– Прекрати меня тискать, дурень!
Вскрикнув от изумления, министр роняет медведя и поворачивается ко мне:
– Он… он разговаривает!
– Ого! Вы его слышите?
– Разумеется, слышит: он же меня ограбил! Ты же знаешь, Томас, угрызения совести – отличный проводник.
– Где Пиктон? – рычит Вигор, хватая меня за плечи. – Он где-то прячется и управляет этим медведем на расстоянии!
– Отпусти ребенка и послушай меня, балда. Я умер, и этот медведь – мое временное место обитания. Но главное, я должен срочно передать тебе сообщение от Айрис.
Бледный как смерть, Вигор забивается в угол машины. Бренда, тоже побледневшая, тихонько теребит меня за руку и спрашивает, действительно ли Пиктон управляет игрушкой издали. Слово за словом я повторяю ей всё, что ученый сказал министру.
– Сообщение от Айрис? – с трудом выговаривает Борис. – Моей дочери?
– Естественно. Итак, цитирую: «Папа, в знак прощения посади желудь и вырасти из него дуб». Тебе это о чем-нибудь говорит?
Вигор падает на колени, хватает перепачканного помадой медведя в косынке-юбочке и прижимает его к груди:
– Любовь моя, это ты, действительно ты?
– Ох, не верю я ему, – бормочет Бренда.
А мне очень нравится это зрелище. Какое облегчение видеть взрослого, разговаривающего с игрушкой! Просто замечательно хоть немного разделить эту обузу с кем-то более опытным.
– Ты слышишь меня, малышка? – не унимается министр. – Это ты говоришь со мной?
– Не души меня, – ворчит Пиктон, – если хочешь, чтобы я не потерял с ней связь. Тише… она говорит, что забралась высоко на дерево, тебя нет рядом и ей очень одиноко.
– Я здесь! Я здесь, малышка моя, я здесь, поговори со мной!
– Где ты, папочка? – слышится тихий детский голос, исходящий из медведя. – Иди скорей сюда!
– Я иду, – торопится министр. – Но куда?
– Ко мне!
– Что там происходит? – спрашивает Бренда.
Пытаясь не терять хладнокровия, я объясняю, что сейчас в медведе Пиктона сменила Айрис – или же они по-соседски делят плюшевое нутро.
– Иди ко мне сюда, – повторяет детский голос.
Глядя медведю в пластмассовые глаза, Борис Вигор лепечет:
– Ты хочешь… ты хочешь, чтобы я умер?
– Она этого не говорила, – вмешивается голос старика. – Борис, есть более важный вопрос: мой Аннигиляционный экран. Ты помнишь, что когда я открыл пиктоний…
– Да плевал я на это! – орет Вигор. – Мне нужна Айрис! Она ушла? Верни ее!
Он неистово трясет медведя, будто надеется, что его дочь спрятана где-то в складках плюша и сейчас выпадет на пол.
– Прекрати, дурень! У девочки очень слабые электромагнитные импульсы! Ее уже здесь нет, связь прервалась.
Вигор останавливается.
– Скажи ей, Лео, что мне очень ее не хватает. Я не могу без нее жить…
– Можно подумать, твои слова ее утешат! Вот Томас тоже не семи пядей во лбу, но с мертвыми общается гораздо лучше!
Вигор вдруг поворачивается ко мне. Я держусь скромно и отвечаю ему неопределенной улыбкой.
– А ты слышишь голос моей дочери?
– Нет, господин министр. То есть слышу, когда он идет из моего медведя. Но сначала вы должны вернуть мне отца.
– Твоего отца?
– Робера Дримма, – уточняет профессор, – которого арестовало Министерство государственной безопасности, чтобы получить информацию обо мне. Только не притворяйся, будто ничего не понимаешь. Ты знал фамилию Томаса, знал, что он будет искать встречи с тобой. За всем этим стоит «Нокс-Ноктис», я более чем уверен. Ведь я читаю твои мысли.
Вигор мотает головой, обхватив ее руками. В салоне мчащегося автомобиля воцаряется напряженное молчание. Я изо всех сил стараюсь заглушить внутренний голос, который твердит, что министр – всего лишь марионетка, у него нет никакого влияния на полицию и мне не суждено больше увидеть отца.
– Возвращаясь к Аннигиляционному экрану, – снова начинает медведь, – ты должен понимать, Борис, что эффект пиктония…
– Стоп! – внезапно вопит министр энергоресурсов.
Он жмет кнопку переговорного устройства. Лимузин резко тормозит. Двое мотоциклистов, которые сопровождают нас сзади, в ту же секунду останавливаются.
– Выметайтесь! – командует Борис Вигор. – Мне нужно остаться одному.
Мы с Брендой с беспокойством оглядываемся. Трасса, закрытая для движения, пересекает еще более пустынный и мрачный пригород, чем наш, без всякого намека на метро или остановку какого-нибудь транспорта. Бренда настойчиво спрашивает министра, не будет ли он любезен довезти нас до шоссе Б45 «Нордвиль-север».
– Я сказал, выходите. Медведь останется у меня! – он засовывает Пиктона в карман пальто.
– Эй! Он мой!
Этот крик вырывается у меня против воли. Министр смотрит на меня со слезами на глазах.
– Ты одолжишь мне его на время? – спрашивает он слабым голосом. – За это ты получишь всё, что хочешь, но, если моя дочь вернется в него и будет говорить, я должен быть рядом…
– Да вы просто спятили оба! – возмущается Пиктон, вылезая из кармана министра. – Я не ваша собственность! Я вселился в этого медведя ради спасения человечества, я в нем – единственный хозяин, и сюда никому доступа нет! Борис, если ты хочешь возобновить разговор с Айрис, делай то, что я скажу. Ты немедленно отвозишь нас домой, возвращаешься в министерство, берешь себя в руки, приказываешь освободить отца мальчика и завтра с нами связываешься. Ясно? Лучше всего держать связь через мадемуазель Логан. Я предпочел бы не ввязывать в это мать Томаса, которая еще утомительнее, чем моя вдова.
Борис Вигор сглатывает слюну, проводит рукой по волосам, кивает и диктует шоферу мой адрес, который, оказывается, знает наизусть. Что подтверждает подозрения Пиктона, но одновременно и действенность его шантажа. Ко мне возвращается надежда.
Вигор спрашивает у Бренды номер ее мобильного. Она вынимает телефон и прикладывает к телефону министра. Оба нажимают голубые кнопки, чтобы аппараты обменялись контактами. Когда поцелуй мобильников завершается, я, пользуясь случаем, тоже прикладываю свой телефон к телефону Бренды. Она смотрит на мои действия как на что-то совершенно обычное, но, занеся ее номер в память телефона, я как будто даю клятву. И тут же записываю ее в «любимые номера». Сразу после телефонов родителей.
Лимузин покидает правительственную автотрассу и через десять минут останавливается на углу нашей улицы. Я заранее благодарю министра за моего отца. Он находится в полной прострации и не отвечает.
– Не сомневайся, Борис, – замечает медведь, карабкаясь по мне, чтобы залезть обратно под куртку. – Всё хорошее, что ты делаешь, ты делаешь для Айрис. И на ней это уже благотворно сказывается, поверь.
– Почему она не заговорила со мной из своей игрушки? – вдруг резко спрашивает министр.
– Твой чип глушит сигналы из другого мира. А у Айрис слишком слабый сигнал, чтобы воздействовать на материю, как это делаю я. Умершие дети предоставлены сами себе: им не могут помочь ни души предков, заблокированные наверху Аннигиляционным экраном, ни недавние покойники, оставшиеся в плену своих чипов, которые после их смерти используются повторно. Только автономный дух, такой как я, может уловить сигнал, который посылает Айрис.
– Но я же только что слышал ее!
– Это я имитировал ее голос.
– Что?
– Я воспроизвожу электромагнитные импульсы Айрис, чтобы ты смог ее узнать, только и всего. Ты не можешь обойтись без моего посредничества, Борис. До завтра. Я продиктую тебе по пунктам условия нашего соглашения. Но хочу, чтобы ты знал заранее: тебе придется уничтожить Аннигиляционный экран, если хочешь снова говорить с дочерью.
Министр вдруг рывком притягивает меня к себе и оказывается нос к носу с медведем, который сидит за пазухой:
– А где доказательства, что это действительно она? Если ты имитировал ее голос, ты мог выдумать и всё остальное! Про дуб, с которого она упала, писали все газеты! Здесь нет ничего сложного! Ты обвел меня вокруг пальца, негодяй! Ты вообще не профессор Пиктон!
В полной растерянности я возражаю:
– Неправда, господин министр, клянусь, есть доказательства…
– Ты выдумал весь этот блеф! – кричит он, отталкивая меня. – Чтобы я освободил твоего отца!
Бренда вмешивается:
– Ребенок готов на всё из любви к своему папе! Вы должны это понимать, господин министр!
Вигор пристально смотрит на нее, потом опускает глаза. Видно, как дрожит его подбородок.
– Убирайтесь! – глухо бросает он.
И, нажимая на кнопку, открывающую дверцу с нашей стороны, министр отчеканивает, не глядя на нас:
– Если суд признает его отца невиновным, он будет освобожден, если нет – понесет наказание. Это всё, что я могу обещать. Вон!
– Я только позволю себе напомнить, – говорит Бренда вкрадчиво, но с угрозой, – что была свидетелем того, как вы сейчас обращались с ребенком. Насколько я знаю, иммунитет министра не распространяется на насилие по отношению к детям младше 13 лет? И как врач завтра я подам заявление в Комиссию по защите детства, если господин Дримм-старший не вернется домой к четырнадцати часам.
Борис смотрит на нее с изумлением, которое сразу сменяется чем-то похожим на восхищение.
– Будем считать, что я этого не слышал, мадемуазель.
– А я всё забуду после четырнадцати часов. Как ваши агрессивные действия, так и посмертные заявления профессора Пиктона. Это ведь хорошая цена за освобождение безобидного и абсолютно невинного человека?
– Убирайтесь, – цедит он сквозь зубы.
Бренда подталкивает меня. Я выхожу из машины и, окруженный кортежем мотоциклистов, говорю: «Спасибо, до свидания, господин министр».
Стоя на тротуаре, я машу вслед удаляющемуся лимузину. Потом поворачиваюсь к Бренде Логан, которая почему-то смотрит на меня ледяным взглядом, упершись руками в бока.
– Слава богу, что ты была рядом, – говорю я, чтобы разрядить атмосферу. – Видите, профессор, как правильно мы сделали, что доверились Бренде!
Руки Бренды с силой опускаются на мои плечи.