– С охотой, мой друг, – тут же отозвался я, – но прежде научитесь правильно произносить ее титул.
– По-вашему, я неправильно произношу титул ее высочества?
– Разумеется, вы назвали ее шведской принцессой, а правильно надо говорить – русская царица!
Швед удивленно посмотрел на меня, потом его взгляд скользнул на коня и задержался на вальтрапе синего цвета с тремя золотыми коронами. И конь, и сбруя принадлежали королевским конюшням и были присланы мне по приказу Густава Адольфа для торжественного проезда к дворцу Трех корон, после которого я «позабыл» их вернуть.
– Ваше королевское высочество? – узнал меня наконец командир драбантов.
– И царское величество!
– Прошу прощения, ваше величество, но что вы здесь делаете?
– Жену с сыном встречаю.
Тем временем задержка привлекла внимание высокородных пассажиров, и канцлер велел адъютанту узнать, в чем дело. Тот кинулся к начальнику стражи, начальник стражи, в свою очередь – к командиру драбантов, и вскоре все трое несколько озадаченно стояли передо мной. Первым вышел из ступора командир драбантов. Он посторонился и, эффектно отсалютовав шпагой, во все горло закричал: «Дорогу царю Московскому!»
Услышав, кто именно преградил путь кортежу, зеваки как по команде замолкли и уставились на меня. Я же, тронув конские бока шпорами, двинулся вперед, пытаясь на ходу догадаться, в какой именно карете находится Катарина. Между тем зрители стали понемногу выходить из ступора. Первым очнулся какой-то пожилой моряк в помятой шляпе:
– Да здравствует герцог Мекленбургский! Слава победителю датчан!
Несколько человек его поддержали, и я, обернувшись, помахал рукой своим сторонникам. Впрочем, их было не так много. Большинство же безмолвствовало, глядя на меня с отстраненным любопытством, а некоторые и вовсе со страхом. Тут из первой кареты выглянул сам Аксель Оксеншерна и, удивленно покачав головой, кивнул на следующий экипаж.
Буквально выпрыгнув из седла, я подбежал к нему и рывком открыл дверцу.
– Ну, здравствуй… – неожиданно хриплым голосом проговорил я.
Из кареты на меня немного удивленно смотрела суровая шведская принцесса. За ней виднелись слегка испуганные женщины, очевидно, камеристка и кормилица, но я не обратил на них ни малейшего внимания, во все глаза глядя на Катарину.
– Добрый день, ваше царское величество, – ровным голосом отвечала она, – очень мило, что вы нашли время встретить нас.
– Ваш возможный приезд, моя царица, – единственная причина, по которой я до сих пор в Стокгольме, – попытался не уступить в учтивости я. – Вы не хотите выйти ко мне?
Кивнув, Катарина встала и попыталась выйти, но это было довольно трудно сделать в длинном платье, тем более что я не догадался опустить специальную ступеньку, а форейтор еще не понял, что происходит. Недолго думая я подхватил принцессу за талию и аккуратно спустил на землю. Наши глаза оказались друг против друга, мои руки продолжали держать ее, и я не смог удержаться, чтобы не поцеловать ее. Губы ее, сперва плотно сжатые, поддались, и мы, не обращая внимания на окружающих, принялись целоваться. Наконец, минуту или две спустя, нам удалось остановиться, и Катарина, тяжело дыша, пробормотала:
– Боже, на нас все смотрят…
– Пусть завидуют.
– Вы сумасшедший!
– Да, я сошел с ума за время нашей разлуки. И мое душевное здоровье не вернется, пока я не увижу плод нашей любви – нашего сына!
Какой женщине не приятно слышать, что ее любят и что она сводит своего мужчину с ума? Катарина не была исключением, и глаза ее засветились от счастья. Повинуясь приказу, кормилица подала мне сына, и я подхватил его на руки. Видя незнакомого человека, годовалый бутуз попытался вывернуться и, когда это не получилось, открыл рот и принялся плакать. Не обращая на это внимания, я жадно разглядывал своего сына.
– Иоганн, вы напугали его, – мягко проговорила принцесса, – будет лучше, если вы вернете его Анне.
Дальнейшие события я помню не слишком хорошо. В памяти мелькают какие-то разрозненные отрывки. Вот я отдаю сына кормилице, вот подсаживаю не ожидавшую такого поворота принцессу на своего коня и, вскочив следом в седло, даю ему шенкелей. Вот мы быстро скачем по улицам в направлении дворца Трех корон. Вот Густав Адольф и вдовствующая королева Кристина удивленно пытаются понять, откуда мы взялись. Вот мы наконец-то оказываемся в нашей спальне наедине…
Утром я, как обычно, просыпаюсь ни свет ни заря. Катарина посапывает рядом, доверчиво прижавшись к моей груди. Кажется, что не было нашей разлуки, полной походов, битв и прочих опасностей. Не было земского собора, выборов царя, осады Смоленска, взятия Риги. А были только я, она и наш маленький сын. Робкое утреннее солнце пытается пробиться сквозь тяжелые шторы на высоких стрельчатых окнах. Стараясь не потревожить жену, я тихонько высвобождаюсь из ее объятий, но она тут же просыпается:
– Иоганн, вы куда?
– Я хочу увидеть нашего малыша. Не понимаю, как я мог столько времени быть вдали от вас с ним.
– Он, наверное, спит, они с Анной должны ночевать в соседней комнате.
– Должны?
– Боже, я ужасная мать! Встреча с вами настолько выбила меня из колеи, что я не знаю толком, где мой сын.
– Вы чудесная мать, Катарина, а еще прекрасная жена. Нежная, трепетная и страстная. И если мы и увлеклись немного нашей встречей, то виновата в этом исключительно наша разлука. Надеюсь, впрочем, что она последняя.
– Я тоже на это надеюсь, мне надо многое рассказать вам о том, как обстоят дела в нашем княжестве.
– Непременно, у нас вся жизнь впереди, в течение которой мы будем растить наших детей, управлять нашими землями и народами. Основывать города, отправлять в далекие страны корабли и посольства. А хотите, я построю для вас прекрасный дворец?
– В Москве нет дворца?
– Есть, конечно, он не похож на этот, но все равно очень красив и непременно понравится вам.
– Когда мы отправимся?
– Ну, я полагаю, сначала мы позавтракаем, а затем можно двигаться в путь.
– Боже мой, Иоганн, вы все тот же несносный шутник!
– Я не шучу, Катя, я действительно бросил бы все и немедленно отправился на Русь.
– Как вы меня назвали?
– Так звучит твое имя по-русски. Катя, Катюша, Екатерина. Привыкай.
– Скажи, мне нужно будет сменить веру?
– Скорее всего, да! Пусть тебя это не тревожит. Православные такие же христиане, как и лютеране. Может быть, даже в чем-то лучше.
Мы еще долго разговаривали, пока кто-то из прислуги не набрался храбрости и не заглянул тихонько в спальню. За дверью немедленно раздался крик: «Их высочества проснулись!» Затем послышалась какая-то суета, раздался топот ног и, наконец, к нам пожаловала толпа камеристок, служанок, камердинеров и еще бог знает кого. Спальню немедленно перегородили ширмами, превратив большую и светлую комнату во множество маленьких закутков. С одной стороны женская часть прислуги вертелась вокруг Катарины, с другой – королевские камердинеры пытались одеть меня, очевидно позаимствовав некую часть королевского гардероба. Увы, из этой затеи ничего не вышло, поскольку я был на голову выше своего венценосного родственника и несколько шире в плечах. Так что костюм остался прежним, и лишь свежий кружевной воротник придал ему немного торжественности.
– Иоганн, а где ваши слуги? – поинтересовалась принцесса, которой, очевидно, успевали доложить о происходящем.
– Вы же знаете, душа моя, что я неприхотлив, как спартанец.
– Да, но вы теперь русский царь, и вам просто необходима свита.
– Мои русские спутники большей частью отправились выполнять различные поручения. Остальных я надеюсь вам представить в самое ближайшее время.
– Они достаточно высокого рода?
– Скажу просто: мой нынешний телохранитель был одним из претендентов на престол. Причем с довольно большими шансами на победу.
– И вы сделали его телохранителем?
– Это называется «рында». Почетная охрана во время торжественных приемов. Ими могут быть только самые знатные юноши в царстве.
Вскоре «таинство» моего одевания было закончено. Куафер честно попытался выполнить свой долг и завить мне волосы, но, встретив мой взгляд, стушевался и решил, что я и без того выгляжу бесподобно.
– Моя царица, – воскликнул я, оглядев себя в довольно мутном и неровном зеркале, – я готов!
– Ваше величество, – последовал немедленный ответ, – это совершенно невозможно, мы только начали!
– Не буду мешать вам, мадам. С вашего позволения, я займусь делами. Если мне не изменяет память, я видел в вашей свите господина фон Радлова. Было бы любопытно узнать о новостях из нашего герцогства.
– Когда только вы успели его заметить, ваше величество! Впрочем, вы правы, ваш канцлер счел своим долгом сопроводить меня. Кстати, если он будет жаловаться на уменьшение доходов – знайте, это сущая ерунда!
– Вот как, а что, он пытался?
– Разумеется, впрочем, как и наша тетушка, герцогиня София. Хотя, полагаю, это у нее старческое. В основном же наши дела столь превосходны, что желать лучшего – все равно что роптать на божье провидение!
– Ну хоть где-то дела идут хорошо… – тихонько вздохнул я и вышел из спальни.
Господин фон Радлов в очередной раз подтвердил свою репутацию незаменимого человека. Прекрасно одетый и благоухающий парфюмом, он ожидал меня с такой неподдельной радостью на лице, будто готовился к этому всю ночь. Разразившись пышным приветствием, в котором выразил переполнявшее его счастье лицезреть мою особу и необычайную гордость моими победами, канцлер выразил готовность служить мне.
– Рад вас видеть, друг мой, – отвечал я на его славословия, – насколько я понимаю, дела в герцогстве идут неплохо?
– Совершенно справедливо, – с готовностью согласился он, – я готов немедленно представить вашему королевскому высочеству, простите, царскому величеству подробнейший отчет.
– Можно без «простите», барон. От того, что я стал русским царем, я не перестал быть вашим герцогом. Кстати, как подданные восприняли мое избрание на престол?