Телефонный аппарат размещался на специальном столике у главного входа в дом, рядом с перилами лестницы, которая вела в спальни на верхнем этаже. На одной из балясин на крючке для штор с зажимом висел календарь – подарок от семьи свидетелей Иеговы, однажды появившейся у его крыльца, – белокурой дамы тридцати пяти лет, ее мужа, одетого в коричневый синтетический костюм и сжимавшего руку мальчика лет десяти, одетого почти так же. Они стояли чуть позади и мрачно смотрели на Энцо, а женщина вышла вперед и начала объяснять ему, что скоро, очень скоро, его дом, все люди, в нем живущие, и все материальные ценности, ими нажитые, будут уничтожены Господом Богом нашим.
На открытой ныне странице календаря были изображены четыре темнокожих человека, склоненных на поле с бобами, на заднем плане извергался вулкан. Правда, это была страничка июля.
Энцо оглядел ступени лестницы и принялся подниматься, обойдя учебники Чиччо и его нагрудник для игры в футбол, валявшийся тут же и мешавший пройти.
Он набрал полную ванну, скинул одежду, забрался в воду и принялся намыливать и смывать пену, брить лицо, ополаскивая инструменты, глубоко погружая руки. Раньше его бритву точила Кармелина, теперь приходилось самому.
Завернувшись в халат, он отправился проверить мальчика. Чиччо лежал на полу и разглядывал яркий комикс, на который падал пепел его сигареты. Над столешницей виднелись металлические зубья подержанной пишущей машинки, которую Энцо купил для него, а потом угрозами и силой заставлял ей пользоваться. Они застревали вместе с бумагой, которую вставляли и вынимали, ни один из методов не достиг цели – все это походило на методы толпы людей, одновременно пытавшихся влезть в двери автобуса.
– Убери свои книги с моей лестницы, – устало сказал Энцо.
– Хорошо, – ответил Чиччо, перевернул страницу и принялся сосредоточенно читать написанное на картинке.
Энцо сказал:
– Делай, как велю: насыпь немного бриллиантона в раковину, налей воды и смой всю ту дрянь, которую впитала твоя форма.
Энцо закрыл за собой дверь, прежде чем мальчик успел ответить, и стал спускаться по лестнице, постепенно замедляя шаг. Язык распух, словно его укусила пчела.
Набрал ли он снова тот номер телефона, сидя у аппарата, потея в толстом халате и глядя, как листы календаря трепещут на ветру из-за открытого окна? Да.
– Что случилось? – спросил отец.
Энцо объяснил, что связь прервалась, ощущая при этом восторг и тошноту, как ребенок в игрушечной лодке. Объяснил, что ждал полчаса, пока оператор восстанавливал линию. Ладно уж, главное – номер поезда отца.
Настал вечер Хеллоуина. Энцо и мальчик отогнали пикап на стоянку у огромного стадиона для соревнований по бейсболу. Он не был защищен от ветров озера, расположенного всего сотней футов севернее, ветер пролетал вдоль его сторон, закручивался между зданиями, резвясь, словно в зарослях тростника. Они шли к Центральной площади, мальчик, как всегда, на два шага впереди – или он спешил, или Энцо отставал? – и дальше, через подземный этаж станционной башни Эри. Он сказал Чиччо, что если его дедушка узнает каким-то образом, что он курит, то он отдубасит его до полусмерти.
В кои-то веки он заставил мальчика погладить рубашки, и Чиччо справился с задачей блестяще, правда, переборщил с крахмалом, и теперь пот Энцо мгновенно превращался в клей. Поезд подкатил к платформе, из вагонов стали выходить люди всех мастей. Он поправил галстук мальчика сзади, подоткнув под воротник. Чиччо пытался постигнуть смысл расписания, а Энцо левым глазом изучал пространство.
– Он будет, наверное, очень строгим, врежет мне по яйцам, – сокрушенно говорил Чиччо.
– И по губам, – сказал Энцо.
– И не поймет ни одного сказанного мной слова, – добавил Чиччо. – Что мне делать с этим парнем, если тебя не будет рядом?
– «С этим парнем»? Что за слова?
Чиччо перевел взгляд на тротуар и сплюнул.
Каким был его мальчик? Есть ли в языке подходящее слово? Легкомысленный. Если бы не Энцо было доверено формировать его личность, будь он чужим человеком, наблюдающим со стороны, вместо этого слова использовал бы другое – беззаботный.
Однажды, сидя в парикмахерском кресле, Энцо увидел Чиччо, перемещающегося вниз по улице с ватагой приятелей. Он был выше всех на голову. Как и все, он курил и отбивал мяч, и тот переходил другому, отскакивая от бетонной поверхности. Вдруг кто-то из них ударил по мячу слишком сильно – глупая, злая шутка, – и мяч пролетел над головой парня, которому он предназначался, и дальше на мостовую, где машины тормозили и объезжали его.
Так вот, Чиччо бросился прямо за ним на проезжую часть, продолжая при этом болтать с приятелем. Энцо все видел, в тот момент брадобрей Пиппо лязгал ножницами, приводя в порядок его бакенбарды.
Тело Чиччо, его руки и ноги были озабочены только мячом, в то время как мысленно он был весь в разговоре с приятелем. Все произошло очень быстро.
Мяч его подскакивал, ведомый приложенной силой удара, Чиччо постучал по нему, потом по сигарете, зажатой в той же руке.
Посмотрите на этого мальчика.
И на машины.
А какие слова ты, Маццоне, выдал в адрес мальчика из-за стекла?
Где были те машины, которые могли превратить его в лепешку?
Мяч был полностью под контролем мальчика. Но тот, вместо того чтобы бросить его обратно на тротуар и убираться с дороги, поступил иначе (отец смотрел прямо на него, жалея, что не сможет докричаться). Он медленно пошел к тротуару, постукивая мячом о землю, тем же медленным шагом, даже не прибавив темп, помахал водителю затормозившей перед ним машины и вскоре был уже рядом с приятелями.
Чиччо посмотрел на плевок на платформе и размазал его ногой.
Человек в белоснежной форме продал им кулек арахиса. Вокруг было много цветных детей. Мимо проехал еще один вагон, из него выпрыгнули мужчины с зажатыми в зубах сигаретами.
– Почему он не приехал с женой? – спросил Чиччо.
– Ты хотел сказать с бабушкой? Эй, подбери скорлупу с земли, – сказал Энцо. – Ты в общественном месте.
Чиччо наклонился.
– У тебя ведь есть мама, так?
– Нет, – сказал Энцо. – Она умерла.
Мальчик выпрямился. Под кожей на лбу проступили набухшие вены.
– Я не знал, – сказал он. – Почему я не знал, почему ты мне не сказал?
– Она умерла восемь лет назад, – произнес Энцо.
Он пережевывал каждый орешек до консистенции пасты и только потом глотал.
– И когда мне предстоит узнать о твоих тайных связях с мафией? – сказал Чиччо.
– Ты понял, что я имел в виду. – Он не злился. Он не собирался злиться. Просто стал слишком разговорчив.
Энцо оглядел множественные заломы нечищеных ботинок мальчика. У него было одно желание – проникнуть в его мечты и внести в них коррективы.
– Считаешь меня кротом федералов?
– Что ты хочешь знать?
Чиччо заговорил тоном инквизитора:
– Какое твое настоящее имя, Маццоне?
Они стояли у металлического мусорного бака, бросали туда скорлупу и вдыхали запах зловонных бактерий.
– Маццоне, – сказал Энцо, потому что другого ответа не придумал. – А твое?
Кусок скорлупы застрял в позорных усах Чиччо.
– Мне здесь надоело. Почему мы вечно загодя всюду являемся? Этот парень меня раздавит. Зачем я тебе говорю? Ты будешь смеяться.
Ему нравилось слушать Чиччо. Хотелось, чтобы он рассказывал больше. Он теперь лучше умел слушать.
Поезда подъезжали к полудюжине вокзальных платформ с грохотом многотонной стальной машины по металлу рельсов. Скрежет тормозов оглушал.
Он не прихватил с собой шарф. Он не узнает отца. Через пять минут после прибытия поезда они с мальчиком разделились и приступили к поискам пожилого растерянного иностранца, наверняка нарядившегося для поездки. Энцо быстро шел по платформе. Поезд, на котором должен был приехать отец, уже ушел, его место занял следующий.
Он уже пожалел, что на нем нет шарфа. Старая негритянка и молодой негр в пасторском воротничке вели дюжину молчаливых цветных детей.
Энцо походил по пустеющей платформе, проверил санузел и билетную кассу. Снял шляпу и пригладил волосы. Потом опять ее надел.
Через мгновение перед ним вырос мальчик, держа под руку джентльмена ростом не больше гнома, в костюме с гвоздикой в петлице. К сожалению, это был не его отец. Тот должен быть намного выше. Мальчик развлекал его играми.
– Он тоже выглядит потерянным, но рост другой, – сказал Чиччо.
Мужчина окинул Энцо взглядом с головы до ног.
Чиччо держал в руке его чемодан.
– Прекрати, Чиччо, не стоит смущать людей. Отстань от этого господина.
– Я велел тебе надеть шарф, – произнес мужчина на его родном диалекте итальянского.
– Что он сказал? – спросил мальчик.
Охота на кабана. Отец ждал в устье оврага, на нем черный вечерний костюм и единственное пальто. Энцо гнал ревущее животное вниз по склону. Вырвавшись из лесополосы, вепрь двинулся на юг, но он бросил камень и заставил его свернуть – кабан обогнул смоковницу и понесся дальше по берегу высохшего ручья. Через несколько мгновений раздался выстрел из дробовика. Он слышал, как отец звал братьев и его, велел выходить из леса. Никто еще не знал о его победе. Он загнал кабана. Он был быстрее всех. Он раньше остальных спустился в овраг, увидел, как его старик сморкается в носовой платок, затем горбится, склоняясь к голове вепря, хватает за бивни и перерезает горло, и на землю льется кровь. И вдруг отец смотрит вверх. Он смотрит вверх и видит бегущего по дну оврага Энцо, он надевает сорочку, которой выманил кабана. Энцо встает рядом, отец вытирает с рук кровь и прикладывает их к щекам сына.
Мужчина освободился от рук Чиччо и поцеловал Энцо в губы.
Тикают часы, и пахнет табаком. Бутановый аромат открытой зажигалки. В последний раз его целовала в губы проститутка летом 1950-го. Это он позволил себе лишь однажды. Позже пожалел о тратах.
Лицо старика было в заломах морщин, что обычно для стариков, обманчивая жесткость и суровость присутствовали еще во времена юности Энцо. Это казалось хитроумной маскировкой – нарастить жир, который со временем превратил поверхность лица в груду мясистых комочков, сделал похожим на каменную стену, из швов которой вымылся известковый раствор.