ся искоренению при сколь угодно тщательных тренировках интернов. Даже самая неприятная личность иного Времени, случись ей попасться на глаза в правильном костюме, в одежде, которую новичок в любой миг прежней жизни счел бы единственно правильной, станет в представлении интерна принцем крови, чью привязанность стоит заслужить.
Но 413-й век для Купера ничего не значил, кроме порядкового номера. Он ничего не смог припомнить об истории этой эпохи, кроме отрывочных сведений: в том тысячелетии наблюдалось сокращение численности населения, а древесные семена экспортировали оттуда в различные обезлесенные столетия. Экспорт был налажен весьма широкий, поскольку семена не так чувствительны к Реальности, как, например, противовирусные сыворотки, человеческие эмбрионы или вихревые маршрутизаторы.
Купер проговорил:
— Я хочу видеть Лабана Твиссела.
Он не сумел сдержать трепета в голосе.
Брови другого вздернулись. Подняв отложенную было в сторону личную капсулу, он внимательно осмотрел ее.
— Старшего Компьютера Твиссела?
— Именно так.
— Ну что ж, Купер, садитесь, я попробую с ним связаться. Кстати, меня зовут Нерон Эттрелл.
Голос Эттрелла лишился прежней снисходительности.
Купер сел. Губы его так и дрожали от едва сдерживаемого восторга. Он явился к Старшему Компьютеру Твисселу, по его вызову, а Твиссел — член Всевременного Совета, величайший, как считали во всей Вечности, Компьютер среди своих коллег.
И это Твиссел истребовал себе Купера. Он не представил никаких обоснований своей просьбы, но Купер подозревал, что уже знает причину. Он никому не озвучил своих предположений, не поделился ими даже с Дженро Мэнфилдом, своим Наставником и человеком, которого уважал более всех, встреченных за недолгую еще жизнь.
В конце концов, Купер и сам уже некоторое время догадывался, что избран для некоей миссии. Первое предположение на сей счет возникло у него более физиогода назад. (Чуть ли не с самого начала учебы приходилось привыкать к различию между годами, которых в Вечности не существовало,и физиогодами, служившими лишь мерой взросления человеческого тела.)
Вот как это произошло. В классе 28-го столетия было пять интернов, двое из второй декады и по одному из пятой, седьмой и девятой. Сам Купер принадлежал к девятому десятилетию, он родился в 2784-м, а поступил на учебу в 2798-м. Оставайся он во Времени, прожил бы к настоящему моменту уже семь лет 29-го столетия, но столетия было принято регистрировать по моменту, когда новичок покидал Время и поступал на учебу. Вплоть до дня своей смерти Купер так и останется выходцем из 28-го. (Мысленно он поправил себя: просто до смерти. Какой прок считать дни в Вечности? Но, впрочем, так поступали все. Говорили завтра и может, в следующем году, словно это имело хоть какое-нибудь значение.)
Но из пятерки новичков он один получил специализацию. Его проволокли через вычислительную математику как можно скорее и велели все оставшееся время уделять изучению первобытной истории. Однажды он выразил несогласие, заметив, что другие интерны учатся по вполне сбалансированным программам. Наставник Мэнфилд в некотором замешательстве взъерошил каштановые волосы и проговорил:
— Сынок, но таков прямой приказ Совета. — Люди частенько обращались к Куперу сынок — вероятно, по той причине, что его маленький подбородок, светлые волосы и глаза создавали впечатление, будто он гораздо моложе своего истинного возраста. — Не знаю, почему.
Ничего не оставалось делать, кроме как вернуться к изучению старых периодических изданий (прежде чем в моду вошла пленка, печатали на бумаге), пока жизни, поступки и имена давно умерших людей не стали им обоим знакомы, словно свои собственные.
За физиогод до этого момента он прочел одну из работ Компьютера Твиссела по математике (проанализируйте результаты Твиссела в терминах темпоральных тензоров). Заинтересовавшись, он изучил другие статьи. Это привело его к определенным неожиданным выводам, которыми он не рисковал делиться даже с Мэнфилдом.
Но он полагал, что примерно представляет себе, для чего с ним так обращаются, и погрузился в более или менее нетерпеливое ожидание вызова от Твиссела. И его вызвали.
Перед самым отбытием он успел поговорить с Мэнфилдом и не удержался от намека. Несомненно, Мэнфилд в курсе, и Куперу хотелось получить подтверждение своих подозрений. О, как же ему хотелось.
— Но зачем я ему, сэр? — спросил он. — Я ведь специалист по первобытной истории.
— Знаю, знаю. — Мэнфилд улыбался. — Боюсь, что за годы, проведенные вместе с тобой над ее изучением, я и сам заинтересовался сверх меры. Наверное, после твоего отбытия я продолжу исследования в этой области.
Купер понимал, о чем он. Газеты и журналы первобытных веков, содержавшие летопись бесконтрольных кровопролитий, преступлений и страстей, неустранимо запечатленную в недоступной изменениям Реальности... захватывающее чтение! Он знал, что будет скучать по многочасовым совместным занятиям.
Купер позволил себе более недвусмысленный намек на то, что, как ему казалось, было истиной.
— Но я бы и сам хотел продолжить работу над историей примитивных веков. Я хочу написать оригинальное исследование. Работа в 500-х — не то, к чему я стремлюсь.
Если Мэнфилд знает, то, конечно же, намекнет. Но если и не знает или слишком умен, чтобы повестись на приманку... или же — но такое предположение Купер недовольно отверг — вся теория могла оказаться плодом его воображения.
Мэнфилд отвечал:
— Сынок, у тебя всегда останется свободное время для хобби.
Он снова улыбнулся, но в улыбке его была некая горечь. Студенты все как один любили Мэнфилда, однако ничего не знали о его прошлом. Он же никогда о себе ничего не рассказывал. Даже Куперу, своему самому верному ученику. Каким-то образом стало известно, что он уроженец одного из будущих тысячелетий (верховремени, так их было принято называть), и студенты приняли эту информацию на веру без особых попыток уточнить. Ходили слухи, что Мэнфилд был некогда Компьютером, выдающимся математиком, кандидатом в члены Всевре-менного Совета, а потом отбросил все карьерные перспективы ради должности Наставника интернов в одном из дальних низовеков.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Мэнфилд.
— Я слегка напуган. И немного возбужден, — ответил Купер без утайки. — Я никогда никогде не был, вы же знаете, если не считать той экспедиционной вылазки в 40-е, да и то, это ж был обычный двухдневный доклад о децентрализованной городской жизни.
А о чем он умолчал, так это о том, что та вылазка осталась единственной дозволенной ему, вопреки многочисленным просьбам и вполне обычным для его соучеников экспедициям.
На следующее утро Бринсли Шеридан Купер получил в свое распоряжение одноместный «чайник» и в одиночестве двинулся по коридорам Вечности. «Чайник», строго говоря, не перемещался ни в пространстве, ни, разумеется, во Времени, поскольку Вечность замкнула на себя все Время от 28-го столетия (первого столетия Вечности — этим фактом 28-е гордилось более всего прочего, и вполне заслуженно) до тепловой смерти в неопределенно далеком будущем.
Но, Время его порази, «чайник» все же перемещался где-то или через что-то. Купер был еще слишком юн и неопытен, чтобы не задумываться о том, через что и где.
Конечно, он ни до чего не додумался. Чем бы это ни было, оно истекло, и он увидел аккуратный небольшой указатель, отмечавший 575-е столетие: в местной системе счисления, а равно во вневременной стандартной. (Существовал даже вневременной стандартный язык, которым пользовались редко, в основном для официальных докладов. Казалось, что местные диалекты всех устраивают; Мэнфилд приписывал это явление подсознательной тяге вернуться в Родное Время.)
Спустя считанные минуты Куперу предстояло увидеть Твиссела. Твиссел! Старейший из ныне живущих Старших Компьютеров, человек, утвердивший своей подписью больше квантовых изменений Реальности, чем кто бы то ни было из Старших Компьютеров до него; человек, пользующийся даже большим авторитетом, чем некогда Харви Мэллон, первобытный изобретатель 24-го столетия, благодаря которому существует Вечность.
И это Харви Мэллон — ключ к его собственному...
Голос Эттрелла вырвал его из раздумий.
— Старший Компьютер Твиссел вскоре готов будет тебя принять, сынок.
— Благодарю вас, сэр.
Купера не обижало обращение «сынок». Существуй они с Эттреллом во Времени, он бы оказался эдак на сорок тысяч лет старше Эттрелла. Он мог бы оказаться его прапрапрактознаетсколькодедушкой. Но это же не Время. Это Вечность. Тут обращение «сынок» не значит ничего. Совсем ничего, ибо Вечным не позволялось заводить сыновей. Все Вечные рождались во Времени, от временных родителей. Лишь таким образом было возможно гарантировать духовную связь Вечных с человечеством, необходимую для работы. Если бы Вечным позволили заводить детей, а те сами стали бы Вечными по праву рождения, возникли бы оторванные от потребностей Земли династии. Из мудрых руководителей и скульпторов человеческой истории Вечные стали бы тиранами.
Купер был еще слишком юн и пылок, чтобы не испытывать смущения при подобных идеалистических рассуждениях.
— Ты не хочешь посмотреть на это столетие, пока мы ждем? — предложил ему Эттрелл.
— Да! — воскликнул разом повеселевший Купер. — А что, правда можно?
— Без труда. Тут довольно качественный хроноскоп. Его вполне хватает аж до 600-х, а потом, если нужно, на полевую фокусировку переключаются. В соседней лаборатории. Если хочешь, я тебе устрою экскурсию.
— О да, очень!
2
Нерон Эттрелл бросил на молодого человека осторожный взгляд искоса. Двадцать физиолет провел он в Вечности — и его не переставали раздражать восторженные сосунки, бесстрашно рвущиеся на первое задание по спасению мира.