– Где я? – бормочет отец.
С комом в горле отвечаю, что не знаю, но я всё время рядом с ним. И держу его за руку, пока он снова не засыпает.
– А мы не облажались, – раздается из подарочного пакета.
Я прикидываюсь глухим, чтобы еще немного помечтать о Лили Ноктис.
– Как раз об этом я и говорю, – поясняет голос.
Скорая резко тормозит. Дверцы открываются, санитары вытаскивают наши носилки и вываливают нас, как мусор с тачки. Мы оказываемся на тротуаре в каком-то пустынном деловом квартале, прямо перед входом в метро. Скорой уже и след простыл.
Я встаю и пытаюсь поднять отца, который бормочет латинские стихи, как в свои самые запойные вечера. Тащить его в метро у меня не хватит смелости. Я вынимаю телефон и вызываю такси по абонементу доктора Макрози, а пока открываю подарочный пакет, чтобы прояснить ситуацию.
– Я уже ничего не понимаю, – обрушивается на меня медведь, пока я вызволяю его из пакета. – Нокс и Ноктис – заодно, они использовали Вигора, чтобы украсть мои открытия, а теперь они что, стали соперниками? И сделали тебя ареной борьбы? Нокс управляет на расстоянии твоим воздушным змеем, чтобы ты меня убил, а Ноктис вынимает меня из измельчителя мусора, чтобы сделать тебе подарок. Это черт знает что. Им наплевать на нас, но какова их цель, каковы ставки?
– Во всяком случае, Лили Ноктис, – точно наша союзница.
– Посмотри мне в глаза и повтори то, что сейчас сказал.
Это не так просто, учитывая, что он теперь состоит из трех частей: уха, одной лапы и всего остального. Пожелтевшая набивка, высохшая и заплесневевшая, торчит наружу изо всех дыр.
– Ничего страшного, – успокаивает меня медведь. – Вот из-за чего я расстроен, так это из-за твоих детских башмачков. Я свернулся в комок, быстро разулся и запустил ими в измельчитель мусора, чтобы его заблокировать… Но будь разумен, Томас: Лили Ноктис – самая опасная женщина в мире!
– Ну, может, она изменилась! Или решила обмануть своего брата, чтобы вести дела с нами!
– Какие дела?
– Не знаю… Она хочет, чтобы я спас мир. Она говорит, что я единственный, кто может это сделать.
– Когда то же самое говорю тебе я, ты не веришь. Понятное дело, я не так убедительно виляю задом.
Я снова запихиваю его в подарочный пакет и помогаю отцу сесть в такси, которое как раз остановилось перед станцией метро.
– С кем ты разговаривал? – невнятно произносит он.
– Ни с кем, папа.
– И ты туда же! – выпаливает он с отвращением. – Они никого не слушают, им наплевать… Margaritas ante porcos… Бисер перед свиньями!
Не знаю, какой разряд вкатили моему отцу в электрошлем, но выглядит он сейчас как пьяный. Мать воспримет это как очередной запой. Я захлопываю дверцу машины и вдруг чувствую, что зверски устал. Устал врать, влезать в чужие драки, разбираться, кто свой, кто чужой, выкладываться до последнего ради людей, которые водят меня за нос… Осточертело быть героем.
Когда мы останавливаемся около дома, я замечаю, что в окнах не горит свет. Машины матери тоже нет. Наверняка празднует свой триумф с этим Бюрлем. Отлично, а я тут вожусь с алкашами и обрубками из мусоропровода!
– Это е-е-есть… на-а-аш после-е-едний! – горланит отец, тряся кулаком вслед уезжающему такси. – И реши-и-ительный бой…
Когда он затягивает свои средневековые песни, мне жутко хочется ему врезать… Что на меня нашло? Не понимаю, почему я так на всё реагирую… Наверное, это и есть ощущение похмелья, о котором предупреждало чудовище из госбезопасности. Как же я хочу, чтобы взлетел на воздух не Аннигиляционный экран, а Голубой холм! И все эти министры с их темными делишками!
– Прекрати всё время думать о Лили Ноктис! – ревет медведь из пакета. – Мне не нравится, как она на тебя влияет!
– А вам вообще ничего не нравится, ревнивец несчастный! Едва какая-нибудь женщина хочет мне помочь, она сразу становится исчадием ада! Сначала Бренда, теперь Лили! Только хватит меня пилить, ладно? Мы с вами не семейная пара!
– В любом случае завтра я должен быть на конгрессе в Зюйдвиле.
– Счастливого пути! – говорю я и хорошим пинком отправляю подарочный пакет через ограду.
Потом усаживаю отца, прислонив его спиной к стене, под свет уличного фонаря. По возвращении госпожа Дримм обязательно наткнется на своего мужа, и в этот раз мне не придется придумывать объяснения.
Вот так. Я захожу в дом и запираю дверь на ключ.
44
Главный дом – резиденция президента Объединенных Штатов, 23:00
В просторном бальном зале кружатся в танце штук пятьдесят девушек, из которых половина – их двойники. Игра состоит в том, чтобы отличить настоящую девушку от голограммы. Претенденты входят в зал по очереди, и у них нет времени понаблюдать за своей жертвой – в их распоряжении всего тридцать секунд, чтобы сделать верный выбор. Если они хватают пустоту, то уезжают ни с чем. Если девушку, то получают право уединиться с ней, а пресс-служба удваивает ее гонорар.
До сих пор Бренде не везло: сын президента, министры и приглашенные журналисты выбирали только ее голограмму.
Наступает черед Оливье Нокса. Он останавливается перед гигантской фотографией Бориса Вигора, которому посвящен этот вечер. Борис всегда выигрывал, но с тех пор, как умерла его дочь, никогда этим не пользовался, уступая свою очередь коллегам. Его преемник склоняется перед портретом с траурной лентой, осеняет себя знаком Рулетки и устремляется к танцующим.
Заунывный вальс, женщины под шелковыми покрывалами и игра света влекут меня и в то же время вызывают отвращение. Здесь я тайный зритель, невидимый и неуязвимый, и в то же время пленник, потому что не могу отвернуться и вынужден смотреть на то, что меня пугает.
Осторожно обойдя дюжину танцовщиц, Оливье Нокс, ни секунды не колеблясь, словно загипнотизированный, направляется к одной из двух Бренд. К виртуальной или настоящей? Его рука обвивает талию девушки, и он увлекает ее к лестнице под аплодисменты хозяина.
Пристегнутый ремнем к трону, справа от которого торчит капельница, а слева – баллон с кислородом, Освальд Нарко Третий, пожизненный президент Объединенных Штатов, – единственный зритель на этом спектакле. Уже три года он страдает слабоумием, и я вижу струйку слюны, которая течет между ортопедическим аппаратом для поддержки головы и дыхательной трубкой. Он уже не в состоянии выехать из резиденции, но по-прежнему олицетворяет стабильность государства.
– Наконец-то ты готов, Томас, – говорит Оливье Нокс. Зеленоглазый молодой человек только что уступил Бренду министру государственной безопасности и теперь встал на лестнице перед большим зеркалом, из которого я на него смотрю. – Сегодня ночью твой сон приобрел особую вибрацию, которая позволит тебе понять кое-что очень важное. И тогда в глубине твоего подсознания между мной и тобой возникнет нерасторжимая связь. Теперь ты созрел, Томас Дримм. Я приступаю к последнему этапу твоей инициации.
Он удовлетворенно вздыхает, отрываясь от своего отражения в зеркале, и пристально вглядывается в меня.
– Было приятно увидеть тебя во плоти. Ты меня не разочаровал. Ты оправдал все надежды, которые я возложил на тебя с самого твоего рождения. Видишь ли, Зло нуждается в Добре, чтобы обновляться, иначе оно ослабевает, теряет энтузиазм, изобретательность… Посмотри на этот прогнивший мир. Он стал абсолютно неинтересен, им слишком легко управлять. Мне скучно. Где сопротивление, безумство, вера, бескорыстие, мечты? Ты ведь вернешь нам равновесие, мой мальчик, правда?
И он проводит пальцем по запотевшему зеркалу, любовно обводя контур моего лица
– Ты – Избранный. Избранный мной. Мне нужен был противник, Томас, чтобы стать сильнее. Как пришествие Христа невозможно, пока не явится Антихрист, так и Дьяволу необходим Антидьявол, чтобы удвоить свое могущество. Лишенные противодействия Светлых сил, силы Тьмы в конце концов угаснут… Было бы очень жаль.
Он достает из кармана черный носовой платок с зеленой каймой и протирает зеркальную поверхность, словно хочет протереть мне глаза.
– Твоя жизнь станет необыкновенно захватывающей. Ты будешь вечно и безуспешно биться над главным вопросом: бороться ли тебе со мной, рискуя сделать меня сильнее, или перейти на сторону Зла, чтобы восторжествовало Добро?
Он собирает свои длинные волосы и закручивает их в пучок.
– Ты принял меня за идиота, подсунув чип Физио. Но я с наслаждением слушал твое вранье. С наслаждением, которое придало мне сил.
Внезапно черты его лица расплываются, остаются только зеленые глаза, но вокруг них тут же вырисовывается другое лицо.
– Мне тоже, – уточняет голос Лили Ноктис.
– Нам обоим, – это снова Оливье Нокс.
Не веря своим глазам, я смотрю на сводных брата и сестру, которые поочередно принимают облик друг друга.
– Мужчина и женщина, инь и ян, – произносят они хором из одного тела, которое на глазах изменяется, мгновенно превращаясь то в мужское, то в женское. – Позднее ты поймешь, что именно в этом секрет подлинной власти.
– Во всяком случае, нашей власти над тобой, – говорит она.
– Но мы и сами полностью зависим от этой власти, – говорит он.
– Нам необходимо, чтобы ты любил и ненавидел нас.
– Поэтому мы будем и дальше создавать твои сны и твою реальность.
– Итак, до скорой встречи, дружочек. Для спасения мира тебе остался всего один день…
СредаЯ спас мир или погубил?
45
Дождь хлещет как из ведра, и мне так плохо, хоть вешайся. Не успел я протереть глаза, как навалилась страшная тоска… Вообще-то всё нормально. Можно даже сказать, что жизнь мне улыбается. Мне снилась Лили Ноктис, а проснувшись, я обнаружил восемнадцать эсэмэсок от Бренды, в которых она подбадривала меня, просила прощения, спрашивала, всё ли в порядке, освободил ли я отца, что с Пиктоном, чем нам помочь, почему я не отвечаю, неужели не понятно, что она сходит с ума от беспокойства, как ее бесит, что она позволила Умнику, которому даже нет тринадцати лет, задурить себе голову, и на что это похоже – отмалчиваться, когда министр государственной безопасности заверил ее, что освободил нас с отцом, а вернувшись, она видела свет в моем окне.