Рядом валялся шприц. Это была явная передозировка, и я не удивилась, что разбудить ее не удалось, хоть пульс и прощупывался. Я ощущала себя абсолютно беспомощной и молила бога, чтобы она не скончалась до приезда «Скорой». По счастью, медики приехали быстро и увезли Таю в реанимацию, пока она еще дышала.
Филонов всех нас выгнал на кухню, где я нашла у Тамары в шкафу банку какого-то скверного растворимого кофе и приготовила бурду, у которой было единственное достоинство - она была горячей. При синяковских заработках кофе мог быть и получше! В квартире уже вовсю распоряжались криминалисты: снимали отпечатки пальцев, фотографировали, - а хозяйка все не появлялась. Наконец пробило двенадцать, когда она явилась, нарядная и по-восточному пряно-приторно благоухающая, в сопровождении седовласого, ухоженного и немного пузатого джентльмена. Оказывается, в кои-то веки она выкроила время для занятий личной жизнью - и как это оказалось некстати! Джентльмена, ее давнего поклонника Арсения Петровича, гения и телекритика, она быстренько сплавила, а сама туг же села в милицейскую машину и отправилась в больницу.
Дальнейшие события разворачивались уже на следующий день, так что мне удалось хорошенько выспаться. Может быть, я должна была сопровождать своего продюсера и провести вместе с ней в больнице тяжкие часы ожидания, но на это у меня уже не хватило сил, да и Марк бы меня не отпустил. Мы вернулись домой, к своему очагу и своей собаке, как обыкновенные граждане, не замешанные пи в какие детективные истории, которые все-таки чаще встречаются в книгах, нежели в жизни.
Ну почему у меня все наоборот? Я размышляла над этим все утро, пока выясняла, как обстоят дела и что мне теперь делать-даже на мой авантюрный вкус таинственных и трагических происшествий вокруг было с перебором.
Тамара всю ночь провела в клинике, на лестничной площадке перед входом в реанимацию, куда не пускали и где лежала Таисия, все еще между жизнью и смертью. Я подъехала туда к десяти, чувствуя себя обязанной морально поддержать Синякову. Та, в своем вечернем сверкающем платье, с размазанными по лицу остатками вчерашнего грима, выглядела ужасно еще и потому, что ее помято-праздничный наряд совершенно не сочетался с казенными, зелеными в потеках стенами и специфическим больничным запахом, Мне показалось, что она всю ночь так и провела, стоя у окна рядом с переполненной окурками пепельницей; чуть поодаль дежурил совсем молоденький тощий милиционер в форме, но по чью душу он тут находился, по ее ли, по Таину, или еще кого-то третьего - было непонятно.
Мне не удалось уговорить Тамару передохнуть, и я просидела рядом с ней почти целый день; она курила, а я читала какой-то дурацкий сценарий, доставшийся мне по наследству из бумаг Котовой. Уже смеркалось, когда дверь реанимации открылась как-то по особому торжественно и медленно, оттуда вышел молодой врач с серьезно-постным лицом и направился прямо к нам. Тамара все поняла и, не дожидаясь его слов, завыла в голос, как деревенская баба. Просто удивительно, куда подевался ее светский лоск!
Так что с вестником смерти пришлось говорить мне, он же сделал безутешной тетке какой-то укол, который, впрочем, на нее не подействовал.
На мою долю выпало увезти Синякову домой. Я попыталась немного успокоить ее. Успокоить - это сильно сказано; на самом деле я ей скормила целую горсть транквилизаторов, которые всегда таскаю в сумочке на всякий случай - не для себя, конечно. Тамара не заснула, но впала в состояние, похожее на ступор, и я оставила ее, предварительно уложив в постель. Домой приехала уже за полночь, выжатая, как лимон, - нет, как два лимона.
На следующий день и снова поехала к Синяковой - исключительно из чувства долга. За мной заехал Сергей, сказавший, что у него деловая встреча на квартире у Синяковой, но, против обыкновения, я ни о чем его не стала расспрашивать. Тамара выглядела не лучше, чем накануне. И если это возможно, то еще хуже. В ее квартире, как у себя дома, хозяйничали менты, но она, казалось, не обращала на них внимания. Чисто механически отвечая на мой вопросы, она и меня не видела; вся была в себе и своих переживаниях. Не слишком ли много слез по поводу этой никудышной девчонки, от которой никто не видел ничего хорошего, подумала я про себя.
Наконец появился капитан Филонов - с красными глазами, как будто он тоже не спал всю ночь. Вслед за ним, как тень, в дверь проскочил сыщик Николай; от Сергея Крутикова я уже знала, что они с Филоновым - хорошие приятели и вместе работали в органах около пятнадцати лет. Филонов сразу же взял быка за рога. Он сухо сообщил Тамаре, что вынужден допросить ее, и предложил проехать вместе с ним «куда надо» Синякова что-то замычала в ответ; казалось, она не соображала, чего от нее требуют.
- Впрочем, может быть, Тамара Петровна не откажется побеседовать с нами здесь, у нее дома? - деликатно предложил Сергей. - Мы ведь все понимаем, какое у нее горе, и с уважением относимся к ней.
При этом он неожиданно подмигнул мне, так что я чуть не захихикала, несмотря на мрачную обстановку. Из частых бесед с деверем на профессиональные темы я знала, что он - приверженец неформальных допросов, ибо считает, что человек в привычной окружающей его обстановке возводит вокруг меньше защитных барьеров, нежели в казенных стенах.
- Хорошо, - тоном умирающей согласилась Тамара. - Только пусть Агнесса будет со мной! - Она вцепилась в меня, как в спасительный якорь.
И мы пошли в маленькую комнатку, которую Тамара называла своим кабинетом; мужчины остановились в недоумении, не понимая, куда они попали.
- Простите, а где здесь можно присесть? - в замешательстве спросил Филонов и тут же покраснел, настолько этот дурацкий вопрос не соответствовал той роли, в которой он выступал. Он мне положительно нравился - даже несмотря на весь трагизм нынешней ситуации!
Действительно, клетушка была так загромождена всяким хламом, что непонятно было, как тут можно работать – не то что сесть, встать было некуда. Хозяйка немного пришла в себя, прогнала Дорофея с облюбованного им кресла - тот удалился с диким обиженным мявом, - сбросила со скособоченного стула пустую бутылку из-под минералки, одним движением руки смахнула бумаги и засохший бутерброд с сыром со стола прямо на пол и почти нормальным голосом пригласила нас усаживаться.
Сама же тяжело опустилась на банкетку с гнутыми ножками, явно знававшую лучшие времена; я пристроилась рядом и чуть сзади, стараясь быть как можно более незаметной, чтобы обо мне забыли. Капитан Филонов расположился за столом, перед ним каким-то чудом появился диктофон, в котором я узнала мой любимый «Сони», подарок Марка на мой последний день рожденья. Вот и царапина на верхней панели - не так давно Глаша, пробираясь ко мне на диван, по пути смахнула его с журнального столика, но маленький приборчик не разбился, только получил небольшую бытовую травму и работает прекрасно. Какал же бедная у нас милиция, что вынуждена брать взаймы даже такие необходимые вещи!
Размышляя о том, каким образом мой диктофон оказался у Филонова, я пропустила чисто формальное начало допроса. И встрепенулась лишь тогда, когда в руках у капитана вдруг оказалась тетрадка в клеенчатом переплете.
- Тамара Петровна, вам знакома эта тетрадка? - спросил он.
- Нс знаю, может быть, - она равнодушно пожала плечами.
- А вам, Агнесса?
- Очень похожа на ту, которую всегда носила при себе Оксана Верховцева. Можно посмотреть поближе? - я уже доставала из сумочки очки.
Капитан Филонов протянул мне тетрадку; я раскрыла ее на первом попавшемся месте: сомнений больше не оставалось - это был почерк Верховцевой.
- Да, несомненно, это та самая тетрадь.
Но большая часть страниц из нее вырвана! Когда я в последний раз видела ее в руках Оксаны, по-моему, она была целой.
- Когда это было? И каким образом вы узнали, что она целая? - переключился на меня Филонов.
- Потому что тогда тетрадка не выглядела столь похудевшей, такой, как сейчас, видите? - Я продемонстрировала это, захлопнув ее и положив себе на ладонь. Действительно, казалось, что в ней не 96 листов, как должно было быть, а по крайней мере в два раза меньше. - В последний раз я видела ее в тот самый роковой день, когда Оксана руководила переоборудованием студии. Она тогда все время заглядывала в тетрадку, сверялась с какими-то своими записями. Наверное вот с этим планом, - и я показала одну из страничек в самом конце, всю исчерканную какими-то странными значками, квадратиками и кружками.
- Да, это схема той самой перестановки. - Тамара заглянула через мое плечо в тетрадку и указательным пальцем ткнула в расплывшееся чернильное пятно, напоминающее кляксу. - Вот эта жирная точка - мое произведение; я ей показывала, куда надо переставить напольную вазу с цветами.
- Итак, нам известно, что эту тетрадку видели в руках убитой перед самой ее смертью, - резюмировал капитан Филонов. - После ее гибели тетрадка исчезла. Мы имеем основания считать, что покойная оставила в этой тетради какие-то записи, которые могли бы вывести нас на след убийцы. Вы не можете сказать, Тамара Петровна, каким образом эта тетрадка оказалась в вашей квартире?
Тамара наконец отыскала в старой сумочке, валявшейся среди подушечек на банкетке, сигареты и закурила.
Руки у нее дрожали, хотя она изо всех сил старалась держаться.
- Не имею нм малейшего представления, - ответила она наконец, предварительно выпустив изрядный клубок дыма. - Я ее не брала и в дом не приносила.
- Так кто же ее принес?
- Это мог сделать кто угодно, хоть та же Таисия, например. Или Лена Горячева - она часто работает у меня дома. Даже Агнесса могла ее принести - я ни на что не намекаю, просто говорю о возможности. Также, как и Олег Варзин - он приезжал с Агнессой, когда делали передачу с Коринной Ремезовой. И режиссер Крашенинников, Толь Толич, тоже как-то ко мне заскакивал…
- А Кочетков после смерти Верховцевой у вас был? - это уже спросил Сергей Крутиков.