ичево от тебя не хочу. В этом году мне было неинтересно учится и грустно жить. Если бы мама вернулась домой, я бы снова хорошо учился, но ты не можешь этого зделать, я знаю. К нам в школу приходил священик и все рассказал. Теперь я знаю, что Деда Мороза не существует, а существует Бог. И я понял теперь, что как Дед Мороз ты не существуеш, но существуеш как Бог. Тебя зовут Яхве, Иегова и Саваоф. Взрослые не верят в Деда Мороза, а верят в Бога. Но ты все равно ничего не можеш, потому что бабушка умерла, а мама ушла. А если и можеш – мне теперь все равно. Я пишу это письмо просто, чтобы ты знал, что мне от тебя ничево не надо и что я теперь знаю, кто ты на самом деле».
Александр подошел к бару «Мотор», спрятанному на заснеженном холме на самой границе с лесом. Рядом с баром стоял бывалый, весь в наклейках черный джип, а на крыше здания в снегу угадывалась старенькая копейка. Внутри Александру сразу бросилась в глаза надпись на туалете “Run Forest Run”, множество наклеек на стенах, новогодняя подсветка. В углу стоял телек, на стене, среди многочисленных фотографий с машинами и номерных знаков, висел красный стяг с тигром. Александр сел за круглый столик рядом с печью, у которой была очень большая труба и маленькая топка, наискосок от входной двери. Заказал крепкое пиво, начал писать ответ, и, пока писал его, выпил несколько кружек, потому что писать он был, мягко говоря, не мастер. Ответ получился такой: «Здравствуй, Тимофей! Ты прав – Деда Мороза не существует. И я рад, что ты уже такой большой, что это понял. Все эти годы я – этот несуществующий Дед Мороз – радовался твоим успехам и верил в тебя, и буду верить в тебя всегда. Что касается Бога, Яхве, Саваофа или как его там – не верь священникам, есть Бог или нет – ты решишь сам, когда вырастешь. Мне очень жаль, что бабушка умерла, а мама ушла. Ты прав – я не могу их вернуть. Я бы тоже этого очень хотел, но не могу. Пожалуйста, не грусти и хорошо учись. У тебя все обязательно будет хорошо в жизни. И я всегда буду помогать тебе. Держись и никогда не сдавайся! Я горжусь тобой. С Новым годом!». Тут надо бы поставить подпись, но Александр не понимал, как подписать такое письмо – то ли от Деда Мороза, то ли от Бога, то ли вообще непонятно от кого, и подпись ставить не стал.
Тем временем Александр изрядно опьянел, и решил продолжить эпистолярное творчество – попробовать самому написать письмо Богу. Он взял следующий лист и начал было писать: «Здравствуй, Бог. Я знаю, что ты не существуешь. Я очень разочарован». Что писать дальше – было непонятно. Александр почувствовал, что ему не о чем говорить с Богом, и все это бессмысленно. Хотелось написать кому-то близкому, родному, любимому, кто бы его понял, кому можно излить душу, с кем можно говорить обо всем. Определенно это был не Бог. Такой человек был только один – его покойная мама. И Александр смял и выбросил в мусорку письмо Богу и, прихлебывая пиво, начал писать письмо мертвой матери. «Мама! Мамочка! Как мне тебя не хватает – если бы ты знала! Я – как маленький, так нуждаюсь в тебе. Аня ушла, эта сука, она ушла. Тимофей замкнулся. Я один. Мне плохо. Мне страшно. Я хочу плакать, и чтобы ты пришла. Я так перед тобой виноват. Прости меня за все, за то, что оставил тебя, за то, что так мало уделял тебе внимания. Мне страшно от того, что ты мертвая, под землей. Выходи оттуда, мама, просыпайся от смерти и выходи! Сын тебя зовет. Под снегом, на кладбище, пусть забьется снова твое сердце! Воскресай! Я приказываю тебе – воскресай! Я чувствую, как пахнет овсяной кашей из твоей груди». Александр был уже очень пьян и понял, что должен немедленно отправить это письмо маме. «Как у вас тут связаться с мертвыми?» – спросил он бармена, бородатого Макса. «Это лучше в лесу, – ответил Макс и подмигнул, – у нас там самое лучшее место для связи с мертвыми». «А как мне отправить письмо мертвому человеку?» «А ты закопай его в снегу», – сказал Макс. «А оно точно дойдет?» «Обязательно дойдет, – заверил Макс, – только закопай поглубже». И Александр пошел в лес.
Он спустился с холма, надел специально взятый для вечерних прогулок налобный фонарь, вышел за шлагбаум и оказался в лесу. Вначале дорога была еще расчищена, а потом она разделилась на две тропы в снегу, он свернул на одну из них, и она вскоре тоже разделилась на две едва заметные тропки, а потом Александр шел вообще без тропы, и у толстенной сосны в снегу он закопал свое письмо. Чуть не обморозил руки, пока закапывал, поссал на снег, сел под сосной и заплакал – впервые за много лет. И еще немного протрезвел и вдруг как-то понял, что не знает, как возвращаться назад. Он хотел вернуться по своим следам, но следы куда-то исчезли, снег лежал ровный и девственный вокруг сосны, под которой он стоял. Не было следов и все. Какой-то странный свет загорелся в небе. Александр испугался. Он вдруг понял, что по пьяной дурости оказался в лесу ночью, и в этом лесу что-то не так, происходит что-то странное. А Тимофей, наверное, уже лег спать, один в номере, и не знает, что папа тут замерзнет или… Что или? Явно что-то нехорошее. Вот и свет какой-то недобрый, уже и фонарь не нужен. Вроде ночь, а лес весь белый. Не только снег белый, а и стволы, и все вокруг. Александр чувствовал, что он находится там, где быть нельзя, куда не стоит ходить, а он пошел, вот и белая лисица пробежала мимо – песец, что ли? На дереве раздались какие-то шорохи, и снег с ветки посыпался вниз. Александр посмотрел вверх и увидел на ветке какую-то странную белую птицу. И еще: лес как будто стал двигаться, посмотришь на дерево, а оно уже не там, где было секунду назад, как будто весь лес горит в каком-то подвижном белом огне, внутри ледяного пламени, и там, внутри, он меняется вместе с пламенем. А на небе этот странный свет, и какие-то лучи, которые, как дикие утки, ныряют вниз, с неба; и даже пуховик, в котором был Александр, из черного стал белым. И ботинки, и брюки. Кто-то следит из-за ветвей. Вот рядом – голое старое дерево, и на нем вообще нет снега. Оно ухмыляется. Вдруг его ствол раскрылся, как куртка на молнии, как будто оно зовет войти внутрь. Оттуда, из черной дыры в белоснежной коре, доносится страшный скрежет. Там явно кого-то жрут и чавкают. Из-под земли звучит музыка. Вдруг к Александру подошел здоровый, откормленный лебедь. В горле его играли трубы. Он что-то сказал, Александр понял, что лебедь ему что-то сказал, непонятно что, но, наверное, это было «Добро пожаловать». Александр так подумал, что это было «Добро пожаловать». Твою мать, откуда здесь лебеди? Александр бросился бежать, не разбирая дороги, в подвижном, ежесекундно изменяющемся лесу. На соснах вырастали огромные белые цветы. Выла волчья мать. Александр откуда-то знал, что это волчья мать. Он видел танцующих чудовищ, кабанов, с наглыми, почти человечьими мордами, видел глаза без зрачков, слышал, как плачут поваленные деревья, как кричат камни, истекая кровью. В небе пролетел покрытый волосами щит. На лесной поляне Александр вдруг увидел олениху с оленятами: они застыли в лунном свете и чутко слушали чьи-то крадущиеся шаги – поступь не мертвого, не живого.
Вдруг откуда-то из-за ветвей Александр услышал такой знакомый мальчишеский голос: «Папа!» «Тимофей!» – папа ринулся на крик. О Господи, Тимофей пошел его искать и тоже попал сюда! Тимофей стоял на некотором отдалении. «Папа, за мной, я знаю дорогу!» – и он побежал. Александр побежал за ним. Мимо кто-то косматый проехал на лосе, а в снегопаде образовалась и тут же растаяла волчья морда. Какие-то существа с длинными струящимися телами и круглыми горящими глазами мчались за ними. На стволах отверзлись древесные очи, а в небе из черноты выступили огромные, круглые, вращающиеся планеты. Низко-низко, у самых верхушек сосен, пролетела комета, и у нее был хвост, как у сороки. Из пней деревьев торчали головы с заснеженными волосами и злобно смотрели им вслед. С неба посыпались глыбы льда. Тимофей ловко увертывался от них, а Александр еле-еле уворачивался и бежал, стараясь не потерять из виду Тимофея. Он бежал, все еще пьяный, и кричал Тимофею сквозь снег и ветер, уворачиваясь от ледяных глыб: «Сынок, прости меня, сынок! Ты прав – Деда Мороза нет! И Бога нет! Никого нет! Священники врут, президент врет, все врут! Есть только эти в лесу, с горящими глазами! Есть только лебедь, твою мать! Вот что есть! Есть волчья мать! Есть глаза на деревьях! Есть головы на пнях! Вот что есть, вот где правда! Прости меня! Это из-за меня мама ушла! Из-за того, что я слишком много пил! Я больше не буду так делать! Прости меня, сынок! Это я виноват! Твоя мама ушла! Бабушка умерла! Никого нет! Только лебедь! Только мы с тобой друг у друга! Мы не сдадимся! Они нас не догонят! Мы не сдадимся, сынок! Мы их сделаем! Проклятый лебедь! Нас голыми руками не возьмешь! Запомни, сынок, русские не сдаются! Ты для меня все! Я всегда верил в тебя и буду верить! Учись хорошо! Не грусти! У тебя все будет хорошо! Держись и никогда не сдавайся! Я люблю тебя! Прости меня!» Они выбежали из леса и оказались у самой базы.
Странный свет в небе исчез, все казалось вполне обычным, только началась дикая, сбивающая с ног метель. Александр и Тимофей теперь шли рядом, почти не видя друг друга, молча продирались через метель. Они прошли мимо пустой детской площадки и ночного ресторана, мимо бани и беседки и подошли к номерам. Еле шевелящейся рукой Александр нащупал в кармане ключ и открыл дверь. Он обернулся, чтобы пропустить сына вперед, но Тимофея больше не было рядом. Лишь на небе что-то странно вспыхнуло, как будто еще один, прощальный нырок лучей света рядом с ним, в соседний сугроб, и в сугробе что-то блеснуло, как будто какой-то кусок особенно белого, мерцающего своей белизной снега.
Александр подошел и увидел неизвестно как туда попавшую, быть может, обороненную кем-то елочную игрушку. Но как же эта игрушка была ему знакома! Это был голубь, весь белый, как сахарный, почти неотличимый от снега, и он держал в клюве такое же белое письмо. Это была один в один любимая елочная игрушка его матери, он помнил ее еще из детства. Мама очень любила Новый год и наряжать елку, всегда наряжала ее сама, и у нее была коробка со старинными игрушками, доставшаяся ей еще от ее родителей. И там был в точности такой же почтовый голубь. Она медленно, с удовольствием открывала коробку и доставала игрушки одну за другой из старой, пожелтевшей ваты, развешивала их на елке, тщательно выбирая место, а под самый конец вешала несколько своих самых любимых игрушек, и среди них этого почтового голубя. Так она делала всю жизнь, и когда Александр уже не жил с ней, и в тот злополучный год, когда они с Анной и Тимофеем были у нее под Рождество, и Александр с Анной разругались прямо при маме и ребенке из-за того, что он опять слишком много выпил, и, разозлившись, Александр резко встал, чтобы пойти покурить на балкон, задел елку, да так неудачно, что голубь упал и разбился. И мама тогда ничего не сказала, никак его не упрекнула, только потом, через несколько лет, уже плохо соображая, все искала перед Новым годом этого голубя, не могла понять, почему его нет в коробке, и жаловалась Александру, что не может его найти, и это был ее последний Новый год. И вот теперь точно такой же голубь, целый, лежал в сугробе. Александр бережно поднял его и вошел в свой номер.