– О, у вас есть еще фугерровские векселя? Хотя о чем это я, такой человек, как вы, ваше величество, никогда не остается в накладе. Впрочем, если позволите, один совет. Обналичьте их как можно скорее, может быть, даже немного потеряв на размене. У Фуггеров сейчас не лучшие времена.
– Пожалуй, я воспользуюсь вашим советом. Признаться, подобные мысли уже посещали меня. Именно поэтому я хочу закупить требуемое как можно скорее и здесь, в Швеции.
– А я-то, старый дурак, все думал, отчего вы хотите приобрести часть товаров здесь, а не в Голландии. Там ведь дешевле.
– И поэтому тоже. Да и женат я на сестре вашего короля, а не тамошнего штатгальтера. И знаком с вами, а не с капитаном над портом Антверпена.
– О, знакомство с вами – большая честь!
– И большая прибыль, не так ли? Не тушуйтесь, дружище, я не имею ничего против оплаты честно оказанных услуг, а ваши услуги мне еще понадобятся. Это и фрахт, и таможенные документы, и всякие сборы. Мне просто необходимо, чтобы указанные грузы были доставлены как можно скорее в пределы моего царства.
– Понимаю.
– Прекрасно, я рад, что мы с вами понимаем друг друга. Мне просто необходим такой компаньон, как вы.
Сказав это, я протянул руку господину Юхансону, которую он тут же с чувством пожал.
– Ваше величество, коль скоро мы компаньоны, позвольте мне предупредить вас еще кое о чем.
– Предупредить?
– Именно так. Не знаю даже, с чего начать…
– Начните с начала, друг мой.
– Как вам будет угодно; началось все с того момента, как вы высадились на наш берег. Многие видели большие ящики, которые ваши люди тащили в ваш дом. Разумеется, тут же поползли слухи, но это пустяки. Хуже стало, когда в портовых тавернах появились матросы с зафрахтованного вами судна. Они стали рассказывать, как вы захватили Ригу и какую контрибуцию получили с нее.
– Да, – рассмеялся я, – досужим сплетникам только дай возможность пересчитать денежки в чужих карманах!
– Это так, разумеется, – продолжил гнуть свою линию Олле, – но куда как больше слухов о некой ведьме, которую вы якобы избавили от костра. И которая заплатила вам за это сдачей Риги.
– Боже, какой вздор!
– Это мы с вами, ваше величество, понимаем, что вздор, а вот чернь и некоторые из священнослужителей подхватили эти слухи и продолжают их распространять, более всего упирая при этом на козни врага рода человеческого.
– Да, пожалуй, вы правы. При должной фантазии нетрудно будет представить эту историю в невыгодном свете.
– Именно так, ваше величество.
– Впрочем, я не думаю оставаться в Стокгольме слишком долго и давать пищу досужим сплетникам. Мне нужно как можно скорее возвращаться, ибо государственные дела не ждут.
– Понимаю.
– Так что, дорогой друг, какое-то время мои интересы придется представлять вам. Я ведь могу на вас рассчитывать?
– Сочту за честь!
– Прекрасно. Что же, поскольку о делах мы с вами договорились, мне, пожалуй, пора прощаться.
– Ну зачем же прощаться, ваше величество, надеюсь еще не раз видеть вас своим гостем, – расплылся в льстивой улыбке Юхансон.
– Как-нибудь, непременно. Сейчас же мне пора идти. Говорят, в вечернее время здесь не слишком спокойно. Причем драки случаются даже с портовой стражей.
– О, вы уже слышали об этом досадном инциденте?
– Да, что-то такое говорил мой шкипер; кстати, а это правда, что зачинщик драки – поляк?
– Поляк? Очень может быть, во всяком случае, это многое объяснило бы.
– А как его имя?
– Если честно, не помню; кажется, Матеуш… нет, не помню. А почему вас заинтересовал этот негодяй?
– Ну мы же воюем с Польшей, и поляк в шведских войсках меня немного удивил.
– Ну такое случается. Вам ли не знать, что среди наемников кого только нет!
– Да, вы правы, иной раз даже принцы случаются, – вздохнул я, глядя на шведа с постным видом, после чего мы дружно расхохотались.
– Да уж, я помню, когда вы впервые появились в Швеции, рассчитывая предложить свою шпагу покойному королю Карлу.
– Славные были денечки, гере капитан над портом! Как вы думаете, этого поляка уже повесили?
– Вот еще – если всех подряд вешать, то кто же будет ворочать веслами на королевских галерах!
– Так он уже на галере?
– Полагаю, да.
– Туда ему и дорога.
– Несомненно. Кстати, ваше величество, если хотите, мой сын проводит вас до дому.
– Не стоит, дружище.
Покинув дом Юхансона, я быстрым шагом направился к галерной пристани. Дело шло к вечеру, и нужно было торопиться. На мое счастье, там была одна-единственная большая галера, на нее усиленно таскали грузы какие-то оборванные личности под присмотром матросов, которыми командовал офицер в синем мундире.
– Добрый день, гере лейтенант, – поприветствовал я его.
– Какой, к черту, он добрый, сударь, – недовольно откликнулся тот сиплым голосом, – мы еще с утренним приливом должны были отправиться в Улеаборг, а вместо этого до сих пор грузимся разным вздором. У вас какое-то дело?
– Пожалуй, да. Вы капитан этой славной галеры?
– Как вы сказали – славной галеры? – засмеялся булькающим смехом швед. – Да уж, нашли славную, нечего сказать! Нет, командует этой старой лоханкой капитан Эренсфельд.
– Я могу его видеть?
– Вы-то точно сможете, а вот сможет ли он увидеть вас, большой вопрос. Он сейчас набирается пивом в ближайшем портовом кабаке и, держу пари, не сможет отличить вашу милость от своей кружки.
– Тогда, может быть, вы сможете мне помочь?
– Смотря что вы хотите, сударь.
– Я ищу одного человека, его должны были перевести на галеры из королевской тюрьмы.
– Вы полагаете, в шиурму[63] попадают как-то иначе?
– Это произошло в последние три дня. Солдат из студентов, повздоривший с портовой стражей.
– Из студентов? Пожалуй, я знаю, о ком вы. Но какое вам, сударь, до него дело?
– Ну, предположим, я его добрый дядюшка, озабоченный судьбой своего беспутного племянника.
Офицер недоверчиво окинул меня взглядом и нахмурился. Скрестив руки на груди и широко расставив ноги, обутые в видавшие виды ботфорты, швед придал своему лицу самое суровое выражение и громко спросил:
– А вы не слишком молоды, чтобы быть его дядюшкой?
– Видите ли, мой друг, – нимало не смущаясь, отвечал ему я, – для того чтобы быть дядей ну или, скажем отцом, совсем необязательно быть старше племянника или сына.
– Как это?..
– Ну, можно повенчаться с его тетей или матерью…
– Ах вот вы про что, – засмеялся швед, – да уж, про такое я не подумал!
– Ничего страшного, старина, главное, что недоразумение благополучно разрешилось. Так я могу увидеть своего родственника?
– Это можно устроить, если…
– Если я проявлю некоторую щедрость?
– И это тоже, сударь, но главное, если не побрезгуете посетить эту славную, как вы выразились, галеру. Дело в том, что ваш «племянник» в данный момент изволит отдыхать в канатном ящике.
– Что вы говорите – очевидно, мальчик проявил некоторую живость характера?
– Вы, сударь, подобрали очень правильное определение. Я полагаю, когда ваш родственник дал в морду корабельному профосу, – это была именно живость характера.
– Гребец ударил профоса? – недоверчиво протянул я. – А разве он не был закован?
– Удивительное дело, не правда ли? Вы правы, сударь, каторжников доставляют на галеру закованными в цепи, но эти цепи принадлежат королевской тюрьме. Поэтому по прибытии с них сначала снимают королевскую собственность, а потом заковывают в цепи, принадлежащие галере.
– Социализм – это учет, – пробормотал я себе под нос.
– Что вы сказали, сударь?
– Продолжайте, гере лейтенант, ваша история очень занимательна.
– Для кого как, ваша милость; бедняга Улле, это наш профос, что-то сказал вашему родственнику, и тот в один удар лишил его половины зубов, а еще он потом долго травил за борт, как новичок во время своего первого шторма, и до сих пор двигается с трудом. Именно поэтому ваш «племянник» до сих пор жив: Улле очень просил сберечь его до своего выздоровления, чтобы иметь возможность лично спустить с него шкуру.
– Да уж, я всегда подозревал, что у моей родни много талантов, но вот чтобы настолько много… ладно, я все-таки хотел бы увидеть его.
Шведский офицер сделал вид, что решает в уме сложнейшую математическую задачу, и решал ее до тех пор, пока я не подкинул в воздухе серебряный талер. Лейтенант тут же выбросил вперед руку, продемонстрировав недюжинную реакцию, и едва успевшая сверкнуть монета исчезла в его широкой ладони. Через пару минут мы уже поднимались по сходням, а швед давал указания вахтенным привести арестованного.
Вскоре те притащили изможденного человека в невообразимых лохмотьях. От падения его удерживали только руки провожатых, а обритая наголо голова бессильно клонилась вперед.
– Матвей Фомин? – спросил я его по-русски, подойдя как можно ближе.
В нос остро ударил запах, какой бывает только у галерных гребцов, вынужденных жить, спать, есть и испражняться в тесноте трюмов, не имея возможности выйти на свет божий.
– Был когда-то Матвей… – еле слышно прошептал заключенный, – а теперь вот кличку дали, ровно собаке.
– Бывает, – сочувственно покивал я, – а профоса-то зачем ударил?
Голова Фомина медленно поднялась, и в потухших глазах на мгновение вспыхнул совсем было погасший огонь. Изможденные губы сложились в кривое подобие улыбки и, едва двинувшись, шепнули:
– Легкой смерти захотел…
– Не получилось бы легкой, Матвей.
– Один раз можно и потерпеть… а ты чего пытаешь меня, ты поп, что ли?
– Ага, не рукоположенный только.
Договорив это, я вернулся к лейтенанту, с интересом наблюдавшему за нашей беседой.
– Я смотрю, сударь, вас не испугали ни вид, ни запах вашего «племянника»?
– Я, как и вы, мой друг, солдат, и меня трудно испугать видом человеческих страданий или запахом гниющей плоти.