Минуту он молчит, внимательно разглядывая свои новые пальцы и пробуя сгибать их.
– Обсудим это завтра, – решает он, почесывая нос.
Я раздумываю, не рассказать ли ему о картине Бренды, о Городе Победивших Деревьев, который она рисовала именно тогда, когда я находился там во сне. Почему-то мне кажется, что не нужно рассказывать абсолютно всё и лучше умолчать об этом сверхъестественном совпадении. Тогда я торопливо перескакиваю мыслями на другое, чтобы оградить от профессора свою личную жизнь.
Он продолжает, поглощенный своим открытием:
– Просто удивительно, как после смерти восстанавливается двигательный автоматизм. Едва у тебя появляется палец, сразу возникает рефлекторное желание поковырять в носу. Даже если в нем нет ноздрей. С философской точки зрения это очень интересно – впрочем, при твоем уровне знаний не стоит забивать голову философией.
Я возражаю, что с философской точки зрения хоть сейчас найду дрель и просверлю дырки, чтобы он мог ковырять в носу. Медведь разражается смехом. Впервые. Похоже, его это поражает больше, чем меня, и он резко умолкает.
– А сейчас, Томас, хорошо бы лечь спать. Завтра у тебя тяжелый день.
Он перелезает через раковину и направляется в мою комнату, покачиваясь и растопырив руки для равновесия, и я сразу вспоминаю моего воздушного змея. Внезапно он оборачивается.
– Пока я живу у тебя, не одолжишь мне свои башмаки?
– Не хочу вас обидеть, но у меня тридцать девятый размер.
– Дурачок, детские башмачки. Судя по твоим мыслям, они сохранились.
Я пытаюсь отогнать от себя образ коробки с соской-пустышкой, прядью моих волос и первыми башмачками, которую мать прячет у себя в комнате. В этой коробке похоронено мое младенчество. Время, когда она мной гордилась, – до тех пор, пока я не заговорил и не растолстел. Мне жутко не нравится, что профессор роется в моей голове, как в бельевом шкафу. Это ужасно, когда твой мозг совершенно прозрачен. Надо научиться скрывать свои мысли или думать о чем-то другом. Поставим-ка опыт…
– Нет, спасибо, Томас, сейчас тебе лучше лечь спать.
Получилось! Я представил себе, как медведь диктует мне физические формулы, а я записываю их в тетрадь. Если я могу обманывать его в мыслях, я спасен.
– Тебе еще придется тренироваться, парень, – ухмыляется он. – Не забывай, что я прогрессирую гораздо быстрее, чем ты при общении со мной. Ты достанешь мне свои детские ботинки завтра утром. И сделаешь мне маленькую липосакцию.
– Маленькую… что?
– Вынешь у меня из живота немного набивки: неприятно видеть брюхо, когда смотришь на ноги.
– Может, вам еще и пипиську пришить?
Он озадаченно смотрит на меня.
– Там видно будет, – уклончиво бурчит он.
И отворачивается. Не знаю, стыдливость это или ностальгия?
Раздается взрыв – один, другой. Я выглядываю на улицу, чтобы увидеть салют. Это на стадионе начался праздник в честь старта чемпионата по менболу. Бренда Логан тоже стоит у окна. На ней боевой раскрас и красное платье, как будто она собралась на танцы. Улыбаясь мне, она рисует в воздухе знак вопроса: мол, как прошло возвращение домой? Я неопределенно развожу руками. Она поднимает сжатый кулак, и от этого дружеского жеста радость вспыхивает во мне ярче фейерверка.
– Быстро в кровать! – командует медведь. – И за работу. В твоем теле есть белок, который называется убиквитин. Он способен растворять жир, если ты зримо представишь себе, что жир – твой враг. В организме всё связано: ты способен послать любую информацию через нейромедиаторы и даже перепрограммировать функции, активируя цепочки аминокислот.
– И как это сделать?
– Если не хочешь попасть в лагерь лечебного голодания, повторяй за мной со всей убежденностью, на какую только способен: «Убиквитин, я посылаю тебе сигнал тревоги, чтобы ты срочно начал уничтожать патогенные клетки, скрытые в моих жировых запасах». Повторяй и представляй себе эту картину.
Он три раза произносит свою волшебную формулу. Без всякой надежды я послушно повторяю ее, и мой голос звучит вполне убедительно.
– Ну вот, – радуется медведь. – Теперь ты будешь спать, а твое тело начнет действовать. Я знаю, сейчас ты думаешь, что все эти заклинания – чепуха. Неважно: сигнал передан твоим белкáм с помощью вибрации голоса и визуализации. Даже если ты сам в это не веришь, процесс запущен. Ну, хороших снов.
На часах всего четверть восьмого, но я не спорю. Всё равно меня лишили ужина, и если я сейчас лягу спать, то хотя бы сокращу себе наказание. Я выключаю лампу и закрываю глаза, стараясь ни о чем не думать, чтобы Бренда осталась моей тайной.
20
Министерство энергоресурсов, 19:20
В своих апартаментах, посреди груды спортивных трофеев – кубков и серебряных рулеток, – Борис Вигор готовится к вечернему матчу. Свернувшись на ковре в шар, он представляет себе, как перескакивает из ячейки в ячейку, пока не попадет на выигрышный номер.
– Разрешите отвлечь вас на минуту, господин министр?
Борис молниеносно распрямляется и вскакивает на ноги. Перед ним стоит Лили Ноктис в облегающем вечернем платье из парацетамила – текстильной разновидности аспирина. Когда ее тело покрывают поцелуями, ткань постепенно растворяется, как шипучая таблетка. Она так любит эти платья с фокусом, что надевает их, даже если не идет на свидание. Единственное неудобство – они боятся дождя.
– Как вы вошли? – удивляется министр.
– Охранники не препятствуют мне, Борис. Я помешала?
– Совсем нет.
– Тем лучше.
Министр краснеет. С тех пор как погибла его дочь, он не прикасался к женщинам. Малышке Айрис было девять с половиной, когда она разбилась насмерть, упав с дерева. Борис велел вырубить весь лес вокруг дома, а ведь он так любил деревья! Без них он страдает гораздо больше, чем без женщин.
– Как поживает ваша супруга? – спрашивает Лили, опускаясь на пухлый, как кучевое облако, диван.
– Без перемен, – отвечает Борис.
Он избегает этой темы. После трагедии госпожа Вигор погрузилась в медикаментозный сон, чтобы сократить ожидание смерти и поскорее воссоединиться с дочерью.
– Я поставила сто тысяч лудоров на вашу победу в вечернем матче, – объявляет красавица, раскинув руки по спинке дивана.
– Очень мило с вашей стороны, – отзывается министр, сложившись на ковре в хитрый узел.
– Не хочу вас отвлекать, Борис, но я должна сказать вам кое-что очень важное. Сядьте.
Борис садится на стул из матового стекла на расстоянии трех с половиной метров от бизнес-леди.
– Нужна ваша помощь. У меня новые сведения о профессоре Пиктоне.
Министр встает с явным облегчением.
– Браво! Служба безопасности обнаружила тело?
– Всё не так просто.
– Но он жив или мертв?
– В том-то и проблема. Мы знаем, как расстроить заговор, который он готовит, но для этого нужны вы.
– Я? Неужели?
– Поезжайте на матч, я подожду вас здесь и всё объясню.
– Разве мы не выдвинем обвинение маленькому Томасу Дримму? – с тревогой спрашивает министр.
– Это будет зависеть от вас.
– От меня?
– Оказывается, мальчик – пока не установлено, каким образом, – обладает знаниями и секретами Лео Пиктона. Вы могли убедиться в этом на уроке физики, где он излагал формулы из неопубликованных работ профессора. Эти секреты не должны достичь посторонних ушей.
– Что же делать?
Я с волнением жду продолжения, словно это касается меня. Но что общего у какого-то Томаса Дримма, обладателя знаний и секретов, со мной – невидимым наблюдателем, который парит над этими людьми, слушая их слова и мысли?
– Что будем делать? – повторяет министр с возрастающей тревогой.
Лили слюнявит палец и трогает край облегающего рукава. Два сантиметра ткани с шипением исчезают, открывая серебряные часы. Она касается длинного прямоугольного циферблата, который распадается на две части, освобождая клавиатуру с миниатюрными кнопками. Лили Ноктис осторожно вынимает одну из шпилек, поддерживающих ее длинные черные волосы, уложенные в пучок, и нажимает на клавиши. На гигантском экране, занимающем всю стену, исчезает стадион и появляется зеркало в ванной комнате, перед которым чистит зубы тощая маленькая женщина.
– Это что за канал? – удивляется Борис.
– Канал мадемуазель Бротт – учительницы физики Томаса. Вы ее не узнаете?
– Ах да, – Борис притворяется, будто вспомнил. На самом деле его память удерживает лишь то, что связано с Айрис. – Чем она занимается?
– Полощет рот. Я настроилась на ее чип и включила «Глаз», как сегодня утром. Знаете, что произойдет, если я запущу электромагнитную волну в обратном направлении?
– Нет. Способы применения моего изобретения…
– Изобретения Лео Пиктона, – поправляет она мягко. – Вы только национализировали его, а мы запустили в производство – мой сводный брат и я. Ну и конечно, немного усовершенствовали. Я посылаю волну в обратном направлении, и вот результат.
Шпилька нажимает на клавиатуре десяток клавиш, что сопровождается мелодичным звуковым сигналом. Мадемуазель Бротт сплевывает пасту и проверяет в зеркале чистоту зубов. Вдруг ее глаза вылезают из орбит, она застывает. Из ноздрей и глаз текут струйки крови. Учительница падает, и пустое зеркало исчезает с экрана.
– Это можно сделать через чип? – беспокоится Борис Вигор. – Можно убить женщину на расстоянии?
– В том числе и женщину, – спокойно отвечает Лили Ноктис. – Я могла бы заставить ее чихнуть, расхохотаться или залезть на шторы. Но сейчас важнее было устранить мадемуазель. Она единственная слышала, что объяснял Пиктон устами Томаса Дримма. И хотя поняла далеко не всё, собиралась вызвать его родителей.
– Это можно сделать через чип! – повторяет Борис Вигор в смятении, обхватив голову руками, словно хочет оторвать ее. – Но почему я не знал? Как-никак, я министр энергоресурсов!
– Вот именно: у каждого своя работа. Эти способы касаются только Министерства госбезопасности. И используются разумно и экономно, для общего блага и в высших интересах нации. Но Лео Пиктон, конечно, знает об этих возможностях. То, как он намеревается их применить с помощью Томаса Дримма, несет прямую угрозу правительству и народу в целом.