кам и подсчетам, эта бомба, будучи заряженной, непременно сработает, и посоветовал работу сжечь, а прототип — разломать. Однако сделать это уже не представлялось возможным, ибо работа «уплыла» в спецхран ФБР вместе с опасным чемоданчиком. Да и к самому студенту была приставлена неслабая охрана, ибо до федералов дошли сведения о том, что Филипсом весьма заинтересовалась пакистанская разведка.
Обо всем этом сам Филипс рассказал в своих воспоминаниях. Мне довелось встречаться с Ф. Дайсоном, и на вопрос о Филипсе он ответил:
— Это неправда, у меня никогда не было таких студентов. У меня был студент, который очень хорошо узнавал чужие тайны. Он удивил меня, когда узнал очень много секретной информации, не имея к ней допуска. Но он не создал тогда никакого оружия. Он стал потом неплохим инженером, у него сейчас есть своя компания, которая существует очень неплохо, и ему вовсе не нужно изобретать ядерное оружие.
Если Дайсон говорит: не было, значит, не было. Что касается Джона Аристотеля Филипса, уточню, что впоследствии он оставил физику и стал известным политтехнологом. Его компания «Аристотель интернэшнл инк» участвовала, кроме прочего, в подготовке выборов американского президента Джорджа Буша-младшего и украинского президента Виктора Ющенко.
Итак, главным препятствием в деле создания действующей ядерной петарды является проблема получения самого заряда — литого шарика оружейного урана или плутония. Причем если урана на одну бомбу должно быть 45–50 килограммов, то плутония хватит 5–8. Можно сделать взрывчатку и из кали-форния-252 — его для взрыва мощностью в 2 тонны тротила потребуется всего около 3 граммов, однако изготовить эти граммы сложнее, чем килограммы плутония. А достать последний, хотя и сложно, но можно. При ревизии на японском заводе по переработке радиоактивного топлива в 2003 году была выявлена недостача 206 килограммов хранившегося там плутония. Ответственные лица тогда заявили об обычной «утруске», когда 101 килограмм якобы перемешался с жидкими отходами и попросту уплыл. Оставшиеся же 105 килограммов, которые в эти отходы уже не влезали ни по каким физическим и химическим параметрам, были объявлены простой ошибкой в расчетах, типа их и не было никогда. Это при том, что плутония на заводе хранилось не так и много, 6 890 килограммов, а ошибка весьма солидная (тем более для такого серьезного предприятия).
В 1947 году создатели первой атомной бомбы совместно с журналом Чикагского университета «Bulletin of atomic scientists» организовали проект под названием «Часы Судного дня» («Doomsday clock»). Периодически на обложке журнала печатается циферблат часов со стрелками, установленными за несколько минут до полуночи, — символического наступления ядерной катастрофы. Решение о переводе стрелки принимает совет экспертов, в числе которых 18 лауреатов Нобелевской премии. Перевод производится после того, как угроза атомного Армагеддона после каких-нибудь событий становится более или менее реальной. Изначально часы были установлены на 11:53. После того, как в 1949 году первую свою атомную бомбу испытал СССР, их перевели сразу на 4 минуты вперед. Еще 1 минуту добавили после того, как США и СССР почти одновременно провели испытание термоядерного фугаса. Затем в 1960 и 1963 годах, после подписания договоров о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космосе и под водой, их перевели назад на 5 и еще на 5 минут, однако в 1968 году, после того, как в клуб ядерных держав вступили Франция и Китай, эксперты снова вычли 5 минут, и т. д. В 2007 году часы были переведены на 2 минуты вперед после того, как стало известно о ядерных программах Ирана и Северной Кореи.
Случаи с аспирантскими и студенческими ядерными фугасами — не самые удивительные. Уже в конце 1990-х годов задача постройки… нет, не ядерной бомбы, а действующего ядерного реактора оказалась под силу обычному американскому бойскауту. Когда все обнаружилось, рядовых американцев спросили:
— Вы знаете, чем занимается ваш сын по вечерам? Он говорит, что пошел на дискотеку или на свидание. Но, может быть, он собирает в сарае ядерный реактор?..
Всемирно известный ученый Ф. Дайсон, профессор Принстона, побывав в Москве, в Физическом институте им. П. Н. Лебедева РАН, прочитал лекцию «Еретические мысли о науке и обществе». Действительно, он высказал пять абсолютно еретических мыслей. Первая — шум вокруг глобального потепления сильно преувеличен; это потепление идет, но от него нам больше пользы, чем вреда. Вторая — биотехнологии перестанут пугать человека после того, как в магазинах начнут продавать наборы «Юный биотехнолог», а пора эта не за горами. Третья — человек может и должен управлять эволюцией. Четвертая — путь к решению многих проблем человека лежит через генную инженерию. Пятая мысль, высказанная Дайсоном, связана с ядерным оружием. Эта заключительная часть его публичной лекции фрагментарно приведена ниже.
Мнение эксперта
Фримен Джон Дайсон — американский ученый-теоретик в области ядерной физики и астрофизики, член Лондонского королевского общества и Национальной академии наук США, один из создателей квантовой электродинамики, почетный доктор университета Йешива, университета Глазго, Принстонского университета.
Моя последняя ересь связана с ядерным оружием. Потому что, как мне кажется, это самая важная проблема. Несмотря на то, что стоит она последней, для меня она является приоритетной. Я говорил об этом десятки лет назад и говорю об этом до сих пор. Изменения, которые произошли в этом вопросе за последние 25 лет, были кардинальными. Некоторые были к лучшему, некоторые к худшему. К лучшему был, например, абсолютно мирный распад СССР. Самое плохое изменение, о котором я даже не думал, это запуск Соединенными Штатами программы войн, направленных на предотвращение войн.
Мы активно спорим о том, есть ли ядерное оружие у Ирана, Пакистана или у Кореи, у стран, называемых «странами-изгоями», опасаясь, что оно вдруг может оказаться в руках у террористов, у «Аль-Каиды». Об этом говорят уже 50 лет. Но есть еще одна проблема — это наше собственное оружие. У нас самих, я имею в виду США, накоплено примерно 10 тысяч ядерных боеголовок. Этого вполне достаточно для того, чтобы уничтожить человечество. У Российской Федерации примерно столько же, я думаю. У других стран — меньше. И этот огромный арсенал может нанести необратимый урон всему миру, даже если лишь небольшая часть его будет использована. Люди жалуются, что русские небрежно относятся к охране своих ядерных запасов, но я никогда не забуду, как я вошел в помещение одного из американских складов и увидел 41 водородную бомбу, лежавшие на полу и даже не связанные. Я их аккуратно пересчитал, их там было ровно 41. Интересно, заметил ли бы кто-нибудь, если бы их там было на одну или две меньше. С нашей стороны, тоже есть определенная неряшливость. Ведь наша безалаберность — это наша беда.
Можно говорить о ядерном оружии двояко. Можно вспомнить о религии, о морали, о том, что это уникальное оружие геноцида, и наша священная обязанность — поскорее избавиться от него. А можно рассуждать с точки зрения военного регулирования, о его сдерживающем потенциале. Я не буду говорить о религиозных соображениях, не буду повторять рассуждения многих гуманистов о том, что использовать ядерное оружие — аморально. Я хочу убедить вас в том, что ядерное оружие бесполезно в условиях войны. Мы не просто должны остановить Иран или Северную Корею в их попытках создать ядерную бомбу; мы должны доказать, что это бесполезно для военных целей. Для войны с бедными странами она не нужна, потому что не там располагаются какие-то интересные объекты для ядерных бомбардировок. Они есть в богатых странах. По отношению к ним мы часто видим лютую ненависть, но даже она в данном случае не поможет выиграть войну. Слишком велика разница в силе, как в ядерной, так и в обычной.
Как мне кажется, основной задачей нашей внешней политики должно стать полное избавление от всего ядерного оружия. Конечно, я понимаю, что полное избавление — нереально. Ведь далеко не все в мире — друзья, и, конечно, каждый обязательно подумает: «Припрячу-ка я парочку боеголовок где-нибудь. На всякий пожарный». Вместе с тем не так легко спрятать эти боеголовки. Поэтому когда мы говорим об избавлении от ядерного оружия, то речь идет именно о его запрещении. Так же как некогда было запрещено оружие биологическое. То есть мы должны знать, что собственное оружие нашей страны уничтожено, и только в таком случае мы сможем сделать мир безопаснее. Уничтожив ядерные боеголовки, мы можем уменьшить вероятность возникновения войны. Это возможно либо в одностороннем порядке, либо в ходе многосторонних переговоров.
В последние 50 лет у нас уже было несколько положительных примеров таких действий. В 1963 году, когда я работал в Американском агентстве по контролю за разоружением, мы пытались создать самую большую водородную бомбу. Советский Союз тоже работал над этой задачей. И мы верили, что следующим этапом в этой гонке вооружений будет гигатонная бомба. Эта бомба смогла бы за один раз разрушить огромный город, создать цунами и так далее. Президент Кеннеди и генсек Хрущев положили конец этому безумию и договорились, что возможны лишь подземные испытания — и не более 10 мегатонн. Потом начались новые переговоры по дальнейшему уменьшению мощности, но, как мне кажется, Хрущев и Кеннеди упустили тогда реальный шанс запретить вообще любые испытания ядерного оружия.
Еще один хороший пример — это полное запрещение биологического оружия, которое произошло в 1969 году, во времена президента Ричарда Никсона. Это прошло достаточно тихо и мирно. Не было никаких международных переговоров, не было никакого ратификационного процесса; оппоненты этого решения просто не получили никаких шансов возражать, потому как не было долгой формальной процедуры. Просто Никсон объявил, что на всей территории США любые формы биологического оружия запрещены и подлежат уничтожению. Тогда один из ведущих специалистов в области биологическо