– Им был нужен браслет или медведь?
От ее вопроса меня бросает в дрожь. Неужели эти типы были из тайной полиции?!
– Я не успел сосредоточиться на их мыслях, только на их шнурках, – отвечает Пиктон. – Это могли быть и простые налетчики, которые подкараулили нас у выхода из банка. Но если у тебя есть сомнения и ты хочешь обменять меня на своего отца, в твоих интересах сделать это как можно быстрее.
– У меня странное чувство, – говорит Бренда.
У меня тоже. Я всё больше ощущаю, что Пиктон хитрит. Во всяком случае, у него есть какая-то задняя мысль. Его желание броситься прямо в волчье логово похоже на одержимость, и я спрашиваю себя: действительно ли это проявление альтруизма по отношению к моему отцу?
– Именно так! – настаивает медведь, прочитав мои мысли.
И добавляет, что, если у меня есть план лучше, он примет и его.
– Кажется, есть.
– Что есть? – переспрашивает Бренда.
Я молчу. Медведь тоже замолкает, чтобы изучить идею прямо у меня в голове.
– Это может сработать, – соглашается он.
Мы поднимаемся к Бренде, вынимаем ее кенгуру из морозилки и разогреваем в микроволновке. Потом я приступаю к допросу. Безрезультатно. То ли Борис Вигор не хочет говорить, то ли не может. Или у него случился тепловой удар.
– Наоборот, – возражает Пиктон. – В микроволновке клетки меняют полярность сто миллиардов раз в секунду: это должно было подстегнуть обменные процессы между фотонами его сознания и молекулами кенгуру. Нет, проблема в другом.
Пока Бренда варит себе кофе, профессор продолжает размышлять вслух:
– После смерти этот недоумок невольно оказался здесь, потому что твоя соседка рисовала его дочь. Вигор материализовался в игрушке, как я. Он и при жизни только и умел, что воровать у меня идеи. Но результат получился плачевным: он может выговорить только одно слово и не способен двигаться. Значит, ему нужно вселиться во что-то, имеющее с ним более тесную связь.
– Но какое отношение вы имели к моему медведю? Почему у вас так хорошо с ним сладилось?
– Потому что он уже опустел. Эта старая игрушка просто собирала пыль. Ты больше ничего к нему не испытывал, он был свободен. А кенгуру весь пропитан привязанностью Бренды, ее чувством обделенности и одиночества, детскими мечтами. Этот Волшебный принц, заключенный в махровом мешке, слишком нагружен эмоционально, он неподходящее место для негативных вибраций Вигора. Министра надо переселить.
– Куда?
– В твою куклу, изображающую Бориса Вигора. В этот кошмар из латекса, с которым никто никогда не устанавливал эмоциональной связи. Ему будет легче наладить контакт между своими переживаниями и телесным образом.
– И как его переселить?
– Потом объясню.
Я предлагаю Бренде пойти ко мне, но она отказывается. Ей не по себе. Может, из-за того, что мы терзаем друга ее детства, запихивая то в морозилку, то в микроволновку… Она ворчит:
– Еще утро не кончилось, а я уже выдохлась. Старею.
Бренда глотает горсть таблеток и косо смотрит на меня.
– Пора мне перестать психовать из-за твоих приключений, Томас. Честно говоря, ты просто всё выдумал. А я поверила, и в результате у меня начались глюки. Бесит, что со мной вообще не считаются!
Я тяжело вздыхаю. Как это утомительно – всё время возвращаться к пройденному. Бодрящий эффект виски закончился, теперь дают о себе знать неприятные последствия. А может, это реакция на нападение? Вдруг оно разбудило в ней какие-то жуткие воспоминания?
Не скрывая разочарования, я говорю:
– Прости, Бренда. Буду выпутываться сам. Одолжишь мне кенгуру? Я освобожу его от всего постороннего, принесу обратно и оставлю на коврике перед дверью. Счастливо!
Она смотрит, как я укладываю Вигора и Пиктона в хозяйственную сумку между бумагами. Ее взгляд падает на футляр с бриллиантовым браслетом. Наши глаза встречаются. С безразличным видом я вынимаю шкатулку и кладу на край раковины со словами:
– Компенсация за беспокойство.
А потом выхожу из квартиры и закрываю за собой дверь.
33
Вставляя ключ в замочную скважину, я слышу шаги за спиной. Даже не оборачиваясь, я знаю, кто это. Футляр с бриллиантовым браслетом шлепается в хозяйственную сумку между медведем и кенгуру. И рука Бренды тяжело опускается на мое плечо. С обреченным видом она бормочет сквозь зубы:
– Ты у меня уже в печенках сидишь!
Ничего более лестного я в жизни не слышал.
– Знаешь, почему я помогаю тебе, Томас? Потому что в моей жизни нет никого и ничего интересного, вот и всё. Так что не воображай о себе слишком много.
Я киваю. И говорю, что если бы мог обратиться к кому-нибудь еще, то ни о чем бы ее не просил.
Потом открываю дверь и предупреждаю:
– Сними обувь, иначе мать закатит скандал.
Она скидывает кроссовки, интересуется, можно ли остаться в носках или необходимо надеть мусорные пакеты. Я воспринимаю ее ехидство как знак, что мы стали сообщниками. Бренда усаживается на диван, где спал отец. На подушке еще осталась вмятина от его головы. Тоска сжимает мне сердце. И я поскорее выхожу из гостиной.
Ступеньки, по которым я поднимаюсь наверх, нещадно скрипят, и можно всхлипывать, не опасаясь быть услышанным. У себя в комнате я хватаю кукольного Бориса Вигора, сидящего на полке, и как можно быстрее спускаюсь к Бренде.
И вот я уже удрученно смотрю на четырех персонажей, сидящих рядком на папином диване. Женщина моей мечты, которая сначала напивается, а потом глотает таблетки от похмелья. Медведь моего детства, оккупированный скандалистом-ученым. Махровый кенгуру с застрявшим в нем покойником-министром. И латексный супермен с бодрой улыбкой… Огромная усталость наваливается на меня, хочется на всё махнуть рукой.
– Только вот не надо сейчас переживать кризис переходного возраста, – ворчит Пиктон. – Потом у тебя будет на это куча времени. Давай, за работу.
– А как это делается?
– Так же, как вчера, когда ты мобилизовал свои белки´ и атаковал жир. Никакой разницы. Доверься интуиции. Вообрази, что это ты сам, и постарайся представить картинку.
Я тяжело вздыхаю и стараюсь настроиться на кенгуру Бренды, мысленно войти в нутро махровой сумки. Собираю воедино все свои воспоминания о Борисе. Представляю, как они вихрем кружатся в молекулах Брендона, словно снежинки в стеклянном шаре. А потом делаю усилие, чтобы эти образы слепились в один. И наконец крепко зажмуриваю глаза – будто смыкаю челюсти экскаватора. И, мысленно вырвав шарик из кенгуру, вкладываю его внутрь фигурки из латекса. Расслабив веки, я приказываю воспоминаниям, заключенным в шарике, вновь рассыпаться и перемешаться с молекулами резины.
– Томас, ты в порядке?
Я лежу на полу. Бренда, наклонившись, встревоженно трясет меня за плечи. Я встаю.
– Превосходно, – говорит медведь.
– Ай… рис, – бормочет маленькая копия Вигора.
– Я его слышу! – вскрикивает Бренда. – Это его голос, это он!
Я оборачиваюсь. Она нервно грызет ногти, а ее глаза выражают одновременно испуг и облегчение. Я протягиваю ей кенгуру:
– Можешь забрать его, он теперь такой же, как раньше. Перемещение закончено.
Она изумленно смотрит, как Пиктон делает Вигору гимнастику. Медведь сгибает и разгибает куклу, чтобы помочь министру включиться в резиновую структуру. При этом он всё время повторяет:
– От чего ты умер, Борис?
– Сердце… – с трудом выговаривают резиновые губы, застывшие в победной улыбке.
– Тебя не убили?
– Н‐нет.
– А где твой чип?
– А т-твой? – медленно произносит бывший министр, словно каждый звук стоит ему нечеловеческих усилий. – Где… он?
– Тебе дали задание, да? Перед тем как тебя… как ты умер? Я был прав, – заключает медведь. – За всем этим стоит Оливье Нокс. Живые потеряли надо мной контроль и поэтому послали мертвого, чтобы заставить меня говорить. Вот почему они не сняли с него чип.
– Где… моя дочь? – невнятно произносит кукла.
Я бросаю в ответ:
– А где мой отец?
Нарисованное лицо с идиотской улыбкой остается неподвижным.
– Отвечай, если хочешь увидеть девочку, – командует Пиктон.
– Я… не… предатель, – произносит уменьшенная копия Вигора.
Оттолкнувшись от пола задними лапами, медведь прыгает на низенький столик, включает телевизор и трижды нажимает на пульте цифру «6».
Вместо изображения на экране появляется рябь.
– Папа! – зовет тихий голос, еле слышный сквозь треск помех.
Белая как бумага, Бренда хватает меня за руку. Это потрясающе – ощущать с ней единство, переживать одно и то же чувство. От того, что ее пальцы сжимают мои, я на секунду забываю обо всех опасностях и проблемах…
– Айрис! – кричит резиновый министр. – Иди ко мне!
– Не могу… – раздается стон, еле слышный сквозь помехи. – Забери меня отсюда! Спаси!
Игрушечный Вигор пытается встать, но всё время падает.
– Помоги мне попасть в телевизор, Пиктон! – умоляет он.
– Это невозможно, – отвечает профессор. – И бесполезно. Вы общались бы не больше, чем два комка в пюре. Нет, вы сможете обрести друг друга только в высшем, духовном мире. И только если ты поможешь уничтожить Аннигиляционный экран, который удерживает вас на Земле… Нокс обманул тебя, чтобы отправить в потусторонний мир. Живой или мертвый, ты ничем не можешь помочь своей дочери. Если только не перейдешь на мою сторону. Он отправил тебя ко мне как шпиона. Так стань двойным агентом!
– Но что я тогда ему скажу… про твой труп? Где он?
Медведь вопросительно смотрит на меня пластмассовыми глазками.
– Его съела акула! – кричу я. – Ее поймали, порубили на куски, зажарили, расфасовали по банкам… Пока они будут вскрывать по всей стране консервы с акульим мясом, мы выиграем несколько дней…
Воодушевленный своей идеей, я добавляю, что сейчас же отнесу Бориса в министерство, и он передаст эту информацию в обмен на освобождение моего отца.
Две игрушки молча ведут переговоры.
– Ты и вправду чокнутый, – задумчиво произносит Бренда.