Сверхсветовик
37
Три года, проведенные на Земле, состарили Тессу Уэндел. Фигура её слегка погрузнела; она немного набрала вес. Под глазами появились тени. Груди обвисли — чуть-чуть, а живот округлился.
Крайл Фишер помнил, что не за горами пятидесятилетие Тессы, помнил, что она на пять лет старше его. Но она выглядела моложе своих лет. Фигура её оставалась великолепной — это замечал не только Фишер, — но всё-таки Тесса уже не казалась тридцатилетней, как тогда, на Аделии.
Тесса тоже это знала, но решилась заговорить об этом с Фишером только неделю назад.
— А всё ты, Крайл, — сказала она, когда они лежали в постели: возраст чаще всего заботил её ночами. — Ты виноват. Это ты продал меня Земле. «Великолепная планета, — говорил ты. — Огромная. Многообразная. Всегда что-то новое. Богатая планета».
— Разве не так? — спросил он, зная, чем именно она недовольна, но давая ей возможность излить свои чувства.
— А о тяготении ведь умолчал. На всем этом колоссальном шаре одна и та же сила тяжести. Над землёй, под землёй, здесь, там — повсюду g, одно g, только g. Умрёшь со скуки.
— Тесса, мы не знаем ничего лучше.
— Знаешь. Ведь ты же жил в поселениях. Там человек всегда может выбрать подходящий уровень гравитации. Можно порезвиться в невесомости, дать мышцам возможность расслабиться… Как можно жить без всего этого?
— Спортом можно заниматься и на Земле.
— Ну а что делать с тяготением, этим вечным прессом, который постоянно давит на тебя? И всё время ты тратишь только на то, чтобы не поддаться ему — где уж тут просто расслабиться! Ни попрыгать, ни полетать. Нельзя даже найти такое место, где меньше давит. Ведь давит всюду, давит так, что сгибаешься, покрываешься морщинами, стареешь. Ты только посмотри на меня!
— Я смотрю — и стараюсь делать это как можно чаще, — с грустью ответил Фишер.
— Тогда перестань смотреть. А то присмотришься и бросишь меня. Тогда знай — я вернусь на Аделию.
— Не стоит. Ну порадуешься низкому тяготению — а что потом? Твоя работа, подчинённые, лаборатория — всё останется здесь.
— Начну заново, наберу новых людей…
— И найдёшь на Аделии ту же поддержку, что и на Земле? О чём ты говоришь? Ведь на Земле ты ни в чём не знаешь отказа. Разве я не прав?
— И ты считаешь себя правым? Предатель! Ты не сказал мне, что у Земли уже есть гиперпривод, ты даже не сказал мне, что земляне обнаружили Звезду-Соседку! Ты сказал, что полёт Дальнего Зонда не дал полезных результатов — дескать, измерили парочку параллаксов. Ты издевался надо мной, бессердечный.
— Тесса, я мог тебе обо всём рассказать, но вдруг тогда ты не полетела бы на Землю? К тому же это была не моя тайна.
— Но потом-то, здесь, на Земле?
— Как только ты начала работать — по-настоящему, — тебе всё рассказали.
— Да-да, мне рассказывали, а я сидела и хлопала глазами, как дура. А ведь ты мог хоть намекнуть мне, чтобы я не выглядела такой идиоткой. Ох, просто убить тебя хочется — вот только что делать потом? Я к тебе так привязалась. И ты знал, что так и будет, а потому бессовестно соблазнял меня, чтобы увезти на Землю.
Тесса сама выбрала эту роль, и Фишер прекрасно знал своё место в игре.
— Я тебя соблазнил? Ты сама этого хотела. И ни на что иное не соглашалась.
— Врешь. Ты заставил меня. Да-да, это было насилие — гадкое и изощрённое. А сейчас ты опять добиваешься от меня того же. Я всё вижу по твоим похотливым глазам.
Она играла в эту игру уже несколько месяцев. Фишер знал, что подобное желание приходило к ней в те дни, когда она ощущала профессиональное удовлетворение от работы.
— Как твои успехи? — спросил он.
— Успехи? Хм, можно назвать это и так. — Она ещё не пришла в себя. — Завтра мы проводим демонстрационный эксперимент для вашего дряхлого Танаямы. Он всё время безжалостно меня подгонял.
— Он безжалостный человек.
— Он глупый человек. Если ты ничего не смыслишь в науке, то должен хотя бы иметь представление, что это такое. Нельзя утром выдать на исследования миллион и вечером потребовать результатов. Надо подождать хотя бы до утра, чтобы хоть ночь можно было поработать. Знаешь, что он сказал мне, когда я сообщила ему, что могу кое-что показать?
— Нет, ты мне не говорила об этом. И что же?
— Наверное, думаешь, он выдал что-нибудь вроде: «Просто удивительно, как всего за три года вам удалось добиться таких потрясающих результатов. Земля перед вами в неоплатном долгу». По-твоему, так он сказал?
— Что ты, от Танаямы таких слов не услышать и за миллион лет. Так что же он сказал?
— Он сказал: «Значит, у вас наконец получилось что-то. Три года я надеялся. Уж не думал, что доживу. Или вы решили, что я оплачиваю ваши расходы, кормлю, пою и одеваю целую армию ваших сотрудников, чтобы вы добились хоть каких-то результатов после моей смерти?» Вот что он сказал. Честное слово, я с удовольствием дождалась бы его смерти. Но, увы, работа есть работа.
— Значит, тебе уже есть чем похвастаться?
— Мы создали первый сверхсветовой двигатель, настоящий — не какой-то там гиперпривод. Мы открыли человечеству дверь во Вселенную.
38
Городок, где команда Тессы Уэндел старалась потрясти Вселенную, построили ещё до того, как она появилась на Земле. Он находился высоко в горах, так высоко, что никто чужой туда не мог добраться.
Теперь его посетил Танаяма. Он неподвижно сидел в инвалидном кресле с мотором, и только глаза в узких щёлках глазниц были живыми.
Уэндел выглядела невозмутимой.
— Ну и что мне сейчас покажут? — прошелестел старческий голос. — Где корабль?
Естественно, корабля не было и в помине.
— Корабля нет, директор. И не будет много лет. Я могу лишь смоделировать полёт. Это тоже захватывающее зрелище — вы увидите первый сверхсветовой перелёт, который нельзя даже сравнивать с действием гиперпривода.
— И каким образом я его увижу?
— Я думала, директор, что вам уже всё известно.
Танаяма отчаянно закашлялся. Наступила пауза. Наконец, отдышавшись, он произнёс:
— Мне пытались рассказать, но я хочу обо всём услышать от вас. — Он не сводил с Тессы суровых и жёстких глаз. — Вы здесь главная. Идея ваша — вам и объяснять.
— Но я не могу опустить теорию: разговор будет слишком долгим, директор. Он утомит вас.
— Не нужно теории. Просто объясните, что я увижу.
— Вы увидите два кубических стеклянных контейнера, внутри которых вакуум…
— Почему вакуум?
— Сверхсветовой полёт возможен только в вакууме, директор. В противном случае объект, летящий со сверхсветовой скоростью, увлекает за собой материю, теряет управляемость и расходует на передвижение огромную энергию. Завершиться полёт тоже должен в вакууме, в противном случае результаты окажутся катастрофическими, так как…
— Можете не продолжать. Если ваш сверхсветовой полёт должен и начинаться и оканчиваться в вакууме, каким образом его можно осуществить?
— Сперва мы обычным образом выходим в космос, потом переходим в гиперпространство. Выход из гиперпространства осуществляется возле места назначения, но добираться до него придётся тоже обычным путём. Конечно, на это необходимо время. Сверхсветовой перелёт происходит не мгновенно, но до какой-нибудь звезды в сорока световых годах от Солнечной системы можно будет добраться не за сорок лет, а, скажем, за сорок дней. Так что жаловаться не на что.
— Ну хорошо. Эти ваши кубические стеклянные емкости — где они?
— Перед вами их голографические изображения. На самом деле каждая из них размещена в горах. Между ними три тысячи километров. В вакууме свет преодолевает такое расстояние за тысячную долю секунды, иначе миллисекунду. Но мы сделаем это ещё быстрее. В центре левого куба в сильном магнитном поле подвешена маленькая сфера — крошечный гиператомный двигатель. Вы её видите, директор?
— Что-то такое вижу, — ответил Танаяма. — И что же?
— Если вы будете внимательно следить за нею, вы увидите, как она исчезнет. Отсчёт времени начат.
В наушниках присутствовавших раздался голос, ведущий предстартовый отсчёт времени, и на слове «ноль» сфера действительно исчезла из одного куба и появилась в другом.
— Не забудьте, — напомнила Уэндел, — их разделяет три тысячи километров. Хронометры показали, что между исчезновением и появлением прошло десять микросекунд, значит, скорость перелёта в сто раз больше скорости света.
Танаяма поднял глаза.
— Как знать? Что, если вы просто придумали фокус, что-бы одурачить доверчивого, на ваш взгляд, старикана?
— Директор, — строго сказала Уэндел, — здесь сотни честных учёных, многие из них земляне. Они покажут вам все материалы и дадут самые подробные объяснения. Никаких фальсификаций — всё честно.
— Хорошо, пусть так — но что это значит? Маленький шарик, мячик для настольного тенниса пролетел несколько тысяч километров. Чтобы добиться этого, вы потратили три года?
— При всем моём уважении к вам, директор, должна заметить, что мы сейчас показали больше, чем вы могли ждать от нас. Да, наш двигатель размером с теннисный мячик, и пролетел он всего несколько тысяч километров — но вы были свидетелем сверхсветового перелёта, а это всё равно что увидеть звездолёт, летящий к Арктуру со скоростью, в сто раз превышающей скорость света.
— Но я предпочел бы увидеть звездолёт.
— Увы, придётся немного подождать.
— Времени нет. Времени нет, — хриплым шёпотом проскрипел Танаяма. И вновь зашёлся в приступе кашля.
Негромко, так, чтобы услышал он один, Уэндел ответила:
— Одного вашего желания мало, чтобы одолеть природу.
39
Прошло три дня, до отказа заполненных официальными мероприятиями, и городок, неофициально именовавшийся Гипер-Сити, мог вздохнуть с облегчением — гости наконец-то отбыли восвояси.
— Ну вот, — сказала Тесса Уэндел Крайлу Фишеру, — теперь два-три дня на отдых, и с новыми силами за работу. — Выглядела она утомлённой и недовольной. — Какой гадкий старик!
Фишер без труда понял, кого она имела в виду.
— Танаяма болен и стар.
Уэндел метнула в него свирепый взгляд.
— И ты его ещё защищаешь!
— Просто констатирую факт, Тесса.
Она укоризненно подняла палец.
— Сомневаюсь, что в молодые годы этот несчастный старец был умнее… Как же он мог столько лет руководить Конторой?
— Это его место. Он командует Конторой больше тридцати лет. А до этого почти столько же проработал первым заместителем — и волок дела за трёх-четырёх директоров. И каким бы дряхлым и больным он тебе ни казался — директором он останется до самой смерти и даже дня три после неё, пока люди не убедятся, что он не восстанет из гроба.
— Тебе это кажется забавным?
— Нет, но что ещё делать, как не смеяться: ведь этот человек, не обладая официальной властью и даже не будучи известным широкой публике, держал в страхе и повиновении правительство за правительством в течение почти половины столетия. А всё потому, что знал о каждом всю неприглядную правду и без колебаний этим пользовался.
— И его терпели?
— Конечно же. Ни в одном правительстве не нашлось желающего рискнуть своей карьерой ради сомнительной возможности свергнуть Танаяму.
— Даже сейчас, когда его хватка не могла не ослабнуть?
— Ты зря так считаешь — его кулак разожмёт только смерть, но до последнего момента воля не позволит пальцам расслабиться. Сперва остановится сердце — лишь потом разожмётся рука.
— Зачем ему это? — неприязненно произнесла Уэндел. — Ему давно пора на покой.
— Отдых не для Танаямы. Это невозможно. Не могу сказать, что я когда-нибудь был близок к нему, однако последние пятнадцать лет мне время от времени приходилось иметь с ним дело — мне всегда доставались от него синяки. Я помню его ещё полным сил и энергии, и уже тогда мне казалось, что он просто не может остановиться. Вообще людьми руководят разные причины, но Танаямой всегда владела ненависть.
— Нетрудно догадаться, — проговорила Уэндел, — видно невооруженным глазом. Тот, кто хоть раз ненавидел, уже не в силах стать благостным. Кого же ненавидит Танаяма?
— Поселения.
— Неужели? — Уэндел вдруг вспомнила, что она уроженка Аделии. — Мне тоже не приходилось слышать от поселенцев доброго слова о Земле. И ты прекрасно знаешь моё мнение о таких местах, где сила тяжести постоянна.
— Тесса, я говорю не о неприязни, антипатии или презрении. Я говорю о слепой ненависти. Поселенцев не любит едва ли не каждый землянин. У них там всё самое новое. У них тишина, покой и удобства. Им неплохо живётся: сплошной отдых, изобилие пищи, там не бывает плохой погоды, там забыли про бедность. Там всё делают роботы, которых прячут от посторонних глаз. И вполне естественно, что люди, считающие себя обездоленными, начинают ненавидеть тех, у кого всё есть — с их точки зрения. Но Танаяма одержим пламенной ненавистью. Он с удовольствием наблюдал бы за гибелью поселений, всех до одного. Видишь ли, я не сказал о его личном пунктике. Для него невыносима культурная однородность Вселенной. Ты понимаешь, о чём я говорю?
— Нет.
— Дело в том, что в каждом поселении живут люди, так сказать, одной породы и принимают туда только тех, кто похож на них. Каждое поселение обладает в известной мере своей культурой, жители даже внешне похожи. На Земле же, напротив, культуры веками перемешивались, обогащали друг друга, соперничали, опасались соседей. Как и многие земляне, Танаяма — сам я, кстати, тоже — видит в этом залог жизнестойкости. Нам кажется, что культурная однородность ослабляет поселения и в конечном счёте сокращает отпущенный им срок жизни.
— Хорошо, но зачем же тогда ненавидеть, раз у поселений тоже не всё ладно? Неужели Танаяма ненавидит нас за то, что нам живётся хуже и лучше одновременно? Это же безумие.
— Согласен. Благоразумный человек этого себе не позволит. Быть может — только быть может, — Танаяма опасается, что поселения ожидает расцвет и культурная однородность в конце концов окажется достоинством, а не недостатком. А может быть, он боится, что поселения решат общими силами уничтожить Землю, — а потому мечтает опередить их. И вся эта история с открытием Звезды-Соседки только ещё больше разъярила его.
— Ты о том, что, открыв эту звезду, Ротор и не подумал известить человечество?
— Хуже то, что они не предупредили нас о том, что звезда движется к Солнечной системе.
— Они могли и не знать об этом.
— Танаяма никогда этому не поверит. Не сомневаюсь: он убеждён, что они знали всё и нарочно промолчали, чтобы Земля погибла.
— По-моему, никто не знает, подойдёт ли Звезда-Соседка настолько близко, чтобы вызвать какой-нибудь вред. Я лично тоже не знаю. Астрономы полагают, что звезда без всяких проблем пройдёт мимо Солнечной системы. Или ты слыхал что-нибудь другое?
Фишер пожал плечами:
— Я — нет. Но ненависть заставляет Танаяму видеть в этой звезде источник беды. Отсюда логически следует, что Земле необходим сверхсветовой звездолёт — надо же искать мир, подобный Земле, куда можно будет переселиться, если дело дойдёт до худшего. Согласись — это разумно.
— Безусловно, но начинать переселяться в космос можно и не со страху. Все и так знают, что человечество уйдёт в космос, даже если Земле ничего не будет грозить. Сначала люди перебрались в поселения, следующий логический шаг — дорога к звёздам, а чтобы сделать его, нам нужен сверхсветовой звездолёт.
— Да, но Танаяму интересует не это. Колонизацию Галактики, не сомневаюсь, он предпочтет оставить следующим поколениям. Он стремится лишь отыскать Ротор и покарать беглецов, дезертировавших из Солнечной системы, за пренебрежение интересами рода человеческого. Именно до этого он мечтает дожить — и потому-то и подгоняет тебя, Тесса.
— Пусть подгоняет, ему ничто не поможет. Он уже на ладан дышит.
— Сомневаюсь. Современная медицина подчас творит чудеса, а уж ради Танаямы врачи постараются.
— Даже современная медицина не всесильна. Я справлялась у врачей.
— И они рассказали? Мне казалось, что состояние здоровья Танаямы — государственная тайна.
— Не для меня, Крайл. Я наведалась к медикам, обслуживавшим здесь старика, и объяснила им, что хотела бы ещё при жизни Танаямы построить корабль, способный унести человека к звёздам. Короче, я спросила у них, сколько ему осталось жить.
— И что тебе ответили?
— Год, не больше, и велели поторопиться.
— Неужели ты справишься за год?
— За год? Что ты, Крайл, я только рада. Просто приятно знать, что этот ядовитый тип ничего не увидит. Крайл, не кривись. Неужели ты считаешь, что я жестока?
— Ты не права, Тесса. Этот, как ты сказала, ядовитый старик в сущности и добился всего. Он сделал возможным создание Гипер-Сити.
— Верно, но старался он для себя. Не для меня, не для Земли, не для человечества. Конечно, я могу ошибаться. Только я уверена, что директор Танаяма ни разу не пожалел врага своего, ни разу не ослабил хватки на его горле. И я думаю, что он и сам не ждёт ни от кого жалости или сострадания. Даже будет презирать как слабака любого, кто окажется способен на это.
Фишер по-прежнему казался печальным.
— Так сколько же времени на это уйдёт, Тесса?
— Кто знает? Может, целая вечность. Но даже если всё сложится наилучшим образом, едва ли меньше пяти лет.
— Но почему? Ведь сверхсветовой перелёт уже состоялся.
Уэндел выпрямилась.
— Крайл, не будь наивным. Я сумела создать лабораторную установку. Я могу взять маленький шарик — мячик для настольного тенниса, — девяносто процентов массы которого составляет гиператомный двигатель, и перебросить его с места на место со сверхсветовой скоростью. Корабль же, да ещё с людьми на борту, — совсем другое дело. Сначала следует всё рассчитать, а для этого и пяти лет мало. Скажу тебе честно: до появления современных компьютеров и математических моделей даже о пяти годах нельзя было мечтать — разве что о пятидесяти.
Крайл Фишер покачал головой и ничего не ответил.
Внимательно посмотрев на него, Тесса Уэндел подозрительно спросила:
— Что с тобой? С чего это ты тоже заторопился?
— Я понимаю, что и тебе не терпится, но лично мне сверхсветовой звездолёт просто необходим, — примирительно ответил Фишер.
— Тебе больше, чем кому-либо?
— Да, для пустяка.
— А именно?
— Хочу слетать к Звезде-Соседке.
Тесса гневно поглядела на него.
— Зачем? Соскучился по жене?
Подробности своих отношений с Эугенией Фишер с Тессой не обсуждал и не намеревался этого делать.
— У меня там дочь, — ответил он. — Я думаю, Тесса, это нетрудно понять. У тебя ведь тоже есть сын.
Это была правда. Сыну Тессы было за двадцать, он учился в Аделийском университете и изредка писал матери.
Уэндел смягчилась.
— Крайл, — сказала она, — не обольщай себя напрасными надеждами. Не сомневаюсь: раз они открыли Звезду-Соседку, то к ней и отправились. С простым гиперприводом на путешествие должно уйти года два. Но кто может быть уверен, что Ротор выдержал путешествие? Но даже если так оно и есть, найти пригодную для жизни планету возле красного карлика практически невозможно. Даже если они прибыли благополучно, то наверняка отправились дальше — искать подходящую планету. Куда? Где их теперь искать?
— Я думаю, они и не рассчитывали найти подходящую для жизни планету возле Звезды-Соседки. Скорее всего, Ротор просто остался на её орбите.
— Допустим, они перенесли полёт, допустим, они кружат вокруг звезды, — но ведь это не жизнь, люди так жить не могут. Так что, Крайл, придётся тебе смириться. Если мы и доберёмся до Звезды-Соседки, то ничего не найдём, разве что обломки Ротора.
— Это лучше, чем ничего, — возразил Фишер, — но мне бы хотелось, чтобы они уцелели.
— Ты ещё надеешься отыскать своего ребёнка? Дорогой Крайл, твои надежды призрачны. Ты оставил их в двадцать втором году, ей был только год. Даже если Ротор цел и твоя дочка жива, сейчас ей уже десять, а когда мы сможем отправиться к Звезде-Соседке, будет уже не меньше пятнадцати. Она тебя не узнает. Кстати, и ты её тоже.
— Тесса, я узнаю её и в десять лет, и в пятнадцать, и в пятьдесят, — ответил Фишер. — Я узнаю. Только бы её увидеть…