о уши! В общем, мы подали заявление в ЗАГС, а с жильем нам помог Володин дядя - я его зову дядя Гарик. Я позвонила матери на работу, но она заявила мне, что я больше ей не дочь, раз связалась с желто… ну, вы понимаете… В общем, со своими родными я не виделась около двух лет. А тут совсем недавно иду по улице, такая счастливая - я только что узнала, что у нас будет ребенок, - и встретила маму; она очень постарела. Казалось, она обрадовалась; мы обнялись, расцеловались, я поделилась с ней своим секретом…
Мы договорились, что на следующий день я приду к ней в гости - мол, отца в рабочее время не будет дома, и мы всласть наговоримся. И я действительно пришла, только поговорили мы совсем недолго. Когда мы пили чай, в дверь позвонили, и в квартиру ворвались люди в белых халатах. Я ничего не подозревала до того самого момента, как они меня схватили, один из мужчин сделал мне какой-то укол, и мне сразу стало плохо. Будто сквозь сон я слышала и видела, как мол мама кричит, что я наркоманка, что пыталась ее убить, требуя деньги на героин; и еще она демонстрировала бригаде «Скорой» какие-то шприцы. Меня куда-то тащили, больно заломив руки, куда-то везли. Я пришла в себя только наутро, и мне показалось, что я сошла с ума, - настолько нереально было мое окружение. Я лежала на узкой железной койке в помещении, где стояло множество таких же коек, и было полно очень странных девиц, а на окнах - решетки. Мне и сейчас страшно все это вспоминать… А какой ужас я испытала, когда пришла здоровенная баба в медицинском халате, чтобы сделать мне какой-то укол в вену! Я кричала и сопротивлялась, но все оказалось бесполезным. Когда наконец появился врач и я попыталась объяснить, какую страшную ошибку они допустили, поместив меня сюда, то он только посмеялся и заявил мне, что я общественно опасная наркоманка, а насчет моей беременности - это все бред и галлюцинации.
- Как, кстати, фамилия этого доктора? - поинтересовалась я якобы между прочим.
- Феоктистов Игорь Валентинович… На всю жизнь запомню!
«Ага, - подумала я, - знакомые все люди - он же лечил и Таисию». Кристина между тем продолжала:
- До заведующего отделением я так и не добралась. Я провела в этом бедламе целых два дня и пришла в полное отчаяние…
- Вас в конце концов разыскал муж?
- Нет, весь ужас был в том, что Володя как раз в это время был в отъезде! Меня никто не хватился, кроме соседки Нины, которая услышала, как воет Лаки, и забрала его к себе - у нас были ключи. Я могла бы еще простить маму, если бы то, что она сделала, касалась только меня. Но Лаки - ведь он, же чуть не погиб! А ребенок - мой ребенок! - умер. Пришлось сделать аборт, ведь меня закололи черт знает чем! Мне кажется, мама организовала это все именно для того, чтобы я не рожала «ублюдка» - так она кричала, когда меня выволакивали из квартиры. «Наркоман не имеет права плодить ублюдков» - вот се точные слова.
Меня пронзила острая жалость к этой молоденькой женщине, оказавшейся жертвой чудовищного предрассудка и чудовищной жестокости. Чтобы хоть как-нибудь ее отвлечь, я спросила:
- А ты когда-нибудь действительно употребляла наркотики? Почему твоя мать решила отправить тебя именно в наркологию? - Я и не заметила, как перешла с Кристиной на «ты».
Я думала, она все будет отрицать, но меня обезоружила ее откровенность:
- Да, я пробовала, даже увлекалась немного. И травку курила, и героином баловалась. Мать однажды обнаружила у меня порошок и шприцы». Меня отец тогда так отстегал, что я неделю не могла сидеть. Но я не наркоманка, честное слово, потому что после того, как сбежала от родителей, я больше к наркоте не притронулась, и мне совсем не хотелось.
И никакой ломки не было.
Иногда стоит верить в прописные истины, например, в старый, но замечательный лозунг «Доверяй, но проверяй!» Я взяла Кристину за левую руку; она не сопротивлялась и не отдернула ее, когда я засучила рукав и осмотрела внутреннюю поверхность плеча и предплечья. Она не врала: на нежной коже остались мелкие точки, следы давних уколов И совсем новые, не успевшие еще рассосаться кровоподтеки - слеш пребывания я больнице; на сгибе расплылся уродливый синяк - как будто кто-то совсем недавно пытался попасть ей в вену тупой иглой. Отпустив ее руку, которая тут же безвольно упала, я спросила:
- Так как же ты выбралась из этого ада? Из больницы, я имею в виду?
- Мне повезло - у одного из отпетых, тех, кто получал с воли наркотики и распространял их среди пациентов, был с собой сотовый телефон. Он его прятал под носом у дежурной сестры - а может быть, и с ее согласия. Он сжалился надо мной и разрешил позвонить; я связалась с дядей Гариком, и через часом уже был в больнице. Я уверена, что он перевернул бы там все вверх тормашками, но как раз в это время в отделении случилась драка - одуревшие ребята избили санитара, прибыла милиция, и меня просто отпустили - даже чуть не вытолкали взашей. Когда Володя приехал из командировки и узнал обо всем, я за него испугалась: он собрался идти всех убивать. С трудом удалось доказать ему, что так горю не поможешь, тем более что первой следовало бы убить мою мать. Теперь Володя грозится всех их засадить. Но как это сделать, если все они будут заодно против меня, включая родителей?
А потом - мне все равно. Ребенка ведь не вернешь. Мне вообще все равно. Иногда я лежу, и мне кажется, что мне вообще ничего не нужно. И никто не нужен. В том числе и Володя. И даже Лаки…
- Кристина, а ты заявляла о случившемся в милицию?
- Нет. Дядя Гарик сказал, что все бесполезно, да к тому же у меня нет сил. Я выхожу из дома только ради Лаки. А все остальное время плачу.
Какие найти слова, чтобы заставить несчастное существо забыть о своем горе? Как уговорить человека, испытавшего неимоверные страдания, снова захотеть жить? Мне в этот день, кажется, это удалось. В конце концов, у меня были хорошие учителя, и это моя профессия, то есть одна из моих профессий - помогать человеку пережить горе. Я провела с Кристиной часа два, и ей стало легче. А потом, в конце нашего разговора, я решила раскрыть карты; вкратце рассказав ей историю Таисии, я пообещала, что на кого-кого, а на врача-садиста Феоктистова мы управу найдем. Если, конечно, сама Кристина нам в этом поможет.
И она помогла. Таисию она помнила, хотя и смутно, но, главное, она знала, кто именно в отделении распространял наркотики. Всем распоряжались два парня постарше, лет двадцати пяти - тридцати (точнее она сказать не могла, и я ее понимала: у наркомана со стажем нет возраста). Один из них, Ваня Зубов, показался ей вполне приличным молодым человеком - во всяком случае, к ней он отнесся по-человечески и спас, дав воспользоваться своим телефоном. Фамилии второго она не знала, только описала его: среднего роста, сухощавый, скорее даже тощий, с очень неприятным выражением узкогубого лица; кликуха у него была Серый, но по цвету ли его физиономии или потому, что имя его было Сергей, Кристина не имела понятия.
Ваню Зубова нашли через несколько дней в известном притоне; он еще дышал, но даже наши героические реаниматоры не сумели его спасти. Он умер не от передозировки, а из-за того, что героин, который нашли у него в крови, оказался с примесями, как и тот, что послужил причиной смерти Таисии.
Серого действительно звали Сергеем - Сергеем Олифариным. Милиции он был хорошо известен, его как раз собирались посадить, но родные вовремя подсуетились - и засунули его в больницу. Дело было темное, и, очевидно, без взятки тут не обошлось. Во всяком случае, капитан Филонов рвал, метал и грозил служебным расследованием местным ментам, которые упустили Серого - так мне рассказывал потом Крутиков-старший. К Олифарину домой уже пришли, чтобы его отвезти в кутузку, когда он симулировал наркотическую кому и за ним приехала «Скорая». А может, и не симулировал… В любом случае милиция должна была установить пост возле его палаты или, в крайнем случае, подле надежно запертой двери отделения. Но, понадеявшись на охрану больницы и персонал, который должен был предупредить о выписке заранее, дежурство так и не организовали - и упустили подозреваемого напрочь; его отпустили после случившейся в отделении заварушки, даже не известив об этом отделение милиции. Ни дома, ни у своей близкой подруги, ни и хорошо знакомых операм притопах он с тех пор не появлялся - будто просто растворился в густом московском смоге.
Нечего и говорить, что Кристину в покое не оставили, но, подчиняясь моей полупросьбе-полуугрозе. капитан Филонов говорил с ней необычайно ласково - я была тому свидетельницей, потому что выговорила себе право присутствовать на допросе. Я к этому времени нагнала на доблестного капитана такого страху, что он поверил в мой блеф - если, мал, девушка, которая находится в состоянии посттравматического шока, покончит после допроса с собой, то ее муж возбудит дело о доведении до самоубийства, а я выступлю свидетельницей. Впрочем, Кристина не сказала ничего нового, и от нее отступились.
Ясно было, что в этой наркологии творятся какие-то странные дела. В одном и том же отделении находились совершенно здоровая девушка, которую привезли сюда против воли, и злостная наркоманка, которая выходит из больницы в худшем состоянии, чем была, и тут же умирает от передозировки - или ее убивают, подсунув отравленный наркотик. Здесь же лежат мелкие торговцы, которые распространяют героин прямо в отделении. Наконец, в отделении возникает бунт, больные избивают санитара, а администрация отказывается заводить уголовное дело, а просто берет и выписывает зачинщиков, заодно выпуская на волю преступника, находящегося под арестом… Все это было более чем подозрительно,
Конечно же, не я одна пришла к таким выводам, и милиция снова посетила эту самую злосчастную наркологическую больницу, но ничего сверх того, о чем рассказала Кристина, операм узнать не удалось. Не смогли они обнаружить и те каналы, через которые в пятое отделение поступали наркотики. Для людей, незнакомых с этими заведениями - а таких наверняка среди моих читателей большинство, - я скажу, что режим в них сильно напоминает тюремный. Но как за тюремную решетку проникает обычно много запрете иных вещей, так и сюда широким потоком просачиваются наркотики, хотя решетки на окнах в учреждениях подобного профиля - анахронизм, обычно их заменяет толстое небьющееся стекло. Впрочем, это к пятой наркологии как раз не относилось - она располагалась в старинном кирпичном двухэтажном корпусе, и маленькие окошки, похожие скорее на амбразуры, были забраны решетками, так поразившими Кристину. То, что эти решетки были витыми к претендовали даже на некоторую художественность, дела не меняло: наркологическая лечебница - это все равно тюремный замок в миниатюре.