росил советское командование оказать помощь раненым.
— А где сам Коннель?
— Застрелился.
Когда я спросил, а как себя чувствует генерал Маттерн, он пожал плечами:
— Мне что, я не член нацистской партии, зря не стал бы проливать кровь, зная безнадежность сопротивления. Гитлеру капут!
Маттерн рассказал, что из 60 тысяч немецких солдат и офицеров, находившихся в Познани, осталось боеспособных около 12 тысяч. Они сдаются на милость победителя.
В день славного двадцатисемилетия Красной Армии — 23 февраля 1945 года столица нашей Родины отметила победу наших войск в Познани 20 залпами из 224 орудий.
Пока 39-я гвардейская стрелковая дивизия, 29-й гвардейский стрелковый корпус и 91-й стрелковый корпус штурмовали Познань, основные силы 8-й гвардейской и 1-й гвардейской танковой армий, а позже и основные силы 69-й армии, наступая строго на запад, вышли на границу Германии, пересекли ее, устремились в глубь территории противника.
Свершилось! Волна огромной наступательной силы двигалась на запад. Теперь волна докатилась до цитадели фашизма. Наша армия на границе Германии 28 января 1945 года. Бойцы по-своему выразили свое настроение. На пограничных столбах мне довелось видеть надписи: «Вот она, фашистская Германия!»
Чувства эти понятны, очевидно еще было невозможно разделить в сознании солдата страну, народ и фашизм во главе с Гитлером. Слишком была свежа память о злодеяниях захватчиков на нашей и на польской земле. Вчитываясь в этого рода надписи, я вспомнил и Майданек… Вспоминал и свои опасения, что на немецкой земле могут выплеснуться ярость и гнев русского человека.
Политработники армии были уже давно нацелены на то, чтобы правильно осознать минуту, предотвратить всякую попытку к каким-либо эксцессам.
Политорганы Красной Армии проявляли серьезную озабоченность этой проблемой. 9 февраля в редакционной статье «Красная звезда» писала:
«„Око — за око, зуб — за зуб“, — говорили наши деды… Конечно, мы понимаем эту формулу совсем не так прямолинейно. Нельзя представить себе дела таким образом, что, если, скажем, фашистские двуногие звери позволяли себе публично насиловать наших женщин или заниматься мародерством, то и мы в отместку им должны делать то же самое. Этого никогда было и быть не может. Наш боец никогда не допустит ничего подобного, хотя руководствоваться здесь он будет отнюдь не жалостью, а только чувством собственного достоинства… Он понимает, что всякое нарушение воинского порядка ослабляет армию-победительницу… Наша месть не слепа, наш гнев не безрассуден…»
Немецкий народ поражением фашизма не обрекался победителями на гибель и уничтожение. В Германию входили победители, но не убийцы! Красная Армия несла на своих победоносных знаменах не только поражение гитлеровскому режиму, но и свободу немецкому народу, одному из великих народов мира.
Переход границы третьего рейха не мог не поднять боевого духа наших войск, не мог не повлиять на их наступательный порыв. Все, от рядового солдата и до генерала, все рвались вперед.
Летчики из авиаразведки рассказывали, что все дороги Германии забиты потоками беженцев, что на железнодорожных путях образовались пробки, кюветы забиты легковыми машинами, что вереницы беженцев втягиваются в Берлин, что их оттуда разбрасывают во все направления, что люди мечутся в панике.
Наши радиоперехватчики иногда давали почитать нам интересные радиопередачи по берлинскому радио. Вспоминается, что в очень кратких сообщениях о положении на фронте берлинское радио так характеризовало тогдашнюю обстановку: «Положение на Восточном фронте невероятно тяжелое…»
Гитлер пытался мистикой усыпить тревогу народа. Вот его фраза из его последнего выступления перед немецкий народом 30 января: «Сохранив мне жизнь 20 июля, всевышний показал, что он хочет, чтобы я остался вашим фюрером».
У нас не было никаких сомнений в том, что фюрером ему осталось быть считанные дни…
Ничто уже не помогало… И брошенные, обреченные на гибель гарнизоны в крепостях, и заклинания фюрера, и тайная дипломатия, и политические интриги…
Рассказывая о немецких контрударах в Арденнах и Вогезах, я уже говорил о том, что с Западного фронта были переброшены все задействованные начтем немецкие дивизии, которые ещё сохранили в какой-то степени свою боеспособность. По существу — Западный фронт был открыт…
В то время начальником генерального штаба сухопутных войск Германии был Гейнц Гудериан. С его именем неразрывно связана история гитлеровской армии. Он был одним из первых в Германии, кто оценил значение танковых войск в тридцатых и сороковых годах. Он шел впереди Гитлера во главе танковой дивизии в Вену, он сжимал стальные клещи вокруг Дюнкерка, он ворвался во главе бронированных чудовищ на нашу землю, его наступление и его карьера закончилась после провала наступления под Москвой… На посту начальника генерального штаба перебывали многие генералы… Ни один из них не изменил хода войны. Гитлер вспомнил о Гудериане и ставит его на один из самых высших армейских постов.
В послевоенные годы Гудериан имел возможность обдумать свершившиеся события. Он отчетливо видел, что происходило в последние дни войны. В своей книге «Воспоминания солдата» он пишет:
«23 января мне представился новый связной от министерства иностранных дел, посланник доктор Пауль Барандон… Господин доктор Барандон получил от меня неприкрашенную информацию и оценку тяжелого положения на фронте. Мы совместно обсудили вопросы, касающиеся возможностей оказания помощи со стороны министерства иностранных дел, время для которой, по нашему общему мнению, уже наступило. Мы хотели добиться, чтобы дипломатические отношения с теми немногими государствами, с которыми они поддерживались нашим министерством иностранных дел, были использованы для заключения хотя бы одностороннего перемирия. Мы надеялись на то, что западные противники, вероятно, поймут опасность, которая связана с быстрым продвижением русских к границам Германии… и склонятся к заключению перемирия или хотя бы к безмолвному соглашению, которое позволило бы ценой уступки западных районов использовать все остатки наших сил для обороны на Восточном фронте…
…Мы договорились, что господин доктор Барандон добьется, чтобы министр иностранных дел фон Риббентроп принял меня для конфиденциальной беседы… Беседа была назначена на 25 января».
И уже не «выпрямление линии фронта», не «эластичная оборона», не «стратегическое отступление». Эти термины исчезают из лексикона Гейнца Гудериана. На этот раз он пишет с солдатской прямотой:
«…катастрофа на фронтах надвигалась с быстротой лавины. В Силеэнц противник продвинулся до Гливице. Между Кожде и Бжег, а также между Дихернфуртом (Бжег Дольны и Глогау он явно готовится к форсированию Одера. По Бреслау противник наносил фронтальные удары. После окружения Познани, русские, не задерживаясь у этой крепости, начали наступать на дугу Одер, Варта, защищенную Зененскими укреплениями (Одерский четырехугольник или Мезеритцкий УР)… На участке Шнейдемюль русские сосредоточивали крупные силы, чтобы атаковать с тыла наши оборонительные позиции, расположенные вдоль реки Вислы… 20 января противник вступил на территорию Германии. Встал вопрос о жизни или смерти нашей страны…
25 января я встретился с министром иностранных дел империи… Здесь господин Риббентроп узнал горькую правду. Он, видимо, не считал обстановку настолько серьезной, и когда я подробно ему обо всем рассказал, был сильно потрясен и спросил у меня, соответствует ли истине все то, что я ему сообщил… Сделав обстоятельное сообщение об обстановке на фронте, я спросил у руководителя рейха по внешнеполитическим вопросам, готов ли он пойти вместе со мной к Гитлеру, чтобы предложить ему действовать в направлении заключения хотя бы одностороннего перемирия. По моему мнению, речь должна идти, в первую очередь, о западных державах… Я снова поставил перед фон Риббентропом вопрос, пойдет ли он со мной к Гитлеру или нет, но министр не мог дать положительного ответа. Единственными словами, которые он произнес при прощании со мной, были: „Все останется между нами, не правда ли?“ Я дал обещание».
Гудериан пытается убедить читателя, что Гитлер и его ближайшие помощники Гиммлер и Йодль — не могли разобраться в обстановке и принять правильное решение. Он идет на поводу у моды и пытается свалить всю вину за поражение Германии на Гитлера, а себя поставить надо всеми, дескать, только он мог вывести Германию из катастрофического положения. Спасения для гитлеровского рейха уже не было. Никто — ни Гитлер, ни Риббентроп, ни Гудериан не могли предотвратить крах преступного режима.
Генерал Гудериан пишет:
«…я предложил Гитлеру создать новую группу армий, в районе между бывшей группой армий „А“, которая с 25 января стала называться „Центром“, и бывшей группой армий „Центр“, которая называлась теперь „Севером“. Эта группа армий в этом районе должна была заново организовать оборону и приостановить наступление противника».
Командующим этой новой группой «Висла» был назначен Гитлером глава гестапо, рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, начальником штаба назначался бригаденфюрер СС Ламмердингер. Все! Профессиональные военные из доверия вышли. Гитлер надеялся, что дело поправят профессиональные палачи. Действительно, едва ли бы нашелся в Германии такой генерал, который мог бы остановить наступление наших войск с Вислы на Одер в январе 1945 года. Войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов наголову разбили немецкие войска на реке Висла. Все резервы, которые бросались гитлеровским командованием против наших наступающих войск, сокрушались во встречных боях и сражениях.
Обратимся далее к свидетельствам Гудериана:
«К 27 января наступление русских достигло невиданных темпов. Все быстрее и быстрее приближался день катастрофы. Юго-западнее Будапешта русские перешли в контрнаступление… Обстановка в Верхнесилезском промышленном районе стала еще напряженнее… Особенно опасной складывалась обстановка в районе Варта и Восточной Пруссии… Познань была окружена… Они овладели Накло, Быдгощь… Западнее Вислы продолжались атаки на Свеце… В Мальбарк шли бои за великолепную старинную крепость Орденсбург… Гиммлер перевел свой штаб из Орденсбурга в Крессинзее, не спросив разрешения у Главного командования сухопутных войск, он отдал приказ об оставлении Торунь, Хелмно и Квидзень. И на это Гитлер ответил молчанием. В этот день я отдал распоряжение о переброске призывников 1928 года рождения из восточных военных округов в западные, чтобы избежать использования этих необученных шестнадцатилетних юнцов в бою…»