Метафора оказалась навязчивой.
Председатель комитета спросил, в полной ли мере он осознает ценность опыта и знаний Компьютера, понимает ли, какую тяжкую утрату понесет Вечность в случае его добровольной отставки с поста Компьютера, и отдает ли себе отчет в том, как тяжело будет найти ему замену.
Мэнфилд ответил:
— В нынешнем моем состоянии пользы вам от меня как от Компьютера все равно никакой. Однако я хотел бы остаться Наставником. Не будете же вы отрицать, что Наставники не менее важны для Вечности, чем все остальные профессии, и среди них тяжело будет найти равного мне по квалификации специалиста.
Сомнительно, чтобы комитет согласился даже на подобное компромиссное решение, если бы не Лабан Твиссел, который в то время там заседал. Прежде он молча наблюдал за происходящим, не переставая курить, а тут вдруг оживился и выразил свою горячую поддержку.
На следующий день, встретившись с Твисселом наедине, Мэнфилд постарался поблагодарить коллегу так, как только было в его силах, ибо официальное подтверждение перевода на новую должность уже лежало у него в бумажнике.
Твиссел небрежно прервал его благодарственные излияния быстрым, птичьим взмахом ручки, в которой держал сигарету. Эта рука, эта лысеющая голова со впалым лбом, эти лучившиеся интеллектом глаза были так же хорошо знакомы Мэнфилду, как, вероятно, и каждому Компьютеру Вечности.
— У меня зреет план, — произнес Твиссел, — великий план, пожалуй, безрассудно амбициозный. Я тебе не стану рассказывать о нем. Но мне бы хотелось, чтобы там, в самом низовремени, было на кого положиться. На человека надежного, профессионального. Наставника. Вполне может статься, что дело и не выгорит, однако...
Мэнфилд не пытался разгадать его туманные намеки. Ему не терпелось удалиться. Ему поставили «чайник», и он стремился как можно скорее очутиться в тихих начальных секциях Вечности. Вероятно, там, в тишине и покое, он сумеет позабыть о своем тяжком преступлении.
Он уже забрался в «чайник», когда Твиссел напоследок потряс его руку и добавил:
— Ты помни, если когда-нибудь мне понадобится твоя помощь, то...
— Я запомню, — пробормотал он, с трудом скрывая нетерпение. — Я вечно буду вам благодарен, Компьютер.
Но он позабыл.
Не до конца, разумеется. Шли физиогоды, но он так и не забыл, что в свое время занимал пост Компьютера. Он не забыл той ужасной ночи, не забыл прошения, которое подал следующим утром. Он не забыл даже, что именно Твиссел пришел ему на помощь.
Однако он позволил себе позабыть о туманных намеках Твиссела, что поддержка, оказанная им Мэнфилду, основывалась не на соображениях гуманности и симпатии, а на чисто практическом расчете. Он позабыл — или, точнее, ни разу не вспоминал — о том, что согласился когда-нибудь оказать Твисселу ответную услугу.
И даже когда Твиссел отправил ему в низовремя сообщение с просьбой принять в класс Бринсли Шеридана Купера, а затем добавил, что интерна следует всесторонне подготовить в области первобытной истории, Мэнфилд не встревожился. Ему и в голову не пришло, что Твиссел именно такое развитие событий и предвидел, когда помог Мэнфилду устроиться Наставником в 28-е.
Мэнфилд считался крупным экспертом по первобытной истории и не нашел ничего необычного в том, чтобы к нему послали студента для обучения именно в этой области.
После отбытия Купера в 575-е не прошло и двенадцати часов, как Мэнфилда вызвал Твиссел. Он спокойно прошел в кабину хронофона.
Он даже осмелился запротестовать, выказав неприкрытое недовольство, когда Твиссел первым делом велел ему взять «чайник» и отправляться в 575-е. Он раздраженно заявил, что больше не считает себя Компьютером и не хотел бы никоим...
— Время тебя побери, человече, — нетерпеливо рявкнул на него Твиссел, — ты бы до сих пор был Компьютером, не помоги я тебе тогда. А теперь ты мне нужен! Немедленно.
И тут Мэнфилд вспомнил.
— Я сейчас буду, — замогильным голосом отозвался он.
Мэнфилду потребовалось больше пятнадцати минут, чтобы уразуметь, чего же от него хотят. Сперва он подумал, что Твиссел так расстроился из-за нервного срыва у Техника (Мэнфилд слышал о Хоремме, которого за глаза прозвали «принцем Техников»).
Или, возможно, у него так медленно мозги ворочались оттого, что в новом окружении ему стало не по себе. За все эти годы, с тех самых пор, как отбыть в «чайнике» в низовремя 28-го, он ни разу не возвращался вверх по Времени дальше, чем в 40-е, и то лишь для периодических экспедиций. А теперь он оказался глубоко в шестидесятом тысячелетии и предстал перед человеком, воплощавшим все ему ненавистное, все самое отвратительное. Не далее как в пяти столетиях... не далее как в пяти...
Он с натугой выбрался из разверзшейся под ним ямы воспоминаний и постарался сосредоточиться на словах Твиссела.
Голос старого Компьютера стал спокойнее, холоднее, и до Мэнфилда начало доходить подлинное значение услышанного. Его глаза сжались в щелки. Стремление поскорее возвратиться в склеп, возведенный им для себя в 28-м, ослабевало, пока он слушал рассказ.
Наконец он проговорил:
— Компьютер, а санкционировано ли Всевремен-ным Советом перемещение «чайника» через нижнюю...
Твиссел с явственным отвращением отряхнул руки.
— Да при чем они тут? Мы, я и Хоремм, построили этот «чайник» с определенной целью. К несчастью, оказалось, что у Хоремма и своя цель есть. К несчастью, я слишком на него положился. Мэнфилд, ты не был бы столь любезен перестать на меня смотреть вот с таким выражением? Теория перехода через нижнюю границу Вечности хорошо разработана, по очевидным причинам засекречена, но я все равно получил к ней доступ... Ну ладно, ладно. Нет, я не уведомил Всевременной Совет. А какое это имеет теперь значение?
— Тогда мне придется кое о чем рассказать тебе, — произнес Мэнфилд.
— И какой в этом теперь смысл? Ты вообще понимаешь, что я говорю? Приближается конец Вечности.
Да, Мэнфилд вполне осознавал происходящее. Конец Вечности? Странная перспектива, и почти приятная. Возможно ли, чтобы его и всех Вечных постигла та же участь, какую они столько раз без колебаний отводили великому множеству других? Внезапно его заинтересовало: а сдвиг Реальности — это больно? Вправду ли воспоминания меняются незаметно? Не остается ли незакрытых швов? Что, если в чьем-то сознании удерживается призрачное видение исчезнувшей Реальности?
Он едва заметно усмехнулся. Ему показалось, что наконец-то появляется возможность искупить то давнее прегрешение, и он усмехнулся.
Твиссел завизжал:
— Не сиди тут с улыбочкой на лице, милейший мой Мэнфилд. Ты вообще понимаешь, что я тебе говорю?
— Понимаю, но...
— Но ты в шоке от того, как я посмел проигнорировать Совет. Не так ли? Послушай, Мэнфилд. — Твиссел заговорил с яростной убежденностью. — Я вынужден был обойтись без их санкции. Это моя идея, полностью моя. Я не мог себе позволить проволочки и согласования. И даже так, прошло больше десяти физиолет. Мне сейчас шестьдесят пять. Никто не знает, сколько времени понадобится Куперу для завершения миссии. Десять лет? Пятнадцать? Я хочу сам его встретить, когда он вернется. Я хочу, чтобы у меня появилась возможность сказать: это я, и никто другой, сотворил Харви Мэллона. Я, и никто другой, стал истинным творцом Вечности. Я хочу, чтобы я мог это сказать; я хочу, чтобы Вечные об этом узнали. Тогда я смогу умереть спокойно.
Твиссел бурлил энергией, но плоть его явственно подводила; руки тряслись, бледные губы дрожали. Мэнфилда шокировала мысль: Он стар. Как он стар.
Он почему-то ощутил себя виноватым.
— Чего ты от меня хочешь? — произнес он, не ожидая вменяемого ответа.
— Ты знаешь Купера. Ты знаток первобытной истории. Найди его.
Мэнфилд покачал головой.
— Как? Где его искать? Как его искать? Компьютер, подумай, почему бы не послать еще кого-нибудь в 24-е? Есть ведь копии чертежей темпорального генератора Мэллона, должны быть. А когда Купер осознает, что его забросило не в то столетие, и домой возврата нет, он и так уже будет по горло сыт Компьютерами и Вечными, чтобы оценить опасность квантовых изменений и избежать...
Твиссел вскипел.
— Дурак! Идиот! Мальчишка способен навлечь на нас квантовое изменение, сам того не желая, даже не осознавая, что творит. К тому же послать кого-то другого невозможно.
— Почему?
Твиссел мученически воззрился на Мэнфилда.
— Потому что Купер — не посланец к Мэллону. Он и есть Мэллон.
— Что?!
— Бринсли Шеридан Купер — это Харви Мэллон, изобретатель темпорального поля и отец Вечности.
— Но это же невозможно!
— Ты так думаешь? Ты так думаешь. Твоя специальность — первобытная история, и ты так думаешь. Почему дата рождения Мэллона так никогда и не была установлена? А что, если он вовсе не рождался в 24-м? Почему осталась неизвестной точная дата его смерти, почему нет никаких записей на этот счет? Разве не может быть так, что, выполнив свою миссию, он вернулся в Вечность? Только не начинай про парадоксы.
Мэнфилд качал головой.
— Я не ребенок. Я не собираюсь заводить разговор о парадоксах. А Куперу ты об этом рассказал?
— Я должен был кое-что ему открыть, да. Но постарался рассказать как можно меньше. Для оптимальных результатов важно, чтобы его мнение на сей счет оставалось как можно более расплывчатым. История первобытных столетий фиксирована, там существует только одна Реальность, которой ему придется следовать. Если бы я ему рассказал, он бы очутился в 24-м с предубеждениями, которые могли бы помешать его быстрой адаптации там. План состоял в том, чтобы он пустился на поиски Мэллона и не обнаружил его. Он бы запаниковал, в отчаянии назвался Мэллоном, сам бы обнародовал схемы темпорального генератора и тем замкнул бы круг. Так наверняка и произошло. Это и по историческим записям практически очевидно. Ты же помнишь, Мэллон с большой неохотой согласился продемонстрировать свой генератор на публике, а статьи опубликовал лишь пару лет спустя. Мы привыкли приписывать это скромности величайшего гения, но это не так. Купер просто не знал, что делать.