Прихватив рукой кофточку на груди, я выскочила из карабановской квартиры и горохом ссыпалась по лестнице. Сквозь щель в одной из дверей нижнего этажа любопытно таращился старушечий глаз. Это ещё больше подстегнуло меня, и на крылечко, в ночную темень, я вылетела уже со скоростью курьерского поезда. Споткнулась обо что-то лежащее прямо под ногами и полетела кубарем по мокрому асфальтовому тротуарчику, ссаживая коленки и больно ударившись грудью. В обычной ситуации я присела бы на корточки и немного повсхлипывала, утишая боль, но уже в момент удара мне было не до болевых ощущений – я вся похолодела оттого, что поняла: споткнулась я обо что-то живое. Или почти живое…
С предчувствием, крайне нехорошим, я поднялась и, прихрамывая, осторожно вернулась к крыльцу. Действительно, неловко, скомканной кучей тряпья там лежал на боку человек, и, исходя из печального опыта последних дней, мне даже в голову не пришло, что это может быть просто пьяный. Упрямо не веря подсознанию, но уже зная, что случится сейчас, я потянула тело за плечо. Человек опрокинулся, и на меня уставились остекленевшие глаза Валерия Петровича. Неизвестно, сколько времени был мёртв бывалый опер, но торчащая из груди рукоятка ножа не оставляла в том никаких сомнений.
Я сломалась. Плохо помню, что было дальше, но в каких-то просветах сознания я обнаруживала себя сидящей рядом с трупом, видела, как то глажу его по голове, то пытаюсь прикрыть невидящие глаза Валерия Петровича. В один из моментов я, как посторонняя, удивилась странному низкому вою, идущему откуда-то совсем рядом. И лишь после этого до меня дошло, что это я, я сама вою по-звериному, страшно и без слёз.
Неизвестно, сколько длилось безумие, час или пять минут, пока до меня с трудом не дошли из внешнего мира звуки, на которые инстинкт самосохранения отозвался сигналом опасности. Я подобралась, как волчица перед броском, и обернулась. Вой сирен всё усиливался, и вот уже высокую подворотню соседней сталинской пятиэтажки осветили фары, зашмыгали синие блики мигалок. Не поднимаясь на ноги, я завалилась на бок в сырую траву и неловко поползла за угол несостоявшегося особняка Лёхи Карабана.
Мне удалось уйти незамеченной. Не дожидаясь, пока события развернутся дальше, мелкими перебежками я побежала по двору вдоль капитальных гаражей, пригибаясь, как под обстрелом. Стремление было только одно – как можно быстрей и дальше исчезнуть из этого места, пока патрульные не начали прочёсывать окрестные дворы. В своём изодранном и окровавленном виде я стала бы для них просто подарком судьбы. Молнией перелетев Весеннюю, на которой по счастливой случайности никого в этот момент не было, я на автопилоте неслась дворами к своему дому, ругая себя за то, что, как последняя дура, продрыхла вечером несколько часов вместо того, чтобы на всякий пожарный случай собрать свои вещи и перегнать Володин «Круизёр» в другое место.
Ругайся не ругайся, но сейчас времени у меня было в обрез. Неизвестно, как скоро милиции удастся вытащить на свет божий любознательную бабку, видевшую мой скоропалительный побег от её покойного соседа; неизвестно, как быстро сориентируются они с направлением поисков. Ну, скажем, час-другой у меня в запасе есть.
В эти чёрные минуты я не слушала разум. Подсознание вело меня наугад, но твёрдо, подсказывая поведение и подзаряжая из какого-то совершенно нечеловеческого резерва сил. Перед самым своим подъездом я резко остановилась, глубоко вздохнула, успокаивая сердцебиение, и медленно потянула на себя застеклённую дверь, умоляя Всевышнего на этот момент выманить куда-нибудь охранника из его аквариума. Однако Всевышний, по всей видимости, сейчас сопровождал душу Валерия Петровича до райских врат, и было ему не до меня. Рыжебородый шкипер по-прежнему торчал на своём боевом посту, а его глаза при моём появлении стали откровенно испуганными. И то сказать – видок у меня со стороны был, очевидно, устрашающ. Я постаралась скорчить дебильную бухую гримасу и пошатываясь прошла по холлу к лифту. Пусть лучше он сочтёт меня за изнасилованную по пьяни бабёнку, чем увидит во мне хладнокровную киллершу, только что убравшую двоих крепких мужчин.
Оказавшись в квартире, я первым делом схватила свою сумочку, где лежали так непросто добытые днём деньги, кинула туда свои и Димкины документы, а ещё золото, какое попалось под руку. Наскоро заскочила в ванную, глотнула воды, ополоснула руки и лицо, потом переоделась в джинсы и майку, сверху набросила тёмную курточку. Из шкафа в спортивную сумку начала накидывать бельё и самое необходимое из одежды. Туда же положила завёрнутую в полиэтиленовый пакет одежду, испачканную кровью.
Вряд ли прошло более десяти минут с момента, как я вошла в квартиру, но чутьё, обострившееся до предела, вдруг толкнуло меня к окну. Я выключила свет в комнате и осторожно глянула с лоджии вниз: на этот раз без идиотских сирен, втихую, две полицейские машины въезжали с улицы во двор. Вот, девочка, ты и в ловушке. Я метнулась к входной двери и тихо-тихо, стараясь не стукнуть, выскользнула на площадку. О том, чтобы спускаться на лифте, не могло быть и речи. Я уже было ступила на лестницу, как вдруг услышала глубоко внизу не звук даже, а едва ощутимое шевеление. Ребята из полиции знали своё дело хорошо, а потому обкладывали меня качественно, по всем канонам науки преследования. Так же бесшумно я вернулась в квартиру, осторожно защёлкнула замок и в изнеможении прислонилась спиной к двери. Отступать было некуда. Ещё через мгновение глухо клацнули дверки лифта, и кто-то подошёл вплотную ко мне, отделённый от моей спины лишь листом дверного металла.
Вырываясь из капкана
Я оставила спортивную сумку у двери и на цыпочках, медленно, как умирающая лебедь, прокралась в комнату. Из прихожей раздался лёгкий извиняющийся стук, словно непрошеным визитёрам было неловко тревожить мой сон. Эх, сейчас бы какую-нибудь пушку в руки – и отстреливаться до последнего патрона, как юной партизанке! У Володи есть несколько охотничьих ружей в сейфе, но тут не до поисков ключа. Всё, сажусь и жду. Как только они выламывают дверь – сдаюсь. И тогда вытаскивать наше семейство из трясины будет совсем уже некому… Стук в дверь резко усилился, и это подбросило меня, заставив действовать.
Как сомнамбула, я метнулась на кухню, схватила со стола большой нож для разделки мяса. В дверь уже гулко колотили чем-то тяжёлым, наверное, прикладом автомата. Не обращая внимания на это безобразие, я вернулась в комнату, открыла раму на лоджии и высунулась наружу. Свобода была рядом, всего-то в семи этажах до земли. На свободе дул лёгкий сыроватый ветерок, и где-то чуть слышно играла музыка. Не раздумывая, я отхватила махом длинный кусок бельевой верёвки и начала привязывать её конец к строительному браку – торчащему обрубку арматуры. Затем на манер абрека зажала в зубах нож, не догадавшись даже сунуть его в сумочку, болтающуюся на плече, и, вцепившись в верёвку, неловко вывалилась в мокрое пространство.
Наш новорусский дом не блистал архитектурными излишествами, но как раз со стороны, выходящей во двор, готическими башенками зачем-то торчали две нелепые пристройки, одна – до уровня пятого, другая – до уровня третьего этажа. Ходили слухи, будто эти дворянские гнёздышки прилеплены к зданию специально для проживания больших чиновников то ли городской, то ли областной администрации, но почему-то, спустя уже два года с момента сдачи дома в эксплуатацию, даже отделка этих пристроек так и не была начата. Впрочем, на тот момент мне было не до разгадывания сей градостроительной тайны: больше привлекало то, что можно спуститься подальше от ментов, на покатую, скользкую от дождя крышу большей пристройки. Перебирая непослушными руками, я корячилась вниз по верёвке, сквозь зубы вперемежку чертыхалась и поминала бога всуе, пока каблуки туфель (идиотка, ума не хватило переобуться!) наконец-то не ощутили рифлёное железо кровли. Я отпустила верёвку и судорожно вцепилась в конёк, обламывая ногти.
Жутко было донельзя. Безо всякой страховки я сидела на мокрой крыше, позой своей напоминая одну из химер Собора Парижской Богоматери, а до земли было ещё пять этажей. И только тут мне пришло в голову, что мои альпинистские потуги были сплошной глупостью: в большей безопасности я могла бы сидеть и в квартире, ожидая ареста, потому что ещё одного куска верёвки у меня с собой не было, и дальше спускаться я не могла. Полицейские выломают дверь, глянут с лоджии и оборжутся, обнаружив меня сидящей, как клуша, на коньке пристройки. Снять меня отсюда будет лишь делом времени и техники. Ну не дура ли?!
Но судьба вела меня. Наконец-то придя в себя, я засунула нож в сумочку и коротенькими перехватами рук начала смещаться вдоль конька к лоджии ближайшей квартиры пятого этажа. Каблуки предательски разъезжались в стороны, и – несмотря на ночную прохладу – я вся вспотела, прежде чем уцепилась за ограждение открытой лоджии и тихо влезла внутрь. Подошла к окну квартиры и, расплющивая нос о стекло, напряжённо всмотрелась вглубь. В комнате было темно. Дураки, лазящие по крышам, тут точно не проживали. Я решилась и негромко костяшками пальцев постучала о стекло, затем ещё раз.
Несколько мгновений ничего не происходило. Потом во мраке обозначилось большое белое привидение. Оно приблизилось к окну и оказалось крупным пожилым мужиком в майке-алкоголичке. Сначала он вглядывался настороженно, потом угадал во мне женщину, отчаянно машущую руками, как сурдопереводчица в теленовостях. Клацнула защёлка, и балконная дверь отворилась. Мужчина был незнаком мне, да и вообще в нашем доме как-то не принято было брататься с соседями.
– Извините, пожалуйста… – умоляюще прижимая руки к груди, горячо зашептала я. – Тут такая история приключилась… Я – сверху… Разрешите выйти через вашу квартиру!
Мужик недоумевающе возвёл глаза к небу, потом одобрительно хмыкнул, видимо, приняв меня за чью-то любовницу, спасающуюся бегством от разъярённой жены:
– Ну ты даёшь! Пошли – проведу, только тихонько, а то ещё и мою дуру разбудишь.