Ходжахмет тогда не очень понимал, по его вполне устраивал тот уровень, которого они тогда с Пакистанцем достигли.
Как же!
Они освоили телепортацию.
Они могли теперь перемещать группы боевиков в любые точки пространства.
Десять вооруженных спецназовцев в овальный кабинет Белого дома? Запросто!
Двенадцать моджахедов с автоматами в кабинет премьер-министра на Даунинг-стрит, 10? Пара пустяков!
Сорок солдат с пулеметами в здание Администрации на Старой площади? Одно нажатие кнопочки — и они уже там!
В общем, на тот момент, когда они начали мировой переворот, Ходжахмету казалось, что знаний им теперь хватит для того, чтобы, хорошо начав, еще и кончить хорошо.
И он избавился от Пакистанца.
Но теперь не все пошло так гладко, как хотелось.
И Заир-паша, который теперь сменил Пакистанца на месте главного советника по науке, теперь предупреждал, что они могут и потерять контроль над ситуацией, потому что, во-первых, на ступеньках лестницы мирового Интернета у них давно уже появились успешные конкуренты, и это, скорее всего, китайцы. Потому как косвенным подтверждением этому служит хотя бы то обстоятельство, что телепортация никак не работает в сторону Пекина, Гонконга, Тайбэя и других китайских городов.
И во-вторых, русские еще не совсем поставлены на колени. Пакистанец, пока еще был жив, предупреждал, что их Резервная ставка и их Сибирское отделение РАН кроют в себе большую опасность.
— Что нам нужно для успеха? — спросил тогда Ходжахмет.
— Нам нужны чистые экстрасенсы, — отвечал Заир-паша.
— Будут тебе чистые, будут тебе экстрасенсы, — отвечал Ходжахмет и дал Аравийцу соответствующее распоряжение.
По Центру прокатился шумок.
Аравиец прилетел из России и привез какого-то сильного экстрасенса.
Экстрасенсу дали кличку Узбек.
Сперва с ним должен был побеседовать Алжирец, начальник отдела безопасности Центра, а уже потом Узбек либо попадал, либо не попадал к Заир-паше.
Алжирец славился в Центре какой-то небывалой, совершенно нечеловеческой проницательностью. Пороки и дурные наклонности своих визави он считывал буквально с лица. Говорили, что даже сам Ходжахмет немного побаивался его и потому сильно уважал.
Но Алжирец сейчас отсутствовал.
Они вместе с Ходжахметом телепортировались в Монако — там организовали какую-то заваруху с арестом гостившей у князя Монако правящей королевской семьи Испании. Ходжахмету там зачем-то понадобилась младшая дочь королевы Софии и короля Хуана. Но дела высшего руководства здесь было не принято обсуждать. Как и везде на Востоке, здесь, в Центре, научная интеллигенция славила и восхваляла Ходжахмета (Аллах да продлит дни земной жизни его), и на партийных собраниях под портретами вождей движения — Саддама Хусейна, аятоллы Хомейни, Ясира Арафата — ученые радостно одобряли последние события, к примеру, акцию по захвату Ватикана и Папы Римского.
Как же! Отпала необходимость какой-либо интервенции в Латинскую Америку.
Весь католический мир был сразу, одним рейдом телепортированных в Ватикан моджахедов, буквально поставлен на колени.
Показанный латинянам Папа Римский молил о мире и прощении.
О мире с мусульманами и о смирении, дабы не повторились грехи крестовых походов.
И вот теперь Ходжахмет поручил Алжирцу формировать бригады строительных рабочих из украинцев и молдаван — ехать сооружать минареты возле соборов св. Павла в Лондоне и св. Петра в Риме.
Кстати, чтобы обновленный таким образом собор св. Павла, лучше смотрелся, Ходжахмет решил очистить всю набережную Темзы, весь ее левый берег от Вестминстера до Тауэра. Снести весь этот бутылочно-зеленый стеклянный небоскребный Сити к чертям, пусть станет привольно на Темзе, как в дни Вильгельма Завоевателя…
Ходжахмету нравилось ассоциировать себя с этой исторической личностью.
И его мировой переворот для всего крещеного мира — это тоже своего рода этакая битва при Гастингсе, даже покруче!
Алжирец посмеивался над Ходжахметом, не прямо в лицо — такого себе никто здесь не позволял, — но завуалированно, путем иносказаний, чисто по-восточному посмеивался. Говорил Ходжахмету:
— Мы, о великий, сравниваем твои свершения со свершениями Чингисхана и Тамерлана, но ты, о великий, все тяготеешь к западной истории и подбираешь себе примерами для подражания близких тебе по крови и по культуре. Так почему бы тебе не выбрать примером Александра Македонского? Он ведь был европейцем, как и ты?
— Я и Юлий Цезарь, я и Аттила, я и Карл Великий, и Иван Грозный в одном лице, — отвечал Ходжахмет.
— Но почему не Батый и не Мусса ибн Нусайра? Батый, человек с Востока, дошел до Германии, а предводитель арабского мира Мусса ибн Нусайра взял Севилью, Кордову, Малагу и Сарагосу! Или почему ты не султан Мехмед Фатих Завоеватель, что взял у европейцев Константинополь и сделал Турцию европейской страной? В тебе очень много голоса крови, Ходжахмет, — говорил Алжирец, — и этот зов крови может сильно помешать тебе.
Алжирцу не нравилась Катя Мельникова.
Но он был тайно влюблен в ее служанку Лидию.
Алжирцу очень нравилось наблюдать, как та занимается гимнастикой, растягивая свое прекрасно тренированное тельце в продольных и поперечных шпагатах.
Но взять в жены служанку?
Это было бы слишком!
А взять Лиду в наложницы?
Катя бы сразу тогда нажаловалась Ходжахмету и не отдала бы…
Ах, во всем виноват этот Зигмунд Фрейд!
Лидия была теперь главной ответственной служанкой.
Она и ее дочка все время присутствовали при всех процедурах их госпожи и выносили к госпоже младенца, дабы Катя покормила Сашу-Сеида и поиграла с ним. А потом она снова отдавала маленького на попечение Лиды.
У Лиды ведь уже был материнский опыт!
Сейчас маленький спал в своей комнате под присмотром Милы и Ирочки, а Катя с Лидой лежали под пальмами на краю мраморного бассейна с морской водой и пили зеленый чай с жасмином.
— Слушай, Катя, а ко мне, как мне кажется, неравнодушен наш главный по охране, — сказала Лида.
— И что? — спросила Катя, отламывая кусочек пахлавы.
— А то, что они меня круглые сутки на камеру снимают, — недовольно фыркнула Лида. — Ни на секунду не могу расслабиться, ни раздеться, ни заголиться, как только начну гнуться или на растяжки садиться, сразу моторчики в камерах пищать начинают, он все на пленку снимает, а потом, наверное, мастурбирует, что ли?
— Ну ты уж скажешь!
— А что? А что я еще подумать могу? Ты Ходжахмету пожалуйся, пусть он этому Алжирцу по загривку надает! А то он и тебя примется снимать!
— Ну уж!
— А то! С него станется.
Помолчали.
Катя снова задумалась, вспоминая своего Сашу Мельникова.
А Саша Мельников был рядом.
Буквально за четырьмя или пятью стенами, в каких-нибудь пятидесяти метрах от своей жены.
Но не знал об этом.
И она не знала.
Сашу привели к Заир-паше на собеседование.
Огромная комната начальника научного департамента была заставлена самыми удивительными предметами.
Здесь были и мраморная Ника Самофракийская, и Венера Милосская, и Аполлон Бельведерский, десятки мраморных и алебастровых ваз, древние механизмы, часы, золотые статуэтки, включая натурального Оскара, и иные артефакты, происхождение и назначение которых Саша определить сразу не взялся бы.
— Настоящая? — спросил Саша, показывая пальцем на Нику.
— Нет, копия, — ответил Заир-паша, — но копия буквально атом в атом и молекула в молекулу, это еще Пакистанец, когда был жив, освоил технологию электронного копирования. Сканировал оригинал в Лувре и потом материализовал в мраморе, как раньше с изображениями на компьютере поступали, сканировал, потом на принтер — вжик, и готово!
— Здорово! — восхищенно воскликнул Саша. — А с живой женщиной так можно?
— Что? — переспросил Заир-паша.
— Ну, это… Сканировать, а потом вжик — и готова копия!
— Это пока не получается, — ответил Заир-паша.
— А почему не получается? — спросил Саша.
— Потому что тело скопировать можно, а душу бессмертную бог копировать не дает… — ответил Заир-паша. — При копировании мертвые тела только получаются, годящиеся разве на пересадку органов…
— Значит, пробовали? — спросил Саша.
— Пробовали, — кивнул Заир-паша и, вдруг спохватившись, сощурил глаз: — Что-то много вопросов, уважаемый, вы не из КГБ случайно?
— Если только из белорусского, — добродушно улыбнувшись, ответил Саша и тут же предложил Заир-паше взглянуть на свои часы от фирмы Тиссо.
— Эти фокусы я знаю, — сказал Заир-паша, — посмотрим на вас в настоящем деле.
Глава 3
Старцев старался вспомнить все подробности войны тогда, в Афганистане, вдруг что-то поможет ему разобраться в психологии его противника. Мельчайший эпизод той войны мог помочь принять верное решение теперь…
На базе в Баграме довелось Лехе попасть сперва к капитану Батову, а потом и к самому генералу Невядю…
Судьбина их столкнула, и все в Лехиной дальнейшей карьере совершенно по-новому пошло.
Батов во многом копировал своего кумира — генерал-лейтенанта Невядя. Батов, тогда еще командир разведроты и по званию капитан, служил в ограниченном контингенте в ДРА, или попросту в Афгане…
А комдив Невядь слыл тогда в войсках великим стебком. Приняв дивизию еще полковником, лазал по батальонам в каком-то старом затрапезном бушлате без погон, и, не зная еще своего «нового» в лицо, многие попадали впросак, принимая его то за какого-то гражданского спеца из Кабула, то за приблудившегося прапора из вещевой службы или с дивизионного склада ГСМ. Только маленькая квадратная бирочка на противогазной сумке, с надписью химическим карандашом на ней «Невядь» выдавала новое дивизионное начальство. Говорили, что в этом своеобразном брезентовом портфеле, помимо запасных обойм к своему «стечкину», комдив постоянно таскал еще и фляжку из нержавейки с трехзвездочным армянским… Но про него вообще много чего говорили. И уже по весне, когда расцвел мак и Невядь получил генерал-майора, принялся он лазать по батальонам в прапорщицких погонах с одною на них маленькой