Удаляясь от этого мрачного города, напоминающего своим обликом богатые кварталы Каира, мы подъехали к насыпи Гелиополя, возведенной много лет назад, чтобы защищать его от наводнений. Вся равнина, насколько хватало глаз, была покрыта небольшими холмами, образованными грудами развалин. Обычно это руины какого-нибудь поселения, под которыми покоятся остатки еще более древних сооружений. На поверхности земли ни одного целого здания, ни одного древнего камня, за исключением обелиска, вокруг которого разбит обширный сад.
От обелиска отходят четыре аллеи эбеновых деревьев; дикие пчелы устроили свои соты в трещинах, образовавшихся на одной из сторон обелиска, который, как известно, понемногу разрушается. Садовник, уже привыкший к визитам путешественников, предложил мне цветы и фрукты. Я опустился на скамью и принялся размышлять о красотах, описанных Страбоном; о трех других обелисках храма Солнца — два из них сейчас находятся в Риме, а третий разрушен; об аллеях сфинксов из желтого мрамора; одного видели еще в прошлом веке; и, наконец, о самом городе — колыбели науки, куда приобщиться к ее тайнам приезжали Геродот и Платон. О Гелиополе есть также другие упоминания, в частности в Библии. Именно здесь Иосиф явил прекрасный пример целомудрия, увы, в наше время способный вызвать лишь ироническую улыбку. В глазах арабов эта легенда имеет иную окраску: Иосиф и Зулейка — воплощение чистой любви, торжества долга над чувством — победили двойной соблазн; ибо хозяином Иосифа был один из евнухов фараона. В первоначальной легенде, которую часто пересказывают восточные поэты, нежная Зулейка вовсе не была принесена в жертву, как трактуют поздние поэмы. Женщины Мемфиса сначала осудили ее, но сразу же простили, как только Иосиф, выйдя из тюрьмы, предстал во всем блеске своей красоты при дворе фараона.
Чувство платонической любви, которое, как полагают арабские поэты, испытывал Иосиф к Зулейке, тем самым еще более возвышая принесенную им жертву, не помешало этому патриарху позднее соединиться с дочерью жреца из Гелиополя Азимой. Его семья поселилась севернее, в местечке Гесем, где, как считают, находятся развалины еврейского храма построенного Онией IV[54].
У меня не было времени посетить эту колыбель колена Иакова, но я не хотел бы упустить возможность снять с целого народа, чьи предания старины мы восприняли, обвинение в недостойном поступке, которое упорно вменяют ему в вину философы. Как-то раз я беседовал в Каире с одним берлинским врачом, приверженцем Галеновой системы[55], который был участником экспедиции Лепсиуса, мы обсуждали с ним исход евреев из Египта.
— Неужели вы полагаете, — сказал он, — что столько честнейших евреев проявили бы подобную невежливость, прихватив с собой серебряную утварь египтян, которые были их соседями и друзьями?
Водонос — одна из распространенных профессий старого Египта
— Однако, — заметил я, — этому надо верить или отрицать писание вообще.
— В переводе могла быть допущена ошибка, или в текст могло быть внесено дополнение; но, заметьте, евреи всегда отличались способностями к торговле и коммерческим операциям. В те еще достаточно бесхитростные времена деньги давали только под залог… и, будьте уверены, это было главным ремеслом евреев.
— Но историки представляют дело так, что они изготавливали кирпич для пирамид (которые, правда, построены из камня), а в вознаграждение за эту работу получали лук и прочие овощи.
— Ну и что? Если им удавалось скопить несколько луковиц, не сомневайтесь, они умели распорядиться ими таким образом, чтобы получить много новых…
— И что из этого следует?
— Только то, что серебряная посуда, которую они забрали с собой, вероятно, была взята ими под залог ссуд, которые они давали в Мемфисе. Египтяне довольно непредусмотрительны; они, по всей видимости, не обращали внимания на то, что проценты и платежи растут, а доход при обычных процентах…
— Но ведь нельзя даже предъявить иск на разницу, остающуюся после изъятия долга и процентов?
— Это верно. Но евреи унесли лишь то, что им полагалось по всем законам коммерции.
Этим актом, несомненно оправданным, они заложили тогда основы кредита. К тому же в Талмуде точно сказано: «Они взяли только то, что им принадлежало».
Я привожу этот парадоксальный разговор с берлинским врачом слово в слово. Мне не терпелось поскорее отыскать неподалеку от Гелиополя следы библейской истории. Садовник, который наблюдал за сохранностью последнего уцелевшего памятника этого знаменитого города, первоначально называвшегося Айн Шаме, или Глаз Солнца, приказал одному из своих феллахов проводить меня в Матарию. Несколько минут мы шли по пыльной дороге, затем я снова увидел оазис, иначе говоря, целый лес смоковниц и апельсиновых деревьев; неподалеку был расположен единственный в здешних местах источник пресной воды, которому удалось пробиться через богатую азотом почву Египта; египтяне же приписывают его появление благоволению божьему. Когда святое семейство остановилось отдохнуть в Матарии, говорят, именно здесь Святая Дева стирала пеленки младенца Иисуса. Кроме того, считается, что эта вода исцеляет проказу. Сидящие возле источника нищенки предлагают вам за небольшой бакшиш чашку этой воды.
Остается еще отыскать в роще раскидистую смоковницу, под сенью которой пряталось святое семейство, когда за ним гнались злодеи под предводительством Дисмы, того самого, который в Евангелии стал вдруг добрым разбойником. Он-то и обнаружил беглецов, но его озарила вера, и он приютил Иосифа и Марию в одном из своих домов, расположенных на месте Старого Каира, называвшегося в те времена Вавилоном Египетским. Этот Дисма занимался весьма прибыльным ремеслом — владел домами. Мне показывали в Старом Каире, в одном из коптских монастырей, старый погреб, выложенный кирпичом, — единственное, что, по слухам, уцелело от некогда гостеприимного дома Дисмы; говорят, что именно в этом погребе ночевало святое семейство.
Все это принадлежит коптскому преданию, но чудесному дереву в Матарии поклоняются христиане всех исповеданий. Трудно предположить, что эта смоковница сохранилась с глубокой древности, скорее это один из побегов того старого дерева, но вот уже много столетий каждый, кто приходит сюда, уносит с собой кусочек коры или сучок. Тем не менее дерево по-прежнему необъятно, словно индийский баобаб; его огромные, раскидистые ветви почти скрыты под висящими на них и прибитыми к ним различными четками, иконками, записками.
Покинув Матарию, мы снова вышли к руслу канала Адриана, которое с давних пор служит дорогой; на нем видны глубокие колеи от железных колес экипажей из Суэца. Пустыня совсем не так засушлива, как полагают; пучки пахучих растений, мох, лишайник, кактусы покрывают почти всю землю, а на горизонте прорисовываются огромные, поросшие кустарником скалы.
Справа к югу протянулась горная цепь аль-Мукаттам; ее скрыли из виду склоны сужающегося ущелья. Проводник показал мне пальцем на необычного вида насыпи, возвышавшиеся над дорогой. Это были груды ракушек — несомненные следы потопа или вод Средиземного моря, которое, как считают ученые, когда-то покрывало всю долину Нила. Теперь это трудно себе представить. Ущелье расширяется, и взору предстает бескрайняя долина. Ни следов, ни дорог, лишь длинные неровные столбы сероватого цвета. О чудо! Это и есть окаменелый лес.
Какой чудовищный порыв ветра в мгновение ока повалил эти гигантские пальмы? Почему эти деревья упали, разметав ветви и корни, повернувшись в одну сторону и окаменев, но так, что при этом можно разглядеть жилки, по которым струился сок? Каждый ствол распался на куски, лежащие вплотную друг к другу, словно конечности огромных членистоногих. Я не видел более странного зрелища. Это превращение произошло не по причине химического воздействия земли: деревья все еще лежат на ее поверхности. Так боги отомстили спутникам Финея[56]. Может быть, когда-то отсюда отошло море? Но вокруг не видно никаких следов его обычной деятельности. А может быть, это результат катаклизма, хлынувших вод всемирного потопа? Но почему же тогда вода не унесла деревья? Разум теряется в догадках, и лучше не думать обо всем этом.
Я покинул, наконец, эту странную долину и вернулся в Шубру. Мельком взглянул на щели в скалах, где живут гиены, и на выбеленные солнцем кости верблюдов: ими усеяны дороги, по которым движутся караваны. У меня в памяти остались яркие образы, затмившие даже впечатления от пирамид: сорок веков их ничтожно малы перед бесстрастными свидетелями внезапно исчезнувшего древнего мира.
ЗАВТРАК В КАРАНТИНЕ
Вот мы снова на Ниле. Вплоть до Батн-аль-Бакары («живота коровы»), где Дельта начинает расходиться веером, я видел лишь знакомые мне берега. Вершины трех пирамид, розовые утром и вечером, которыми любуешься задолго до подхода к Каиру и так же долго после отъезда из Булака, исчезли наконец за горизонтом. Теперь мы двигались по восточному рукаву Нила, то есть по подлинному руслу реки, так как Розеттский рукав, по которому, как правило, путешествуют европейцы, всего-навсего широкий отводной канал, уходящий на запад.
Египетская семья
Главные каналы Дельты отходят от Дамьеттского рукава; на его берегах можно любоваться самыми разнообразными и яркими пейзажами. Они сильно отличаются от монотонных берегов других нильских рукавов, где чахлые пальмовые рощи перемежаются с деревнями из глинобитных домиков; видны лишь гробницы святых с минаретами и голубятни с причудливыми украшениями — все это словно нарисовано на плоском, лишенном объема горизонте; воды Дамьеттского рукава омывают крупные города и деревни с плодородными полями; пальмы здесь пышнее и раскидистее, фиговые, гранатовые деревья и тамариск отливают всеми оттенками зелени. Берега реки, от которой расходятся оросительные каналы, покрыты первозданной растительностью; из гущи папируса, служившего когда-то сырьем для писчего материала, из разных кувшинок, меж которых изредка алеет цветок древних — лотос, взмывают ввысь тысячи птиц и насекомых. Все трепещет, блестит и оглашает воздух невообразимым шумом, все, кроме человека. Здесь не встретишь и десяти европейцев за год, а поэтому выстрелы редко раздаются в этом уединенном уголке