Труп. Кто-то пролез в квартиру Шинс — одну из них — чтобы оставить труп на ее матрасе, голова лежала на подушке, тело было укутано одеялами.
— Мы… пора купить новую постель, да? Или украсть. Да, может, украсть.
Ольгун дал ей продолжить, и Виддершинс была благодарна тому, что он сделал вид, что не заметил дрожь в ее голосе.
Она уже была возле трупов, и часто, даже сама некоторых такими сделала, но все не было так. Духи добавили, чтобы никто не обнаружил тело раньше времени. Цветочный запах был странным, но гниль привлекла бы внимание даже в этом гадком здании.
Но в это мне было необходимости. Тело пахло землей и пылью, а не гнилью — человек был мертв больше года. Почти ничего не осталось, сморщенная тонкая кожа покрывала кости. Он был кем-то важным, раз кожа осталась, ее обрабатывали бальзамами и прочими веществами, которые могли себе позволить только аристократы. Даже без этой подсказки Шинс видела по одежде, что она была высокого качества, хоть и уже портилась.
— Не понимаю, — призналась она божеству, отвернувшись от кровати. — Это явно угроза. Это очевидно, да? Но что? И…
Ольгун пытался привлечь ее внимание, но она отмахнулась.
— …от кого? Многие, кого я злила, просто ударили бы меня тяжелым. Или подожгли. Или…
Божество махало руками и кричало, что впечатляло, ведь у него не было конечностей или голоса.
— …ударить меня чем-то горящим. И как вообще? Как они нашли это место?! Откуда узнали…
Треск силы в воздухе вокруг Виддершинс, и Ольгун почти потащил ее к кровати. Иначе и не опишешь, ее словно зацепили крюком — не глаза, а зрение и слух — и потянули туда.
— Ай! Ольгун, что ты…?! Что? Нет, я уже близко к трупу… Ох, ты… ладно!
Ворча, чтобы отвлечь себя от страха и отвращения, Шинс подошла к кровати и склонилась, глядя на труп внимательнее, чем хотелось.
— Хорошо, я тут. Это… — что-то маленькой и черное с множеством лапок убежало из-под кожи за кровать. — Что там такого важного? — процедила Виддершинс. — Я уже хотела уйти отсюда.
С пугающей мягкостью после настойчивости Ольгун направил ее внимание на голову.
Она ничего не понимала. Улыбка и зияющие глазницы были неузнаваемы. Лицо, если его можно было так назвать, ничего не значило.
Но было что-то в форме головы. Она что-то вспоминала, это стучалось в дверь ее сознания, и она понимала, что не хотела открывать.
— Ольгун… — она умоляла, даже не зная, из-за чего. Волны сочувствия охватили ее, разбились о напряжение в ее душе.
И она заметила — позволила себе заметить — тусклые цвета одежды трупа. Они когда-то были темно-красными, темно-синими и лиловыми.
Крик пронзил ее уши, ужасно громкий. Ее горло горело, но Виддершинс не могла понять, что кричала сама. Как безумная, она сорвала одеяло, отбросила в сторону. Она отчаянно впилась в ладонь трупа. Кожа облетала в ее пальцах, цеплялась за ее одежду, но ей было все равно. Не было отвращения, не было ничего, она хотела ошибаться.
Но не ошиблась.
Кольцо упало со стуком, забрав палец с собой. И на нем была печать, которую она знала.
Голова льва в маске.
Дрожа, с точками перед глазами, Виддершинс отшатнулась от кровати. От кровати и тела самого доброго человека, которого она знала, ее приемного отца во всем, кроме имени. От Александра Делакруа.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Она не могла дышать. Не могла думать. Крики и всхлипы, будто раненый зверь бросался на все, что было рядом. Дыры на перчатке, царапины на плоти под ней, алые ручьи лились на грязные половицы. Она едва замечала это, а потом лишь смутно поняла связь между этой ночью и неровной дырой в хлипком дереве стены.
Ее желудок пылал. Комната накренилась, и она не понимала, как не упала на пол. Она повернулась, пытаясь бросить мечом через комнату, но от поворота ее занесло, и она упала на пол. Там она лежала, грудь вздымалась, по лицу стекали пот и слезы. Крики сменились тихим скулением.
И она ощутила прикосновение Ольгуна, его безумные попытки утешить ее, успокоить. Слов не было, а эмоции в ней казались далекими и лишенными значения.
А потом она ощутила огонек ярости за ними. Божественный гнев питал и питался ее гневом, ревущим под поверхностью. Гнев, которым Ольгун с трудом управлял, пока утешал ее.
Этого хватило. Если он так старался ради нее, она могла ответить тем же. Она не радовалась этому, но ей нужно было взять себя в руки.
Сжав мебель, она дышала медленно, хоть и хрипло, встала, шатаясь. Она проверила меч и раны. Отвела взгляд и нащупала кольцо. Она сняла его с отломанного пальца, вытерла о край простыни и надела на свою руку. С перчаткой ее палец подходил под кольцо, оно почти не скользило.
Тогда она позволила себе — или заставила? — посмотреть на кровать. Эмоции кипели в ней, она подавляла их, пока они не утихли.
— Я найду того, кто сделал это с вами, Александр. И убью его.
Виддершинс еще никогда так не говорила о смерти. Она убивала, но когда ее вынуждали. Но ее обещание было холодным и твердым, как камень.
Она бережно заперла дверь, уходя, хоть это никого не остановило бы. Шорохи доносились из других квартир в коридоре. Ее крики точно привлекли внимание, но людям хватало ума не открывать двери, пока они не убедятся, что тут безопасно.
Насколько было возможно безопасно.
Одна дверь открылась немного, было видно тьму и белое отражение любопытного глаза. Шинс прорычала что-то невнятное, и дверь быстро закрылась.
На лестнице она не топала, но и не шла осторожно, как раньше. Лестница скрипела и стонала, грозилась рухнуть на стене. Шинс не замечала, ей было все равно.
Небо наверху, когда она посмотрела туда в поисках подсказок, было без звезд. Серое на черном, ночь и тучи. Луна, яркая и чистая за тучами, была для нее лишь пятном краски светлее среди тьмы.
Это подходило. Мир сегодня был в тенях, черный, как мысли и намерения Виддершинс.
— Не знаю! — рявкнула она на робкий вопрос напарника. Она знала, что слышала в его не-голосе, как он заставлял себя успокоиться, делил ее ярость, уравновешивал ее. Помогал ей вернуть контроль над собой.
Ее реакция, несмотря на понимание и благодарность, была с нотками раздражения. Она хотела затеряться в гневе, часть е так и сделала. Она думала, что только так могла не сойти с ума.
— Не знаю, — повторила она немного спокойнее. — Я не знаю, кто это мог сделать. Откуда они знали об убежище или моей связи с Александром. И я не знаю, как мы разберемся. Но я найду их, что бы ни…
— Эй, ты! Стоять на месте!
Ее шум в квартире услышали? Кто-то из здания вызвал помощь? Или их появление было случайностью? Не важно. Они были тут: шестеро стражей вышли из-за угла и шагали по улице к ней.
И этот патруль был стражами, а не солдатами домов, как отряды до этого. В жизни Шинс это было плохим знаком, но сейчас они казались предсказуемыми…
Если подумать…
Шинс держала руки по бокам, не показывая, что сдается, но и не убегая в ночь. Она даже пошла к стражам!
— Пусть поработают за нас, — ответила она ошеломленному Ольгуну. — Вряд ли они что-то найдут, но если они займутся мелочами расследования, мы сможем взяться за важные вещи, — она громко и вежливо сказала. — Я рада, что вы тут, офицеры. Мне нужно сообщить о преступлении.
— В этом районе? Кто бы удивился, — они застыли в паре футов от нее. Их лидер был образцом стража — черно-серебряная форма без изъянов, медальон Демаса сиял, волосы и густые усы были ухожены — он сделал еще шаг и коснулся широкого края шляпы в вежливом приветствии. — Можете представиться, мадемуазель?
— Клэрис де Мондэ, — тут же ответила она. Не одно из ее обычных имен, но под этим именем она снимала эту гнилую квартиру. И ее любимую маску, Мадэлин Валуа, так не поймают одной в таком районе.
Любой фальшивый облик был бы убедительнее, если бы она не была в кожаном костюме в пыли дороги, но…
— И что за беда, мадемуазель де Мондэ?
— Эм… констебль…?
— Лейтенант, — исправил он.
Он не собирался называть имя, и Шинс продолжила:
— Да, лейтенант, кто-то ворвался в мои комнаты и оставил… — голос оборвался, и она не играла, ее снова захлестнули эмоции от мысли, что покой Александра нарушили.
Один из юных стражей в этот миг крикнул:
— Простите, лейтенант Донуа?
Командир патруля вздохнул и оглянулся.
— Нельзя ли подождать, констебль? Я занят.
— Нельзя, сэр, — он нервничал, но не остановился из-за этого. — Прошу, сэр, всего минутку.
— Хорошо, — он коснулся шляпы. — Простите, мадемуазель.
— Конечно, — он отвернулся, и она тихо позвала своего бога. Когда Донуа дошел до юноши, Шинс смогла четко их слышать, хоть они стояли далеко и говорили тихо.
— Сэр, думаю, это она!
Ох, не лучшее начало.
Лейтенант не понимал, о ком говорит его подчиненный, как не понимала и Шинс.
— Кто, констебль?
— Из листовки, что май… начальник Арчибек раздавал пару недель назад. Ее разыскивают…
«Что? Меня не должны обвинять!».
— …за убийство, — закончил юный констебль.
Шинс, казалось, попыталась проглотить уши от шока.
— Если подумать… — начал Донуа.
«Не стоит тут задерживаться для объяснений», — решила воровка.
— Ольгун? Бам.
В конце патруля выстрелил мушкетон одного из солдат. Было сложнее, ведь он не был готов к выстрелу, но Ольгун уже выучил технику. Мушкетон развалился на части. Констебля немного обожгло вспышкой, он вздрогнул так, что его первый ребенок родился бы заикой, а потом закричал, высоко и пронзительно.
Это отвлекло всех мужчин и женщин в патруле.
Виддершинс побежала, как кот, которого пнули, кожу покалывало от магии Ольгуна.
Ее десятый шаг опустился на нечто твердое, но невидимое. Из этой точки воля божества легко подбросила ее к ближайшему зданию. Она сжалась, забралась на подоконник второго этажа, вытянула руки, чтобы сжать края, пальцы ног едва нашли место между краем и старыми досками. Край стонал, двигался под ней.