Он убивал людей в охоте за вирусом. Абсолютно невиновных, которые становились подопытными животными, и видел, как они умирали, и эти картинки навсегда оставались в его памяти и не исчезали, как бы крепко он ни закрывал глаза.
И убивал гражданских, отдал приказ взорвать целую больницу в Амстердаме, и пусть это уже дело прошлое и ему место в архиве, но все равно нелегко жить с такой ношей на душе.
И сейчас.
Сейчас на поле стояла «ауди», и он понимал, как это трудно.
Но просил о помощи.
Нет, не просил, молил.
Молил пилота вертолета, который, пожалуй, слышал его, сделать то, что от него требовалось. Пусть это тяжело и, возможно, даже не совсем правильно. Ведь кто знает, что правильно, а что нет? Но поскольку это был их лучший план, и им требовалось следовать ему, как бы ни хотелось увильнуть, и он строился на том, что никто не подведет.
Все это он сказал, не отводя глаз от поверхности воды.
И чувствовал взгляды всех коллег на себе, но не смотрел на них в ответ. Просто обнажил душу. А они не знали, так ли это, или все произнесено с единственной целью заставить пилота подчиниться приказу, и он не собирался объяснять им, как все обстояло на самом деле.
Когда он в конце концов снял с себя гарнитуру, ему оставалось только надеяться, что его слова произвели такое же впечатление на вертолетчика, как и на персонал, находившийся в комнате вокруг него.
Она была ниже его ростом. Худее и проворнее. А значит, задача была ее, и пусть это могло причинить ужасную боль, у нее не оставалось выбора.
Жанин взяла командование на себя. Приказала Вильяму лечь на пол плашмя, насколько получится, а потом прижалась к нему и сказала, что им надо поменяться местами и он должен помочь ей перебраться через него.
Он не понял, чего она добивается, но медленно, медленно повернулся вокруг своей оси с Жанин наверху. Ему было тяжело дышать, в его тело впивались все неровности на полу багажника, причиняя боль, но они также обеспечивали какую-то опору, когда его руки сейчас были связаны за спиной.
И в конце концов Жанин перевалилась вниз с другой стороны от него.
Он услышал, как она повернулась, почувствовал ее дыхание сбоку от своей головы, в то время как она располагалась спиной к салону автомобиля.
– Что ты собираешься делать? – спросил он.
– Заднее сиденье, – ответила она.
И он все понял в то самое мгновение, когда она сказала это.
Им никогда не удалось бы открыть крышку багажника. Но, если повезет, они могли выбраться в другую сторону. В салон, опрокинув внутрь заднее сиденье, и, возможно, такая задача была им не по силам, но не оставалось ничего другого, как попытаться.
Она снова выгнула руки назад за спиной. Пыталась просунуть их вдоль спинки, сжала зубы от боли, отправляя пальцы в исследовательскую экспедицию, вверх в направлении рычага, который должен был находиться с верхней стороны сиденья. И мог освободить спинку, чтобы она упала вперед. Того, до которого, пожалуй, удалось бы добраться, если найти его пружину и пройти по ней пальцами.
Жанин искала глазами, пусть и не видела ничего, блуждала ими вперед и назад, помогая рукам в их поисках, пыталась нарисовать в своем воображении автомобиль и вспомнить, куда ей направлять пальцы.
Там она и находилась. Пружина, в том месте, где сиденье соединяется с кузовом. И Жанин напряглась, изогнулась, заставила себя просунуть внутрь руки и, цепляясь ногтями за ткань, просовывала пальцы вперед, миллиметр за миллиметром, все ближе, все ближе к замковому механизму, который она надеялась найти.
И кричала.
Кричала от боли изо всех сил, чтобы увеличить выброс адреналина в кровь и вынудить себя изогнуться еще немного, а потом от радости.
– Там! – крикнула она, почувствовав пальцами твердый пластик, когда они добрались туда, куда требовалось, отыскали то, что пыталась найти.
Рычаг.
– Ты можешь пошевелить его? – спросил Вильям.
И она не сказала ничего.
Собралась, закрыла глаза, сжала зубы и запустила пальцы дальше туда, где находилась сводчатая поверхность из пластмассы. Ей требовалось затянуть рычаг внутрь, и это было просто невозможно, как она могла добавить силы рукам, когда все ее тело оказалось согнутым под такими углами, под которыми никто не смог бы изогнуться. Однако она знала, что это их единственный шанс, и старалась обхватить пальцами рычаг, старалась, поскольку просто обязана была добиться успеха.
Почти. Почти. Еще немного.
Подождала мгновение, когда пальцы проскользнут на свое место.
Когда наконец в ее понятии это удалось, и она смогла потянуть защелку, и замок, державший сиденье на месте, должен был открыться и позволить спинке упасть.
Но это мгновение не пришло.
Она не справилась.
У нее получился слишком слабый захват, он строился только на трении, и ей удалось оттянуть защелку назад, немного, потом еще немного, но недостаточно.
Ничего не вышло.
Все сорвалось.
И руки горели. И ей понадобилось время, чтобы прийти в себя.
А в голове закружились самые разные мысли.
Об Альберте, о мире там снаружи, обо всех, кому предстояло умереть, и как хорошо было бы, если бы им удалось что-то сделать. Если бы они действительно смогли.
Черт. Она не имела права отпускать захват, во всяком случае сейчас, когда находилась так близко.
– Толкни меня! – крикнула она.
Вильям колебался.
– Вдави меня вперед, вдави сильно, как только сможешь!
Он понял ее замысел и то, какую это причинит боль. Догадался, что ей столь же хорошо известно об этом, как и ему, и на это абсолютно наплевать. И не стал ничего говорить, сделал, как она сказала.
Перекатился на бок. Направил ноги к крышке багажника. А Жанин задержала дыхание, попыталась напрячь все мышцы максимально, и Вильям уперся ногами в корпус автомобиля изо всех сил, вдавил ее в находившееся за ней заднее сиденье. Но оно по-прежнему отказывалось складываться, и Жанин не получала воздуха и испытывала ужасную боль, но все равно кричала ему, требуя продолжать.
А он увеличил давление, просто впрессовал ее в преграду на их пути к свободе, ее рука все более скрючивалась за спиной, и она старалась не думать о том, что не выдержит раньше, автомобиль или ее скелет, пыталась сдвинуть рычаг с места, втянуть его внутрь, только чуть-чуть, еще всего на миллиметр. Пожалуй, надеялась, что сила Вильяма поможет ей и она заставит защелку пойти вверх или сиденье сложиться. Ведь они должны были наконец преуспеть.
Жанин услышала собственный голос.
– Еще немного!
Боль была нестерпимой, но он не должен был прекращать, Жанин чувствовала, что сиденье наклоняется все больше и больше с каждой секундой.
И пожалуй, это могло получиться.
В противном случае она бы умерла в багажнике. И какую роль играло бы тогда, будут сломаны у нее руки или нет.
Потом наконец это случилось.
Защелка сошла со своего места.
Спинка опрокинулась, открыла проход в салон автомобиля, и они оба сделали глубокий вдох, словно вынырнули на поверхность после долгого пребывания под водой. И как раз когда они сделали это…
В то самое мгновение, когда автомобиль открылся перед ними.
Когда дневной свет резанул по их широко открытым глазам.
В то самое мгновение они увидели вертолет перед окнами. Только темную тень на фоне голубого неба. Но этого хватило.
В то самое мгновение они поняли, что сейчас произойдет.
А в следующую секунду раздался грохот.
Из-за бензина все пошло так быстро.
Из-за него пламя распространилось буквально за мгновение. И сначала он испарялся от высокой температуры, а потом, когда получилась идеальная смесь с кислородом воздуха, вспыхнул желто-красным пламенем с облаком черного дыма, и огонь заплясал вокруг, казалось, в бесконечном танце.
Сталь изгибалась от жары и меняла форму, стекло трескалось и превращалось в пыль, таяло, образуя причудливые фигуры, которые могли пролежать в земле вечно, сверкая на солнце, но никому не принося радости.
И все живое вокруг внезапно исчезло.
На земле остался дымящийся кратер, местами еще красневший огнем, а новоиспеченному железному скелету предстояло еще долго украшать равнину своим присутствием, помимо всего другого: отслуживших свой век танков, когда-то превращенных в мишени, но сегодня представлявших собой забытые всеми горы металла, осколков снарядов и бомб, остатков «скорой помощи», которая вовсе не являлась таковой и которую взорвали совсем рядом всего несколько недель назад, чтобы помешать всему, происходившему сейчас.
Но кратеру скоро предстояло остыть, и новые представители флоры должны были занять свое место, а все пойти по новому кругу в бесконечном круговороте жизни.
Для растений на заброшенном полигоне у подножия Альп это в принципе не меняло ничего.
Но для Вильяма Сандберга и Жанин Шарлотты Хейнс означало разницу между жизнью и смертью.
Часть четвертаяОгонь
Я не знаю, кто ты.
И, честно говоря, мне даже неизвестно, есть ли ты на самом деле.
Я лишь знаю, что надеюсь на это. И только поэтому еще держусь.
И пожалуй, поэтому пишу.
Поскольку, пока есть кто-то, кто кричит, должен существовать и тот, кто слышит. Поскольку, пожалуй, можно создать будущее, если пришвартоваться и каким-то образом закрепиться там, примерно, как если водрузить флаг где-то на горе и сказать, что это мое, это место существует, и никто не сможет забрать его у меня.
Примерно как запланировать встречу в календаре и быть уверенным, что этот день наступит. Словно он защищен чем-то, и если мир перестанет существовать, то в любом случае не раньше его.
Полночь, четверг, двадцать седьмое ноября. Сегодня ночью мы сбежим.
Последняя попытка остановить происходящее. И кем бы ты ни был, я хочу верить, что ты существуешь.
И читаешь это.