иканским меркам богатства.)
Упомянутый справочник статью об Азимове начинает словами: «Самый плодовитый из научных писателей, автор нескольких самых известных из всех когда-либо опубликованных научно-фантастических нроизведений». То же пишет и советский литературовед Е. Брандис: «Он с детства привык к тому, что к его имени приросло местоимение «самый»…»
Какой секрет у этой редкостной «самости»? Талант, конечно, но не только прирожденный талант. Еще и жадный интерес к миру, восхищение его многообразием и сложностью, его противоречиями, щедрыми неожиданностями и постоянное желание самому разобраться в этой восхитительной сложности, разобраться- и тут же растолковать всем людям, поделиться своим пониманием. И еще невероятное трудолюбие. Азимов не любил развлекаться, не ценил путешествий. Ему нравилось сидеть дома, читать, обдумывать, придумывать и излагать все придуманное на машинке. Артур Кларк, английский фантаст, тоже знаменитый, но отнюдь не такой плодовитый, пошучивал насчет Азимова: «У него четыре электрические машинки, и он может печатать сразу четыре книги двумя руками и двумя ногами… Целые леса переведены в бумажную массу. Азимов-это экологическая катастрофа. На издание его книг истреблено 5,7х 10№ микрогектаров».
На всякий случай свешу успокоить читателей, взволнованных судьбой леса: цифра взята с потолка. Таких лесных площадей вообще нет на нашей планете.
Итак, Азимов вошел в американскую фантастику в период ее «золотого века», последовавшего за экономическим кризисом 1929-1933 годов. Золотое десятилетие американской фантастики было золотым и для Азимова. Утвердившись в науке, он смог уделять больше сил и времени литературе. В результате с начала 50-х годов он за несколько лет выпускает в свет почти все свои «главные» романы: серию «Установление», знаменитую серию, посвященную роботам, серию для детей о космических приключениях «Счастивчика Стерра». В те же годы (1955) выходит роман «Конец Вечности».
Будущему, и очень далекому, посвящен роман «Конец Вечности». Сюжет его построен на возможности путешествовать во времени туда и обратно на тысячи и тысячи веков. Идея такого путешествия была введена в фантастику Гербертом Уэллсом в классической «Машине времени» (1895) и оказалась настолько плодотворной, что дала жизнь целому сектору фантастики, почти такому же обширному, как сектор космических путешествий.
К сожалению, путешествие в прошлое в отличие от путешествий в пространстве противоречит логике, ведет к несообразности, которая даже приобрела особый литературоведческий термин,- ее называют «хроиоклазмом». Но условность всегда существовала и существует в искусстве. В романе «Конец Вечности» условная шахта, проходящая через века и тысячелетия, позволяет построить занимательную фантастическую историю о вторжении будущего в прошлое и настоящего в будущее. Будь эта история только занимательной, невелика была бы ей цена. Но за приключениями героев, «исправляющих» историю, вмешивающихся в ее ход, встает серьезная проблема: кто вмешиваевтея и как вмешивается?
Будущим у Азимова распоряжается Совет Времен, узкая группа, куда входят Вечные. Даже к Технику, практическому исполнителю их указаний, хозяева Времени относятся с высокомерным презрением (естественно, Азимов, технократ по взглядам, сочувствует Технику). Вечные — сыны своей эпохи, своего класса, со своей точкой зрения на благо- утверждают и сами уверены, что они «исправляют» историю в интересах всего человечества, однако им, как и всем людям, свойственно допускать в процессе своей деятельности кое-какие просчеты. Роман и начинается с ошибки Социолога, которую исправляет талантливый техник Харлан. В результате таких сиюминутных исправлений истории возникает остановка в развитии человечества на тысячелетия. И лишь где-то в стотысячных веках люди находят возможность блокировать вмешательство Вечных в свою историю.
Таким образом, Азимов ставит серьезный вопрос о вреде постороннего вмешательства в историю и необходимости вмешательства во вмешательство. Конечно, в фантастике эта проблема выглядит ярче, проще и нагляднее, потому что здесь можно показать оба варианта: что получилось от вмешательства и что получается без него. К тому же у Азимова все это происходит с необыкновенной легкостью. Вычислитель предотвратил войну, испортив тормоза в автомобиле одного конгрессмена. Нойс посылает письмо итальянскому физику (подразумевается Ферми), и атомная бомба появляется в XX веке вместо XXX. Техник Харлан оставляет без помощи мнимого изобретателя Купера, и разом исчезает весь гигантский небоскреб («времескреб»?) Вечности. Но тут сказывается присущее всей американской литературе преувеличенное представление о роли случайности и отдельной личности в истории (в противовес нашему преуменьшенному представлению).
Как уже говорилось, «Конец Вечности» вышел в свет в 1955 году, а два года спустя Азимов решительно объявил, что он расстается с фантастикой и полностью посвящает себя науке, точнее, ее популяризации.
1957 год- это год запуска советского спутника, год начала космической эры в истории человечества. Азимова спрашивали, не повлияло ли это событие на его решение. Он не отрицал. «Это правда,- говорит он, — что после запуска первого искусственного спутника я перешел на популяризацию науки… мне стало стыдно, что я до сих пор ни разу не откликнулся в своих книгах на поразительный прогресс науки и техники…»
Вот что он писал в ту пору, с чрезвычайной скромностью оценивая свои возможности:
«Любой уважающий себя ученый или просто человек, близкий к науке (я говорю о близких к науке, чтобы не оставить за бортом самого себя) мечтает оставить в ней заметный след. Разумеется, в самом хорошем смысле этого слова.
Увы, большинству из нас приходится расставаться с этой мечтой. Сердце подсказывает мне, что никогда «закон Азимова» не попадет на страницы учебников физики, никогда «реакция Азимова» не будет запечатлена в учебниках химии, возможность создать «теорию Азимова» и даже просто высказать «гипотезу Азимова» ускользнула от меня, и я остался ни с чем.
Ни с чем- это значит с электрической машинкой, зычным голосом и тайной надеждой, что какая-нибудь моя мысль, пусть даже случайно высказанная, заронит искорку в более светлую голову и поможет ей придумать что-то стоящее…»
и, выполняя свое решение, в течение пятнадцати лет Азимов писал научно-популярные книги.Выходят одна за другой «Мир углерода», «Мир азота», «Кровь — река жизни», «Сущность числа», «Мир науки и истории», «Вторжение в науку» (для детей), «Вид с высоты» — обзорный взгляд на физику, химию, биологию и астрономию, упомянутый «Путеводитель по науке для интеллигентного человека», сотни статей на самые разные темы.
К этому времени духовная обстановка в США заметно изменилась, что было связано с глубоким разочарованием в политиках, ввергших страну в позорную войну во Вьетнаме, а также с разочарованием в науке и технике, вызвавших экологические неурядицы. Начали появляться книги о кризисе экологическом, демографическом и сырьевом. Тревоги отразились и в настроениях молодежи — вошли в моду «хиппи». В литературе, в частности в фантастике, эти проблемы нашли свое выражение в так называемой «новой волне». Представители ее считали, что никакого будущего у человечества нет, человечество ждет гибель, атомная или экологическая, о ней и надо писать, а также о радостях жизни, в основном сексуальных. Авторы «новой волны» с наивным анархизмом старались развенчать действительность, шокируя обывателя грубым языком и неприличной откровенностью в сексе.
Роман «Сами боги» — это литературный ответ на «новую волну».
Перед человечеством стоит проблема снабжения энергией, нелегкая и для нашего времени. Имеется фантастическое решение. Электронный Насос подает энергию в неограниченном количестве из параллельного мира. Существуют ли вообще в природе параллельные миры? Наука не подтверждает, но и не отрицает такой возможности. Наш мир трехмерен, однако «три»- странноватая цифра для природы, которая предпочитает «бесконечность» (возможны все варианты) или «единицу». «Три» требует добавочного объяснения. В результате остается сомнение: не исключено, что существует все-таки и четвертое измерение пространства, а в нем — параллельные миры.
Фантастика имеет полное право использовать такую идею. И Азимов строит на ней свой роман. Далее идет вполне материалистическое рассуждение: вступая в контакт с нашим миром, параллельный видоизменяет физические условия своего пространства, а также нашего. Конечно, сомнительно, чтобы такого рода прокол с обменом энергией между двумя планетами мог привести к вселенской катастрофе: масштаб маловат. Но вместе с тем нет и стопроцентной уверенности в обратном. В том-то и состоит главная опасность экологического вмешательства, что иной раз в природе возникает неустойчивое состояние, и тогда за ничтожным толчком следует катастрофа: так лавина срывается от выстрела, даже от крика.
Снова, как видим, фантастическая канва подводит у Азимова к современным проблемам.
В романе три части. Первая названа «Против глупости». Пожалуй, это самая существенная часть. Глупость в широком смысле- и ограниченность, и эгоизм, и жадность, и лень- приводят к экологической катастрофе. Бездарный, но активный Хэллем сумел приклеить свое имя к Электронному Насосу, который на самом деле изобрели не люди, а паралюди- жители параллельного мира. Хэллем осыпая наградами, Хэллем знаменит, Хэллем — благодетель человечества, и, отстаивая свое почетное и выгодное положение, он давит и душит любую критику, любое сомнение в безопасности Насоса, а его поддерживают и защищают, не разбираясь в науке и не помышляя о будущем, массы обывателей, довольные, что им сегодня дают дешевую энергию. На завтрашний день им наплевать. (Вспомним: разве на Земле в XX веке до всех дошли предупреждения о пределах роста, об экономии природных богатств, об опасности отравления воздуха и воды?)
Часть вторая — «Сами боги» — несомненная литературная удача Азимова. В фантастике необычайно трудно убедительно изобразить переживания и психологию нелюдей. Азимову удалось нарисовать совершенно необычное общество: существа прозрачные, с изменчивой формой и небывалыми чувствами, способные просачиваться в камни и друг в друга.И брак у них трехполый, необыкновенный. И тем не менее понимаешь эти существа, им сочувствуешь, веришь и рационалу Уну, мужу науки и логики, и эмоционали Дуа, такой женственной и так стремящейся к умственной эмансипации, и пестун