– Да ради бога! Можете мне не верить, можете не верить моим людям. Можете не верить даже бедняжке Ульрике, но посмотрите в глаза человеку, которого полагаете своим женихом. Смотрите-смотрите, как они забегали! О, какую шутку сыграл с Карлом Юханом всемогущий Господь: как никогда ему нужны услуги его лживого языка, но он не может ими воспользоваться. А вот его глаза не могут лгать столь свободно. Посмотрите в них внимательнее, в них проглядывает его черная, как копоть адского пламени, душа!
Регина Аделаида в смятении последовала моему совету, и что-то во взгляде молодого ярла заставило ее вздрогнуть. Отшатнувшись, она повернулась ко мне и с сомнением спросила:
– Его сестра сама вам рассказала об этом?
– Что вы, фройляйн, какая женщина признается в таком… Просто случилось так, что я стал невольным свидетелем их с братом разговора. Именно поэтому я знаю все эти грязные подробности.
– О господи… – простонала она. – И за этого человека меня собирались выдать замуж!
– О, дорогая фройляйн, вы, слава богу, не знаете и половины подвигов этого господина!
– Довольно! Не желаю ничего слушать! Выпустите меня отсюда!
– Господин фон Гершов, – пожал я плечами в ответ, – пожалуйста, сопроводите домой госпожу Буксгевден.
Выйдя из камеры или, точнее, палаты, где содержался Карл Юхан, я посмотрел вслед Каролю, опираясь на руку которого шла плачущая Регина Аделаида.
– Все же не казните его?.. – обернулась она ко мне.
– Обещаю, фрояйляйн! – громко воскликнул я в ответ и добавил про себя: «Казнь – это слишком просто для него!»
Дождавшись, когда они вышли, я собрался было последовать их примеру, но мое внимание привлек шум дальше по коридору.
– Что это? – спросил я у часового.
– Ведьма, мой кайзер, – пожал плечами стражник.
– Какая еще ведьма – я же приказал отпустить Эльзу!
– Нет, ваше величество, это не Эльза, вы ведь ее оправдали. Это вдова Краузе!
– Краузе?.. Ах да, обвинительница; а почему решили, что она ведьма?
– Но ведь она всплыла на испытании водой!
– Резонно! И что, она всегда так кричит?
– Когда как.
– Ну так пойдем проводишь.
– А вы не боитесь, ваше величество?
– Кого?
– Да ведьму же!
– Послушай, парень, ты женат?
– Нет, мой кайзер, а отчего вы спрашиваете?
– Видишь ли, в чем дело, дружок: добрые феи и злые ведьмы на самом деле – одни и те же женщины. Иногда это зависит от их возраста, иногда от настроения, но на самом деле никакой разницы нет. Ты понимаешь меня?
– Пожалуй, что да…
– Ну вот и отлично, пойдем.
– Как прикажете.
Камера вдовы Краузе была куда менее презентабельной. Постелью ей служила охапка соломы, а стола и вовсе не было. Сидящая на цепи в углу женщина с всклокоченными волосами мало напоминала ту обвинительницу, которая едва не отправила на костер соперницу в любви.
– Н-да, до чего ты себя довела… Ирма, – припомнил я ее имя, – только посмотри, на кого ты похожа. Случись суд прямо сейчас – никто не усомнится, что ты ведьма.
– Это вы, – обратила вдова на меня свои потухшие глаза, – пришли посмотреть на ту, которую погубили?
– Ну ты из себя невинную овечку-то не строй! Ты же чуть не спалила ни в чем не повинную девушку!
– Что вы понимаете, ваше величество, – вздохнула она, – вы ведь не знаете ничего!
– Так расскажи.
– Зачем вам?
– Ну кому-то ведь надо узнать всю эту историю, почему бы не мне? Говори, я выслушаю тебя.
– Меня выдали замуж еще совсем девчонкой, ваше величество. Я уж и не помню, когда это было. Помню только, что мой муж Петер был ровесником моего отца. У него не было наследника, и он, как видно, надеялся, что я смогу родить ему дитя, но просчитался. Виноватой в этом он счел меня, и за те годы, что мы прожили с ним, не было ни дня, чтобы он не упрекнул меня в этом. А когда Господь наконец прибрал его, то я была уже не той прежней хохотушкой Ирмой…
– Ты еще не стара и могла бы найти себе мужа.
– Вы думаете, его так легко найти? Будь я помоложе или побогаче – может, и нашелся бы человек, а так…. Поэтому, когда после стольких лет моего одиночества ко мне стал захаживать рыбак Андрис, мне показалось, что вторая молодость началась. Вам смешно, наверное, слушать меня?
– Разве я смеюсь?
– Не знаю, зачем я рассказываю это, вы ведь еще молоды, и к тому же мужчина… Вам не понять меня.
– Отчего же, я прекрасно понимаю и тебя и Андриса. Он, верно, молодой и здоровый парень и охоч до женской ласки. Но если залезть под юбку к девушке, то ее родные могут заставить жениться, так что он решил походить к веселой вдовушке.
– Веселой вдовушке? Вы полагаете, что я шлюха?
– Нет, Ирма, я полагаю, что ты дура. Парень приходил к тебе поразвлечься, но с чего ты решила, что у вас случится что-то большее?
– Да, вы правы, но я ничего такого не думала, а просто жила одним днем…
– Но тут появилась Эльза.
– Да, тут появилась эта проклятая вертихвостка. Она молода и красива, Андрис только раз увидел, как она вертит задом, и совсем на меня смотреть перестал.
– И ты не нашла ничего лучше, чем обвинить ее в колдовстве?
– Боже мой, – всхлипнула женщина, – но что мне было делать?
– Скажи мне, Ирма, а если бы Андрис и дальше на тебе не женился, ты бы всех девушек деревни на костер отправила?
Ответом мне были лишь потоки слез. Таковы уж некоторые представительницы прекрасной половины человечества: если им не удалось затопить мир кровью своих жертв, они постараются залить его своими слезами.
– Вот что, Ирма, – обратился я к ней, перед тем как выйти, – я велю прислать тебе воды и хочу, чтобы ты привела себя в порядок. У меня есть для тебя работа. Тут неподалеку лежит больной, а я не хочу, чтобы он умер раньше времени. Ты будешь ухаживать за ним, и, если будешь стараться, я прикажу тебя помиловать.
– Конечно, ваше величество, – встрепенулась она, – конечно, я буду стараться. А кто этот человек?
– Как и ты, служитель Сатаны!
После обеда я решил посетить рижский монетный двор. Бургомистр фон Экк, узнав о моем желании, вызвался меня сопровождать. После того как я увидел первую монету со своим именем, проблема изготовления денег занимала меня все больше и больше. Как изготовляют деньги в Москве, я примерно представлял. В принципе, любой человек может прийти на монетный двор со своим серебром, чтобы обменять его на монеты. Это может быть слиток или иноземные талеры, все равно. Серебро взвесят, расплавят, выжгут примеси и затем вытянут из него проволоку, которую разрубят на куски. Полученные кусочки положат на штамп, второй поставят сверху, и ударом молота расплющат. В результате получится мелкая и неказистая монета, более всего напоминающая крупную рыбью чешую. Неудивительно, что в Европе подобные деньги не котируются: несмотря на довольно чистое сырье, уж очень вид непрезентабельный.
В Риге все обстояло немного иначе. Серебро здесь тоже проверяли, но переплавляли не на проволоку, а на монетные листы. Из этих листов специальным инструментом вырубали монетные заготовки в виде правильных кругляков. А вот дальше технология была похожа: заготовка укладывалась на один штамп, сверху прикладывался второй, удар молотом – и монета готова. Впрочем, качество штампов было несравнимо с московским.
– А если мастер ударит немного криво? – поинтересовался я, понаблюдав за работой.
– Значит, монета будет немного кривая, – пожал плечами минцмейстер[57] Мепе, проводивший для меня экскурсию, – но это редкость, наши работники опытны и хорошо знают свое дело.
– А можно мне попробовать? – неожиданно спросил я.
– Что, простите?..
– Я хочу вычеканить одну монету, это возможно?
– Сделайте одолжение!
Скинув камзол на руки сопровождавшим меня людям, я закатал рукава рубахи и вооружился довольно увесистым молотком. Короткий размах, удар – и вот готова монета. Придирчиво осмотрев полученный результат, качаю головой. Чеканщик я неопытный, и кругляшок получился явно кривоватым.
– А что это за монета, каков ее номинал?
– Это дрейпелькер, или полтора гроша, – пояснил мне один из работников.
– Плохо получилось, – посетовал я.
– Вы немного неровно держали штамп и слишком сильно ударили, – пожал тот плечами, – с неопытными мастерами так бывает.
– Жалко, серебро все-таки!
– Это не серебро, это билон.
– Что?.. Какой еще билон?
– Чеканить одну монету, хоть талер, хоть грош, стоит одинаково, – стал объяснять мне он, – оттого мелкие монеты чеканить невыгодно. Но мелочь тоже нужна, и потому для них используют билон, в нем меньше серебра.
– Раальд, ты слишком много болтаешь… – процедил сквозь зубы минцмейстер.
– То, что монета кривая, – не страшно, – продолжал чеканщик, не обращая внимания на своего начальника, – они все немного кривые. Чтобы монеты были ровные, нужен пресс. Я давно предлагал сделать пресс, но это никому не нужно.
– А ты сам можешь сделать такой пресс?
– Один – нет, но я знаю, как нужно делать, и могу объяснить другим мастерам.
– А штампы можешь сделать?
– Это непросто, нужна хорошая сталь…
– Я не спрашиваю, что для этого нужно, я спрашиваю, можешь ли ты?
– Да, могу.
– Как тебя зовут?
– Раальд, Раальд Каупуш.
– Хм, ты не немец?
– Я латыш.
– Мастер на монетном дворе – латыш?
– Он не мастер, ваше величество, – вмешался в разговор минцмейстер, – он всего лишь подмастерье.
– Я знаю монетное дело не хуже мастера, – хмуро возразил Раальд.
– Но никогда им не станешь, особенно если будешь много болтать, – веско изрек подошедший фон Экк.
В голосе бургомистра явно прозвучала угроза, и Каупуш заткнулся.
– Ладно, не ссорьтесь, горячие рижские парни, – усмехнулся я, – Раальд, ну-ка покажи мне, где можно вымыть руки.
Латыш отвел меня в сторонку и стал лить воду из кувшина на руки, а затем подал холстину вместо полотенца.