспорядках: «Патронов не жалеть!» — не могло, конечно, разрешить назревавшей катастрофы. Оно ее лишь сделало неизбежной…
МАНИФЕСТ 17 ОКТЯБРЯ
— Ну, друзья, поздравляю: вчера подписан манифест! — с таким приветствием вкатилась к нам 18 октября днем грузная, несколько нескладная фигура с добродушным выражением в лице старого и доброго друга всей нашей семьи. — Я давно раздобыл для вас в сенате один экземпляр этого документа, отпечатанный на особой бумаге и вложенный в зеленую папку. Смотрите, какой определенный, отчетливый шрифт и как много обещает цвет этой папки! Ведь зеленый цвет — эмблема надежды!
— Слава Богу! — сказала моя жена. — Наконец-то мы отдохнем от ужасов последних месяцев. О проекте такого манифеста нам уже кто-то шепнул; нынче этот слух становится для нас уже фактом.
— Не очень успокаивай себя, мой милый друг, — возразил я ей. — Теперь-то, быть может, только и начинается борьба за лучшую жизнь. Дело ведь не в подписании бумаги, а в осуществлении ее содержания.
Тем не менее мы с жадностью стали знакомиться с текстом только что вышедшего манифеста, еще пахнувшего типографской краской.
— «Мы, — читал кто-то из нас слова государя, — признали необходимым объединить деятельность высшего правительства…
На обязанность такового возлагается выполнение непреклонной нашей воли: