СТРАНИЧКА ИСТОРИИ
Приступая к описанию жизни в замке Отрада, я мог либо начать на манер историографов и проследить все от Лдама, либо рассказывать, как бог на душу положит, перескакивая с пятого на десятое. Я выбрал первый способ.
Замок Отрада был основан в XII столетии неким корзинщиком, который в день святого Матфея держал путь в Крумлов на ежегодную ярмарку. Корзинщика звали Кокетак. В каждой руке он нес по десять корзин и потому лишен был возможности снимать шляпу, приветствуя встречных. И это обстоятельство принесло ему счастье. Как раз на том самом месте, где. ныне высится наш замок, повстречался корзинщику аббат из монастыря «Золотая корона». Господин аббат ехал в коляске. Кокетак поклонился ему, и с губ его уже готово было слететь христианское приветствие, но, кланяясь, он уронил в грязь две корзины. И не удержался Кокетак от неподобающих выражений. Слова эти коснулись слуха аббата, тот нахмурился, вышел из коляски и, чтобы проучить мужлана, принялся прыгать, топча его товар, пока не растоптал все корзинки. При этом аббат так размахивал руками, что с пальца его сорвался великолепный перстень. Он стоил сумасшедших денег. Аббат (войдя в раж) ничего не заметил, зато прожженный плут Кокетак отлично приметил место, куда упал драгоценный перстень.
Закончив нравоучение, аббат приказал Кокетаку убираться к дьяволу.
— Если я встречу тебя в другой раз, — присовокупил он, — и ты не поздороваешься со мной, как подобает христианину, я уже не стану топтать то, что тебе принадлежит, а накажу во сто крат чувствительнее.
Кокетак струхнул, однако у него хватило духу спросить аббата, действительно ли его преподобие топтало то, что принадлежит ему, Кокетаку. Аббат ответил утвердительно.
Ваша милость, — сказал тогда Кокетак, — у вас ведь нет обыкновения брать свои слова обратно?
Никогда, — ответил аббат, собираясь сесть в коляску.
Что ж, — сказал корзинщик, — коли я правильно понял, ваша милость только что подарила мне прекрасное место, ибо, кроме моих корзин, стопа ваша истоптала землю на добрых двадцать пять локтей вправо и влево.
Услышав это, аббат громко расхохотался и действительно подарил Кокетаку клочок земли. Он сделал это, почесывая в затылке и произнося следующие слова:
— Прими, молодец, в благодарность за отрадное развлечение, которое ты мне доставил.
Отсюда (как вам нетрудно догадаться) и происходит название нашего замка. Кокетак возвел его в строгом стиле Тршебоньского мастера. (Здесь уместно заметить, что мы говорим отнюдь не об Отраде в стиле ренессанс, что находится недалеко от Неханиц.) Деньги на строительство Кокетак выручил за перстень аббата. Затем корзинщик раздобыл себе прекрасный меч и, имея теперь все, чтоб считать себя в добром праве, отблагодарил аббата ударом в спину. Затем он присвоил монастырские владения и держал их до своей смерти. Корзинщик этот и положил начало благородному роду Кокетаков. Дамы его рода славились великолепными икрами, мужи отличались на поле брани. Но никто из них не сравнился славою с Кокетаком Последним, который, нашив на плащ крест, одним махом снес три сарацинские головы, за что и получил прозвище Агнец. Сей паладин оставался бездетен и пал под Миланом. С того времени Отрадой завладели Тхоржики. Тхоржиков сменили Бурбуланы, Бурбуланов Маркварты, Марквартов Вейржины, Вейржинов Коуржидержи — и так далее, вплоть до прославленного рода герцогов Пруказских, владевших Отрадой целое столетие, до самого 1918 года. Последнего герцога звали Марцел — он-то и был моим прежним хозяином, у которого я, Бернард Спера, служил библиотекарем.
Когда самостоятельность Чехии была восстановлена, герцог (которому, впрочем, нечего было опасаться) бежал в Тироль. Отрада осиротела. То были бурные времена, со всех сторон только и слышалось, что теперь-то рабочие покажут господам, почем фунт лиха. Не привыкши плыть против течения, я переселился тогда в герцогский кабинет и стал вместо Сенеки читать Маркса. А в кухне у нас служанки шили кокарды, поднимая при этом крик не хуже парижанок с рыбного базара. В общем, в замках ли, нет ли, а все мы тогда в Чехии страшно хотели вздохнуть наконец и зажить по-человечески.
Спрашиваете, как я себе представлял эту жизнь? Сейчас скажу. Теперь, когда старый хозяин навострил лыжи, я всем сердцем желал занять его место и стать герцогом. В этом нет ничего удивительного. Спросите школьника, кем он хочет быть, — он, не задумываясь, ответит, что учителем. Так уж водится на свете. Церковный сторож хочет стать священником, тот — епископом, а епископ — кардиналом. Каждый стремится подняться ступенькой выше — и каждый хочет остаться в том ряду, который ему ведом. Держу пари, если б мул умел разговаривать, он ответил бы на такой вопрос: «Хочу быть погонщиком!»
Следуя этому правилу, многие из обитателей Отрады готовились захватить власть в свои руки. Отсюда возникли всевозможные трения и порча имущества. Пора было Национальному собранию назначить к нам управляющего. Им-то и стал пан Йозеф Стокласа.
Названный господин был богат. Он мог купить Отраду за большие деньги, но этого не допускали новые законы. Тут-то и пошла канитель. Одни адвокаты слали письмо за письмом в Тироль, другие, герцогские, оживленно отвечали им. Пан Стокласа до умору просиживал в своем кабинете, ища какой-нибудь выход. А дело запутывалось чем далее, тем более. Пришло официальное извещение, что часть леса по границам наших владений будет отчуждена и кое-какие вклинившиеся земли отойдут крестьянам. Делать было нечего, пан Стокласа скрепил сердце, однако не перестал точить зубы на ядро имения, остававшееся нетронутым. Он заявлял свои требования с такой настойчивостью и упорством, что мы начали даже побаиваться своего управляющего. До государственного переворота у нас никто о нем и не слыхивал, зато с тех пор, как самостоятельность Чехии была возрождена, имя Стокласы стало всплывать все чаще и чаще. Мы познакомились с его заслугами и приняли нового хозяина. Сделали мы это достаточно неохотно, да что попишешь! Все мы были уверены, что рано или поздно, а он добьется того, к чему так стремится его сердце.
Вот я и исчерпал в общих чертах факты, связанные со сменой владельцев замка Отрада. Пора переходить к собственному рассказу.
ПРИГОТОВЛЕНИЯ К ЗИМНЕЙ ОХОТЕ
В начале декабря месяца года тысяча девятьсот двадцатого новый хозяин наш вбил себе в голову устроить столь славную и благородную охоту, какой не было равной. О плане этом я узнал из третьих рук и сказал себе, что и на сей раз люди не поняли пана Стокласу. Роскошь? — фи, ничто не может быть ему менее желательно, чем подобные расходы. Стремясь ввести дело в нужные рамки и полагая, что Стокласа спешит, я сговорил наскоро нескольких загонщиков и достал пару ружей.
Леса, принадлежавшие замку, были весьма обширны. В них водились олени и лани, а в заповеднике жило множество косуль, в полях — зайцев. Часто, гуляя по картофельным полям, я с удовольствием следил, как разбегаются ушастые, мелькая белыми звездочками. Воистину нет ничего прекраснее прогулок по полям, нет ничего прекраснее, чем встретить олениху на опушке — и, право, не знаю, что может сравниться с обедом в охотничьем домике.
Итак, услышав о предстоящей охоте, я дал знать лесничему, чтобы он приготовился и на следующее утро ждал бы нас со своими молодцами на замковом дворе.
Сам же я, еще не пробило и восьми, разыскал пана Стокласу и сказал ему:
— Ваша милость, коли вы готовы — я скажу егерям, чтоб трубили.
Хозяин повернулся ко мне со словами: «Да бросьте вы, черт возьми, эту „вашу милость“!» — и заявил, что не понимает, о чем я говорю. Тут я указал ему на свою трость и на кожаную куртку и попросил не откладывать охоту. Он почему-то рассвирепел и ответил, что хоть и подумывал об охоте, но никак не сегодня и уж вовсе не о такой, какую приготовил я.
— И вообще мне было бы приятней, если б вы не дурили, а оставались при ваших книгах!
Тут он выглянул в окно и увидел во дворе вызванных мной егерей, лесничего и объездчиков. И очень мне было досадно, когда он им крикнул, чтобы они занялись своими делами да не слушали кого попало.
Среди этих людей было несколько моих кредиторов, и мне вовсе не было безразлично, что хозяин при них обращается со мной как с полным ничтожеством.
Я еще слишком мало рассказал о Стокласе, из этих нескольких слов никто не уразумеет, что за птица этот господин. Что ж, кину беглый взгляд и наскоро обозначу основные черты его натуры: он не был аристократом, денег имел столько, что они у него вываливались из карманов, лакеям говорил «вы», а дочерям «ты», редко выходил из себя, и речь его была складной; нос он имел тупой, усики подстригал на английский манер; о конюшне не заботился, прихотей не имел, зато дьявольски придирчиво проверял счета; шея у него была бычья, а вкус — в отношении вина — тот же, что и у меня; он больше предавался хозяйственным хлопотам, чем занятиям, достойным герцога, был вечно в заботах, вечно в сомнениях. Объездчики, толстопузые налоговые чиновники, приказчики на фермах не ставили его ни в грош, а я был сыт им по горло с самого начала.
Случаи, подобные тому, когда пан Стокласа кричал из окна, употребляя невежливые выражения, были редки в Отраде. Тем резче, однако, прозвучал выговор в мой адрес. Я опасался, что много потерял в глазах объездчиков, и, едва хозяин удалился, сломя голову бросился к ним. Мне хотелось объяснить им дело в свою пользу. Мы засели у старого Рихтеры, то есть у лесничего, — ибо такова была его фамилия, — и я, как говорится, собравшись с мыслями, стал придумывать объяснения, надеясь выбраться из лужи без урона для моей чести. Полагая, что для Стокласы и этих нескольких охотников многовато, я повел примерно такую речь:
— Вам, господа, известно, что наш управляющий — не герцог и ему не по нраву все, что напоминает герцогский образ жизни. Какую же глупость вы сморозили! До чего плохо вы нас поняли! Мы с ним хотели просто поднять где-нибудь в полях зайчишку, не более. Хотели побродить, дружески беседуя, пострелять просто так, мимоходом. Мы любим спорт — и еще те мысли, которые развиваем, шагая по полям. Вы только помешали бы нам. Забудьте обычаи, процветавшие в Отраде при герцогах Пруказских, и усвойте простой гражданский образ мыслей. Отныне — никакого внешнего блеска!