– Да уж ясно, что вы, ваша милость, видали разные виды. Кстати, я не спросил, как вас зовут.
– Вряд ли мы когда-нибудь еще встретимся, лейтенант, так что зачем вам мое имя. Впрочем, можете звать меня господин Ханс. Скажите, могу ли я как-то помочь своему бедному родственнику?
– Помочь человеку, осужденному королевским судом? – переспросил швед. – Нет, это решительно невозможно!
– А как вы поступите с ним, если он, не дай бог, умрет? Скажем, на переходе к Улеаборгу.
– Тогда его похоронят в море, привязав к ногам ядро.
– Неудивительно, что Швеция такая бедная страна, раз уж по такому ничтожному поводу тратится целое ядро!
– У вашей милости, господин Ханс, есть какое-то иное предложение?
– Да, я бы предложил сохранить это ядро для более подходящего случая. Скажем, для какой-нибудь славной стычки на волнах.
– Бедняга Улле очень огорчится, если ваш «племянник» умрет прежде, чем он с ним посчитается.
– Ну, может быть, пригоршня серебряных монет утешит вашего профоса?
– Возможно, но он не единственный, кто будет оплакивать эту безвременную кончину.
– Содержимого этого кошелька, – подкинул я в воздухе мешочек, – хватит, чтобы устроить достойные поминки?
– Вряд ли там больше полусотни талеров, – пожал плечами швед.
– Скажите свою цену, гере лейтенант.
– Я полагаю, господин Ханс, что сумма в триста талеров поможет нам смириться с потерей в шиурме.
– Однако! Друг мой, а сумма в сто талеров не сможет утешить вашу скорбь?
Каменное лицо шведа совершенно четко демонстрировало, что торг в данной ситуации неуместен. Вздохнув, я наклонил голову в знак согласия.
– Хорошо, но у меня нет такой суммы при себе.
– Тогда вам надобно поторопиться.
– Я потороплюсь, но помните, что вы взяли задаток гере…?
– Лейтенант Свенсон, старший офицер на этой галере, к вашим услугам!
На следующий день я напутствовал Семена Буйносова, отправлявшегося в Новгород, следить за тем, как шведы будут выводить свои войска.
– В добрый путь, князь Семен, смотри за шведом крепко. Служба твоя трудная, по лезвию ножа пройти надо. И грабежа не позволить, и ссоры не допустить. Сам понимаешь, нельзя нам с ними сейчас ругаться. Особенно приглядывай за губернатором Спаре – та еще сволочь! Помогать тебе будет наш полоняник выкупленный. Он и языки знает, и обращение немецкое, так что пригодится. Однако помни, он нам человек еще неведомый и потому за ним тоже приглядывай.
– Государь, это ты на его выкуп такую прорву деньжищ ухлопал? – не утерпел стоящий рядом Романов. – Шутка ли – три сотни ефимков!
– На него, на него, Миша.
– Многовато выкупа, – покрутил головой Буйносов, – чай, не князь!
– Как сказать, Семен, – все же учен да за границей жил. Такой человек может быть полезен. Да и православного из полона выкупить – дело богоугодное.
– А он точно не опоганился?
– Если и согрешил, то покается, а если покается, глядишь, и спасется!
– А может, лучше у короля попросить было вернуть нашего человека-то?
– Знаете, ребятки, когда часто за других просишь – того и гляди, скоро за себя просить придется. Король Густав мне, конечно, не отказал бы, да только я ему потом вроде как должен буду, и кто его знает, что он в ответ попросить может. Может, триста ефимков по сравнению с тем совсем пустяк будет. Не говоря уж о том, что, пока я во дворец попал бы да с королем переговорил, эта проклятая галера уже бы в Финляндию отплыла, и пережил бы Матвей это плавание или нет – бог весть.
– Прости, государь, что спросили. На все твоя царская воля, а мы твои холопы!
– Э нет, князь Семен, не рабы вы мне. Рабы дел своего господина не ведают и не творят их, а бывает, знают, но не делают[64]. Я же вас, как видишь, во все посвятил и надеюсь на вас и вашу службу. Верно говорю, Миша?
Романов кивнул и, помявшись, спросил:
– Отчего ты сам на ту галеру ходил?
– А кого послать, Миша? Ни ты, ни Семен языка не ведаете, а по Генриху за версту видно, что он простой солдат, с ним бы и разговаривать никто не стал.
– Плохо мы службу правим, – пригорюнился рында, – и поручить ничего нельзя.
– Нет, дружок, просто бывают такие дела, которые не всякому человеку поручить можно. Сам виноват, не взял с собой никого.
– Это ты про Панина? – В голосе Романова мелькнула нотка ревности.
– Скорее про Михальского, но они с Федькой сейчас в другом месте службу правят. Да такую службу, что если они невредимы вернутся, то только по великой божьей милости, какой я, многогрешный, навряд ли достоин. Ладно, хватит об этом, давай прощаться, князь Семен.
– А чего прощаться, – жизнерадостно воскликнул Буйносов, – я чаю, скоро свидимся!
– Твои бы слова да богу в уши.
Обняв на прощанье своего посланника, я какое-то время смотрел, как он упругим шагом идет к шлюпке. Вместе с ним отправилось большинство взятых со мной в Швецию московских рейтар, семья Каупушей да еще несколько человек из числа «вечных подмастерьев», соблазненных щедрой платой, обещанной мной. Были среди них оружейники, литейщики, кузнецы и даже один подштрейгер – помощник горного мастера. Говоря по чести, я не совсем уверен в их квалификации, а потому предупредил, что ее придется доказывать делом в Москве.
Со мной остался десяток драгун во главе с капралом Генрихом да Михаил Романов и полтора десятка русских ратников. Почему я так сократил охрану? Сам не знаю. Может, расслабился, а может, еще что. Скорее всего, полагал, что с малым отрядом проще будет исчезнуть так же внезапно, как и появился. Пока король Густав Адольф спешно готовил свою армию для экспедиции в Ригу, я присматривался к шведской организации, которая, прямо скажем, не впечатляла. Войска задерживались и прибывали некомплектными. Припасов не хватало, и качество их оставляло желать лучшего. Корабли, выделенные для перевозки десанта, явственно просили ремонта. Глядя на все это безобразие, подумал, что без отзыва армии Спаре из Новгорода у шведов все равно ничего бы не получилось, и я самую малость переплатил. Впрочем, дальнейшие события заставили меня забыть об этих мыслях…
Началась та последняя неделя моего пребывания в Стокгольме просто прекрасно. Рано утром ко мне прибежал посыльный от капитана над портом Юхансона и сообщил, что на рейд прибыли корабли канцлера Оксеншерны. Не теряя ни минуты, я отправился в порт, в надежде первым встретиться с Акселем. К моему удивлению, канцлер был уже на пристани, но не торопился покинуть ее, а ожидал со свитой прибытия небольшой шлюпки, идущей к берегу на веслах. Сама пристань была окружена солдатами, не дававшими пройти на нее немаленькой толпе зевак.
– Что случилось, любезный, – спросил я у одного из них, – отчего такое столпотворение?
– Как, вы не знаете, ваша милость? – удивился тот, – да ведь это вернулась из Мекленбурга наша добрая принцесса Катарина!
Возможно, впервые я пожалел о своей привычке скромно одеваться и обходиться без свиты. Для всех я был просто молодым дворянином, которых немало ходит по улицам столицы в поисках развлечений. Оглядевшись по сторонам, я заметил сложенные пирамидой бочки, очевидно приготовленные к погрузке на один из кораблей. На самую верхушку этого сооружения забрался какой-то оборванный мальчишка, глазевший со своего наблюдательного пункта за происходящим и громко кричавший обо всем увиденном собравшимся вокруг.
– Смотрите, смотрите – принцесса сидит в барке, – сообщил он своим слушателям, когда я подошел.
– А какова она собой? – поинтересовался кто-то из них.
– Ты что, дурак? – последовал немедленный ответ. – Всякому ведь известно, что наша принцесса – настоящая красавица! А еще она набожна и добродетельна, даром что старый король выдал ее за этого чернокнижника герцога Мекленбургского!
– Полегче, сопляк, – простуженным басом отозвался какой-то моряк, – герцог-странник – может, и не самый набожный из немецких князей, но он храбрый малый и устроил датчанам славную взбучку.
– Конечно, устроил, – не остался в долгу стоявший на бочках гаврош, – чего бы ему не устроить, когда он знается с нечистой силой? Или вы думаете, его просто так царем московиты выбрали?
Какое-то время я с изумлением слушал их перепалку, но, к счастью, мальчишка вскоре отвлекся на новое событие.
– Принцесса ступила на шведскую землю!
– Эй, парень, она одна? – не вытерпел я.
– Как это одна? – изумился он. – Конечно, с ней свита и охрана.
– Чтобы тебя чума взяла, мелкий мерзавец, я тебя спрашиваю – с ней ли маленький принц?
– Так бы сразу и сказали, ваша милость, да, одна из женщин – видать, кормилица – держит на руках ребенка. Верно, это маленький Карл Густав.
– Благодарю, – отозвался я и кинул гаврошу монетку.
– И вам спасибо, ваша милость, – прокричал тут же попробовавший ее на зуб мальчишка, – сразу видно, что у вас хорошие деньги, не то что у этого герцога-странника.
В другой раз я бы не спустил подобной дерзости, но сейчас мне было не до того. Странное лихорадочное чувство овладело мной. Здесь, совсем рядом со мной – жена и маленький сын, которого я еще ни разу не видел. Да плевать я хотел на пересуды уличных мальчишек! Я должен как можно скорее увидеть их, и вся королевская гвардия не сможет мне в этом помешать!
Тем временем показались кареты в окружении всадников, которые бросились оттеснять толпу, давая им проезд. Три золотые короны на дверцах и попонах лошадей не оставляли сомнений в их принадлежности. Вскоре кареты благополучно добрались до пристани, и высокородные пассажиры принялись занимать в них места. Когда все разместились, форейторы принялись щелкать своими бичами, разворачивая экипажи, а конные драбанты приготовились снова расчищать им путь. Наконец все было готово к движению, но обнаружилось, что путь каретам преграждает одинокий всадник.
– Сударь, – сурово закричал командир драбантов, – извольте дать дорогу шведской принцессе!