– Вау! – Бренда берет у меня медведя. – У него шевелятся губы, вот забавно… Ой, больше не шевелятся. Батарейки сели?
Я не знаю, что ответить. Сказать правду или скрыть? В обоих случаях слова ускользают от меня.
– А ты необычный парень. Тренируешься для номера чревовещания наоборот?
Я растерянно смотрю на нее. Она уточняет:
– Чревовещатель обычно говорит с закрытым ртом, чтобы убедить зрителей, будто это говорит его медведь.
– А у нас всё наоборот.
Эта фраза вырывается у меня неожиданно. Сразу становится легче, будто камень с души упал. Я занял сторону таких же, как я. Сторону живых.
– Наоборот – это как? – спрашивает Бренда.
– Томас, я запрещаю меня выдавать! – кричит медведь.
– Вы сами себя выдали, надо было заткнуться и молчать!
Я выхватываю ученого из рук Бренды и объясняю: чревовещатель на самом деле он, а я повторяю то, что он скажет.
– Класс! А что он говорит?
– Всякие мудреные слова; вы поймете лучше меня. Это профессор Пиктон из Академии наук.
– Польщена знакомством, – говорит она, пожимая ему лапу. – Вы знаете, всех очень беспокоит ваше исчезновение, профессор.
– Бренда, я не шучу.
– Я тоже, – отвечает она. – Ты видел у меня дома кенгуру? В детстве я воображала, что он – Волшебный принц, который ждет, когда я вырасту, чтобы принять свой прежний вид. Но твоя выдумка гораздо оригинальнее. Наверное, ты мечтаешь стать великим ученым?
– Я мечтаю, чтобы меня оставили в покое! – говорю я со злостью: еще немного, и я взорвусь. – Пиктон позволил Борису Вигору украсть свое изобретение, поэтому я должен поймать министра перед матчем и сказать, что его дочь нашлась!
Бренда вздрагивает.
– Малышка Айрис? Но ведь она умерла три года назад.
– Вот именно! И поэтому он прикажет оправдать моего отца.
Она в замешательстве смотрит на меня и треплет по волосам. Мимо бегут люди, толкают нас, спрашивают про лишний билет. Бренда усаживает меня на скамейку и садится рядом.
– Вы не верите?
– Я понимаю тебя, Томас Дримм. Это ужасно – то, что произошло с твоим отцом. Слушай, если ты хочешь, чтобы тебя пустили к Борису Вигору, у тебя есть прекрасное средство – твой медведь.
– Я знаю.
– Но не говори ему: «Это ученый, у которого вы украли изобретение». Хотя с психологической точки зрения мне это не кажется ужасным. Ты знал Айрис?
– Нет.
– Когда случилось это несчастье, журналисты о ней очень много писали. Она была копией отца – смазливая, спортивная и тупая. Вы сейчас были бы ровесниками. Тебе надо только сказать, что это был ее медведь. Что вы в детстве обменялись игрушками. Вигор – фетишист, он будет так счастлив получить его обратно, что обязательно поможет твоему отцу.
– Чушь несусветная, – брюзжит Пиктон, не разжимая рта. – Не слушай ты эту дуру! Мы с тобой разработали стратегию, которой ты должен придерживаться.
– Дай-ка, – говорит она, снимая с себя шейный платок, – добавлю ему немного женственности.
Она забирает у меня профессора и повязывает ему косынку на пояс – как юбку. Потом достает помаду. Потрясенный Лео Пиктон позволяет сделать ему макияж.
– Теперь можно идти, он вполне похож на девчачью игрушку, – говорит она, любуясь своей работой.
И мы со всех ног бежим к стадиону, держась за руки. Я сую плюшевого медведя под мышку, стараясь избегать взгляда старика-ученого, превращенного в юную медведицу Леа.
23
В последние минуты перед началом матча, когда все сиденья уже заняты, бедным начинают продавать стоячие места. Кассы штурмуют истеричные толпы болельщиков, готовых убить друг друга за край ступеньки или место у ограждения, к которому надо прижиматься носом, чтобы увидеть хоть краешек поля. Теперь я понимаю, почему после обязательного ежемесячного посещения матча у моего отца по утрам бывают синяки на лице.
Бренда направляется прямо к стойке «ВИП‐приглашения», за которой мается охранник с внешностью гориллы, со скучающим видом обкусывая заусеницы.
– Добрый день, – говорит Бренда со спокойной уверенностью, – я служащая Министерства энергоресурсов. Этот мальчик только что принес мне вещь, раньше принадлежавшую дочери Бориса Вигора Айрис. Я должна немедленно ее передать, это амулет.
«Горилла», приосанившись, делает стойку, то ли угрожающую, то ли почтительную – я не очень понимаю. Или он просто пытается выпендриться перед Брендой.
– Я бы с удовольствием, мадемуазель, но господин министр уже на поле.
Словно в ответ на его слова со стадиона доносятся оглушительные крики, которые тут же сменяются национальным гимном.
– Ладно, – решает Бренда, – встретимся с ним после матча. Вы можете передать ему записку в раздевалку?
– Разумеется, мадемуазель.
– Вы просто прелесть.
Она достает из сумки блокнот, вырывает листок и что-то пишет на нем стремительным угловатым почерком. Я отворачиваю ворот куртки, чтобы взглянуть на Лео Пиктона. Тот сложил лапы на груди и дуется. Он утратил контроль над ситуацией, и не могу сказать, что меня это расстраивает. Я был тысячу раз прав, когда хотел сделать Бренду нашей помощницей: она из тех девушек, для которых все препятствия превращаются в трамплины.
– Я не собиралась присутствовать на матче, – объясняет она кассиру в окошке – Ну да ладно, всё-таки дело государственной важности. На правительственной трибуне есть свободные места?
– К сожалению, нет.
– Тем хуже. Выдайте нам два билета из брони.
– А как же Арнольд? – вырывается у меня помимо воли.
– Разве его звали не Харольд?
– По-моему, нет.
– Видишь, – говорит она, – мы о нем уже и думать забыли.
Мы проходим через турникет, через раму металлоискателя, потом через тамбур бюро, где делают ставки. Здесь нам обменивают билеты на две черные коробки. Бренда маркирует свою коробку чипом, приложив к виску. А я не знаю, что делать со своей.
– Ты первый раз на матче? – спрашивает она.
Я киваю. Она объясняет: пока мне не исполнилось тринадцать лет, я имею право делать ставки, но если я выигрываю, то ничего не получаю. Я опускаю коробку во внутренний карман, справа от медведя, и мы взбираемся наверх по ступенькам амфитеатра, которые сотрясаются от топота зрителей.
Под аккомпанемент одобрительных криков и свиста обе команды поочередно проходят по зеленой ковровой дорожке к верхней части стадиона, где находится пусковая установка. Трибуны полукругом нависают над игровой рулеткой, такой огромной, что можно различить номера ячеек с самого последнего ряда, где находятся наши места.
– Тоже мне, первый класс, – фыркает Бренда. – Мы хорошо сделали, что избавились от этого жмота Арнольда.
Я поддакиваю. Гимны команд затихают. Игроки в мягких простеганных комбинезонах, возглавляемые капитанами, замирают по стойке «смирно».
– Бо-рис Ви-гор! – скандирует толпа, топая ногами.
Капитан белых комбинезонов с голубыми звездами выходит на передний край игрового поля и под крики «браво» снимает глухой шлем, чтобы приветствовать публику. Потом настает очередь капитана зеленых в желтую крапинку, который под оглушительный свист снимает шлем, получает в лицо тухлый помидор, выпущенный из томатомета, утирается и снова надевает шлем.
– Делайте ставки! – надрываются громкоговорители.
Гигантская рулетка начинает раскручиваться, а тысячи фанатов вокруг нас в алчном возбуждении нажимают цифры в своих коробках. Бренда вскользь замечает, что если угадать номер, то целых шесть месяцев будет что тратить.
– Ставим на зеро? – предлагает она.
– Согласен.
Учитывая, что моя ставка бесполезна, надо ставить на то же, что и она. Будет очень глупо, если выиграю я один.
Барабан вращается быстрее и быстрее, наступает тишина.
– Ставки сделаны! – объявляют громкоговорители.
Зрители откладывают свои коробки и смотрят на экран, висящий над стадионом. Через несколько секунд на нем появляется число 31 – номер, на который было сделано больше всего ставок. Счастливчики испускают радостные вопли.
Первый игрок в зеленой форме в желтую крапинку входит в пусковую установку. С головокружительной скоростью он приземляется прямо в цилиндр, где, свернувшись клубком, перескакивает из ячейки в ячейку. Всё заканчивается тем, что он падает, растянувшись поперек ячеек 2 и 25. Когда рулетка останавливается, его тело выбрасывают наружу под шутки зрителей.
Бренда объясняет мне правила: рулетка будет крутиться до последнего человека-шарика. Чем ближе клетка, на которой умрет игрок, к номеру, выбранному большинством, тем больше баллов получает его команда. Если количество баллов у команд одинаковое, побеждает последний выживший.
– Делайте ставки!
Мы повторяем прежнюю ставку, чтобы не слишком себя утомлять. На этот раз побеждает число 27.
– Если подумать, – говорит Бренда, – это великолепная иллюстрация к нашему обществу. Случайное число, которое, как считают зрители, выбирают они сами, делая ставки, становится реальностью, определяющей судьбу каждого.
У меня сжимается горло: со мной как будто говорит отец. Белый комбинезон прыгнул в пусковую установку, и ему удалось остановиться на цифре 11, в трех клетках от 27. Это приносит 40 очков команде «Нордвиль Стар». Стадион разражается овациями.
Всё продолжается в том же духе еще час. С поля убирают трупы и уносят раненых. В игре остаются Борис Вигор (210 очков) и трое зеленых в желтую крапинку (340 очков). Напряжение, повисшее над стадионом, кажется, захватывает всех. Даже Бренда в конце концов поддается гипнозу. Я даю ей сосредоточиться и не мешаю вместе с другими колдовать в своей коробке для того, чтобы Борис попал на выигрышную клетку. Я наслаждаюсь тем, что сижу рядом с ней. И неважно, что она обо мне напрочь забыла, а меня самого грызет беспокойство за исход матча.
Вообще-то Борис Вигор сегодня совершенно не в форме. Он промахнулся почти на всех запусках рулетки и поранил колено, несмотря на стеганый комбинезон, предохраняющий от травм. Лео Пиктон, стоя у меня на коленях и вцепившись в полы куртки, нервно лягает меня в живот каждый раз, когда чемпион промахивается.