Конец света, моя любовь — страница 15 из 40

Девятнадцать лет назад – это 1999 год. Тогда все и началось. Вернее, тогда все и кончилось. В такой же прекрасный долгий августовский день, когда было тепло, ласково, бессмертно и цвели цветы. А вот что именно произошло – копия Насти не помнит. У нее есть несколько снов об этом, разных снов с разными версиями событий, и она не помнит, какая правильная. Один из этих снов – об изнасиловании. В этом сне копия Насти вспоминает, что, кажется, в тот прекрасный августовский день Настя направлялась на рынок, где в то время тусовались местные малолетки. По дороге к ней подъехал ниссан, оттуда высунулась рожа какого-то тридцатилетнего борова с золотой цепью на шее и произнесла: «Любимая, поехали кататься!» «Я вам не любимая», – ответила Настя, задрала нос и пошла дальше. «Хамить-то не надо», – сказал боров, вышел из машины, подошел к Насте и обнял так, что хрустнули ребра. Настя вырвалась и побежала в сторону рынка. Машина развернулась и поехала за ней. В машине было пять братков – мелких мафиози из ближайшего поселка городского типа – и пушка. Братки вылезли из машины и прижали Настю к стенке ларька тети Любы. Один полез ее лапать, главный – бык с золотой цепью – в это время брал в ларьке несколько пачек презервативов. Насте объяснили, что они сейчас отвезут ее на озеро, в лес, и там все вместе выебут. На рынке не было ни одного человека, который мог бы вступиться за нее. Убежать было невозможно. Братки, тем временем, стали что-то обсуждать между собой и на несколько секунд оставили Настю в покое. В эти несколько секунд она нырнула в ларек к тете Любе, и они заперли дверь изнутри на крючок. Настю трясло от страха. «Не бойся, бедненькая, – утешала ее тетя Люба, – ты мне как дочь. Мою дочь три раза насиловали. Все три раза групповое. И в рот заставляли брать. Дочка у меня красивая была». Тем временем братки обнаружили пропажу. Они сразу не догадались, что Настя спряталась в ларьке, сели в машину и объехали весь рынок. Через минуту вернулись. Поняли, что Настя в ларьке, и главный стал ломиться в дверь. Ларек трясся, пивные бутылки стали падать со своих мест. Тетя Люба была вынуждена ему открыть, пока он не разгромил ларек. Он вытащил Настю, запихал ее к себе в машину, и они поехали на озеро. На то самое озеро, где сейчас стоит база отдыха. Что происходило на озере – копия Насти не может точно вспомнить даже во сне. Кажется, она вырвалась и побежала в лес, бежала, бежала – и так и осталась в лесу. Или они ее изнасиловали, убили и оставили тело в лесу. Настоящая Настя умерла или вернулась домой. А может быть, ничего этого и не было вовсе. Это первый сон копии Насти о возможном прошлом.

Но глубже него лежит второй сон копии Насти – о зеркале. В то лето был один парень, уже взрослый, девятнадцатилетний, он занимался магией, и местные ребята про него говорили, что он вообще без головы, и еще – что он вылечил свою мать от рака, и что он совершенно сдвинут на теме ебли и малолетних девственниц. В своем сне копия Насти видела его образ совершенно отчетливо и ясно помнила, как они познакомились. Это было во второй половине июля. Он был очень маленького роста, гораздо ниже Насти, бледный, светло-русый, с рубиновой серьгой в ухе, в рабочих штанах и черном ватнике на голое тело с нашитой на локоть перевернутой пентаграммой, и зрачок левого глаза у него был в форме восьмерки. Он работал в поселке водопроводчиком, а встретились они у пожарного пруда, прилегающая к которому каменная плита была одним из мест тусовки молодежи. Этот парень, Саня, пел под гитару песни и при этом не сводил глаз с Насти, а пел он «Фантом», и еще песню про дождь, и «Афганистан», и песню про водку, и много чего еще. А потом он сказал, что хочет есть, потому что три дня ничего не ел, бухая в лесах и на болотах, и Настя пошла домой и принесла ему сливы со стола. Потом Настя заболела, ее знобило и ей виделся лес, а когда она выздоровела, Саня сказал, что хотел прийти ее вылечить, но не хотел пугать ее родителей, и сказал, что он ее искал. А потом они еще встретились дома у генеральской внучки Женьки, которая была влюблена в Курта Кобейна, на которого, кстати, был удивительно похож Саня, и там была игра в какую-то фиговину, которую все бросали друг в друга, и Саня сидел рядом с Настей и ловил эту фиговину, когда она летела в сторону Насти, чтобы она в нее не попала. В один из тех дней, когда они шли к дому Насти, чтобы пообрывать с кустов малину и посидеть в сарае, Саня спросил, не нужен ли Насте парень. Настя ответила, что нет. Когда они обрывали малину, Саня сказал Насте, что он ее любит, а потом стал говорить это все время. Настя еще некоторое время не отвечала Сане согласием на предложение стать его девушкой, но проводила все время вместе с ним, и уже потом согласилась, и тогда Саня обещал на ней жениться, как только она достигнет соответствующего возраста, что, впрочем, должно было произойти еще очень нескоро. Когда Саня гулял с Настей в лесу, или они сидели где-нибудь под деревом и он клал голову к Насте на колени, он часто рассказывал всякие странные вещи. Иногда Саня хватался за голову и говорил, что к нему в башку стучится Иегова, то есть тот бог, кому все поклоняются, но на самом деле богов много, и Иегова тот еще мерзкий тип, а планету нашу изначально подарили тому, кого все считают дьяволом. Саня называл его Асмодеем и считал кем-то вроде своего младшего брата, а что касается всевышнего и абсолютного Бога, Саня говорил, что про него ничего не известно, одни считают, что он есть, другие, что его нет, из тех же богов, что лично известны Сане, самый высший – Дракон, бог Радуги, хранитель Закона Миров. Вселенная – живая, и нужно следовать своей природе и всегда слушать свое сердце, – говорил Саня.

Насте стал все время сниться лес. Даже когда она не видела во сне стволов елей и сосен – она все равно ощущала присутствие леса, который внимательно за ней наблюдал. Один раз во сне Настя видела свою собственную свадьбу с Саней в лесу: она была одета во все черное, у Сани как-то странно, непривычно горели глаза, и они шли между высоченных седых деревьев. Вокруг были птицы и звери, которые были гостями на их свадьбе, а также какие-то существа, чудовища, химеры. Обыкновенно же Настя с Саней тем августом гуляли, пили пиво и вино, сидели у Насти или у Сани в сарае, а оба этих сарая были весьма примечательными местами. Сарай Сани требовал подъема по приставной лестнице; в нем всегда пахло бензином, табаком и пивом. Большую часть пространства занимал набитый сеном траходром, как Саня его называл, рассказывая, например, о том, как ему раньше было нужно по десять в день, и желательно разных, и про то, как он лишился девственности в восемь лет, и про всех своих бесконечных девушек и любовниц. Его друзья рассказывали, что раньше, стоило ему завидеть девственницу, он сразу подходил к ней с мыслью любым путем лишить ее невинности. Впрочем, и юношами он тоже вроде бы не гнушался, и однажды Настя застала его целующимся взасос с каким-то парнем. Да и на возраст Саня тоже не смотрел и в первый же вечер знакомства на удивление спокойно для Насти отнесся к тому, что ей еще только тринадцать, сказав «ну и нормально, мне годятся от десяти до сорока». Что касается сарая Насти, то там среди полуразвалившихся велосипедов и старых дедушкиных инструментов царственно располагалось огромное туалетное зеркало еще девятнадцатого века, с темной резьбой по краям и выдвижными ящичками с позолоченными ручками, по словам Сани, идеально подходящее для ясновидения и путешествий по измерениям. Саня взялся обучать Настю магии и сказал, что обучение на первых порах будет происходить через сны. Однажды, в сарае у Насти, Саня попросил свечу, зажег ее перед старинным зеркалом с резьбой, стал смотреть в него странным взглядом и поставил ладони рядом с язычком свечи, затем он стал поднимать ладони, и огонь свечи поднимался вместе с ними и поднялся почти до потолка, превратившись в очень тонкий светящийся луч. Настя это запомнила и стала подолгу сидеть со свечой у этого зеркала. Как-то раз она смотрела в зеркало очень долго, отражение ее преображалось, иногда гасло и вместо него образовывалась пустота, а потом Настя увидела Саню, за спиной его был лес. Саня поманил ее к себе рукой, и Настя вошла в зеркало, в лес, и осталась там навсегда. Зеркало отзеркалило, скопировало ее. Настоящая Настя осталась в сарае, у себя на даче, а ее копия навечно заблудилась в лесу. А может быть, ничего этого и не было вовсе. Это второй сон копии Насти о возможном прошлом. Здесь, в лесу, она мельком иногда видела Саню, но он вел себя так, будто они незнакомы. Возможно, это был не Саня, а его зазеркальная копия, или она для него была всего лишь копией, тенью девушки, которую он когда-то любил, – узнать это невозможно. За вторым сном копии Насти следует третий, четвертый, пятый, шестой, седьмой – и так до бесконечности, и каждый из них рассказывает свою историю о том, как она попала в лес. Иногда копия Насти думает, что никакого объяснения на самом деле и нет, что все они не более чем ложные, обманные сны, навеянные лесом.

В этот долгий, бессмертный, цветущий августовский день настоящая Настя хлопочет по дому. С утра нужно накормить ребенка и мужа, потом пойти на рынок за фермерским цыпленком, которого ребенок обожает, потом одновременно готовить цыпленка, варить тыкву, жарить свинину, делать салат, мыть посуду, разводить лекарство для ребенка, отвечать на письма в айпэде. Ей тридцать два года, на ней черно-белое летнее платье и гранатовые бусы. Настина мама сегодня решила прополоть всю траву на участке. Дедушка и бабушка несколько лет как мертвы. Построен новый дом. Ближе к вечеру Настя оставила ребенка на мужа и села на велосипед – немного покататься по поселку. Она доехала до базы отдыха, оставила велосипед на берегу озера и присела на мостки у лодочного причала – посмотреть на воду и немного отдохнуть. Как раз там, где совсем недавно сидела копия Насти. Копия Насти уже ушла – она бродит за баром «Мотор» по небольшому болотцу, по мягким хвощам и жидкой холодной земле, глядя издалека на отдыхающих, слушая шум их голосов – еще как бы с ними, доживая крупицы этого дня, но уже все ближе обратно к лесу, и все темнее становится на сердце, которое покидает детство и будущее, в которое входит лес, занимающий собой всю вечность. Обрывки ее снов остались на мостках, и настоящая Н