Жара и зной снова были невыносимы, однако имело смысл выдержать их, поскольку только так мы могли увидеть уникальные развалины Тулума, расположенные прямо на побережье.
Тулум, как и Паленке, был одним из тех мест, которые посетили и исследовали еще в 40-х годах XIX столетия Стефенс и Кейтервуд. В книге об этом путешествии Стефенс постоянно жалуется на засилье москитов, которые жалили его и его спутников особенно ужасно по ночам, когда они делали привал.
В свете этого посещение Тулума в середине дня, пусть и в самую жару, имело то преимущество, что избавляло нас от назойливых преследований кровососущих насекомых.
Во время визита в этот древний город меня больше всего потряс даже не вид самих старинных сооружений, не то, как идиллически они выглядели на фоне моря, будучи расположены совсем близко к нему, но высокая и весьма прочная стена, окружавшая город. Она была сложена из весьма значительных по размерам каменных блоков.
Сначала мне даже показалось, что это — совсем новое сооружение, возведенное уже в наши дни, однако, перечитав записи Джона Стефенса, я выяснил, что он видел эту стену еще во время своего посещения Тулума в XIX столетии. Причем, по мнению Стефенса и Кейтервуда, само наличие этой стены вокруг города подтверждало то, что индейцы продолжали жить в Тулуме своим прежним укладом на протяжении многих лет после появления в Мексике испанских завоевателей. Ведь все дело было в том, что ни один древний город майя никогда не был окружен никакой каменной стеной. Значит, сама идея сооружения такой стены должна была быть почерпнута индейцами у испанцев.
К сожалению, эта каменная стена не могла служить индейцам ни защитой от чугунных пушечных ядер, ни тем более защитой от бактерий оспы. Ко времени прибытия в Мексику Стефенса и Кейтервуда Тулум, точно так же, как и все древние города майя, уже давно был оставлен своими жителями. Он представлял собой одни лишь безмолвные руины, и только лишь барельефы и надписи на его стенах могли разговаривать с исследователями загробными голосами прежних жителей Тулума.
Последней точкой нашего путешествия оказался Белиз, столица государства, которое в настоящее время известно под точно таким же названием, но которое во времена моего детства именовалось еще Британским Гондурасом.
Это обстоятельство настраивало меня на то, что Белиз должен был сильно отличаться от находящегося по соседству с ним мексиканского штата Кинтана-Роо. По крайней мере, мне казалось, что население этой страны, относящейся к Британскому Содружеству, будет скорее общаться на английском, нежели на испанском языке (независимо от тех местных диалектов, на которых люди общались друг с другом в повседневной жизни).
Однако в действительности Белиз оказался удивительно похожим на все остальные государства, располагающиеся в бассейне Карибского моря, — прежде всего островные, поскольку его население в основном состояло из мулатов и негров, потомков африканских рабов, которых английские колонизаторы доставили сюда в XVII и XVIII веках для работы на плантациях. Этим население Белиза сильно отличалось от коренного населения остального Юкатанского полуострова, в котором в основном преобладали потомки индейцев майя.
У меня не было времени для того, чтобы осмотреть саму столицу Белиза. Она в принципе показалась мне довольно запущенным и неухоженным местечком, типичным заштатным колониальным городом, расположенном на самом краю бывшей империи. Вместо того чтобы осматривать Белиз-Сити, мне требовалось срочно раздобыть транспорт, чтобы доехать на нем до городка Кахал-Печ — еще одного древнего поселения майя. Путь в Кахал-Печ был неблизким. Сначала он пролегал через безликие современные пригороды столичного Белиза, но затем дорога пряталась в джунгли и тянулась сквозь них до самой границы с Гондурасом.
ОГНЕННЫЙ РИТУАЛИ ВЫЗЫВАНИЕ БОГА ЯГУАРА
В этом путешествии меня сопровождал старейшина майя Карлос Барриос. Само имя синьора Барриоса могло навести на мысль о том, что он является по крови испанцем. Это, однако, было не так. В действительности Карлос Варриос родился и вырос в местечке Уехуетенанго, в горном районе на востоке Гватемалы. Это место располагается довольно далеко от столицы самой Гватемалы, и большинство проживающих там людей — потомки этнических майя, относящихся к племени «мам». Эти люди сохранили в неприкосновенности большинство своих древних обычаев, и Карлос Барриос, который начал заниматься антропологией, впоследствии сам был посвящен в сан «аджкил», то есть стал уполномоченным проводить специальные обряды священнослужителем и духовным наставником «Орлиного» клана, входящего составной частью в племя мам майя.
Прибыв в Кахал-Печ, мы сначала выслушали краткую речь Карлоса Барриоса, а затем проследовали в самое сердце древнего города. Большинство сооружений в Кахал-Печ оказались плотно заросшими густой тропической растительностью. Древние пирамиды вросли глубоко в землю, и из щелей в камнях повсюду показывались растения. Все это было очень похоже на виды Паленке до проведения там комплексных археологических раскопок, запечатленных в изданных Стефенсом и Кейтервудом отчетах об их путешествии.
К сожалению, у нас было не так много времени, чтобы исследовать сами развалины в Кахал-Печ, поскольку мы прибыли в этот город прежде всего для того, чтобы присутствовать при проведении Карлосом Барриосом «огненной церемонии» согласно древним обрядам майя. Однако даже беглого взгляда на развалины Кахал-Печ было достаточно, чтобы понять, что он являлся весьма крупным поселением в годы «классического периода» в истории майя.
Однако, когда я вернулся домой и стал копаться в исторической литературе, то я обнаружил, что в действительности он был основан примерно в 1000 году до н. э., а возможно, даже раньше. Это означало, что Кахал-Печ относился к еще более древней эпохе — к эпохе ольмеков. Он был сооружен примерно в то же самое время, когда ольмеки в Ла Вента высекали из гигантских кусков базальта свои удивительные скульптурные изображения.
Под руководством Карлоса Барриоса мы пересекли одну древнюю площадь в центре Кахал-Печ и оказались в центре следующей. Это была весьма обширная площадь, которая, надо полагать, использовалась в глубокой древности для отправления здесь религиозных обрядов и ритуалов.
С севера к площади примыкала пирамида с очень крутыми уступами. Она больше походила на те пирамиды, которые я видел в Тикале, нежели на те, что можно встретить в Паленке. Остальные стороны площади окаймляли каменные стены и лестницы, делая ее в целом похожей на чашу амфитеатра. Я мог легко представить себе, как в прошлом здесь собирались люди для того, чтобы наблюдать за священными церемониями, которые могли проводиться как на самой площади, так и на вершине выходящей на нее пирамиды. В свете этого мне казалось совершенно естественным то, что Карлос Барриос задумал провести свой «огненный ритуал» именно здесь, в самом центре древнего священного места. При этом меня поражало то, как ему все-таки удалось добиться от соответствующих властей официального разрешения на ее проведение.
В то время как остальные члены нашей группы продолжали осматривать близлежащие руины Кахал-Печ, Карлос Барриос облачился в церемониальное одеяние. Эго одеяние состояло из белой рубашки с открытым воротом, джинсов, большого красочного платка со сложным орнаментом, алого платка, который Карлос Барриос повязал на голову наподобие тюрбана, и сделанного из красной материи широкого пояса, который был повязан так, что один его конец свисал вниз. Все это было очень тщательно подогнано друг к другу. Надетый же на Карлосе Барриосе пояс весьма напоминал те церемониальные пояса, которые можно увидеть на правителях Пакале и Кан-Балане, разглядывая каменные барельефы с их изображениями.
Мы встали в круг — так, что Карлос Барриос оказался в его центре. Он начал церемонию с того, что, наклонившись вниз, с помощью кукурузной муки начертил на камнях специальную церемониальную диаграмму. Она представляла собой круг диаметром в 4 фута, который он затем взаимно перпендикулярными линиями разделил на 4 одинаковые части. При этом каждая из перпендикулярных линий-разделителей оканчивалась символом стрелы. После этого с помощью все той же кукурузной муки Карлос Барриос изобразил по маленькому кругу внутри каждого из четырех одинаковых секторов большого круга и создал точно такой же по размерам пятый круг в самом центре большого круга, в том месте, где перекрещивались перпендикулярные линии-разделители. После этого он сместился к восточной стороне большого круга и изобразил там странный иероглиф, похожий на изображение ступенчатой пирамиды. Рядом с этим иероглифом Карлос Барриос нарисовал две точки, изобразил символ, похожий на полумесяц, и еще две странные фигуры, которые напоминали змеиные клыки.
Затем Карлос Барриос вытащил из своей сумки пять шариков копала — душистой древесной смолы, употребляемых в качестве благовоний, и поместил каждый из шариков в центре каждого из пяти малых кругов (общую схему размещения благовоний можно увидеть на илл. 48).
Начальные приготовления к ритуалу были на этом закончены. Карлос Барриос выпрямился во весь свой рост и обратился к нам с короткой речью. Он заявил следующее:
«Тот иероглиф, который я начертал, используется уже не одну тысячу лет. Когда остаткам человечества удалось спастись от уничтожения в ходе последней глобальной природной катастрофы, то с Плеяд на Землю спустились четыре «балонев», или ягуаров, которым было поручено передать человечеству особые знания, которые помогли бы ему впредь выжить и спастись от исчезновения. В тот момент человечество переживало последнюю фазу ледникового периода. Люди везде жили в пещерах, спасаясь в них от неблагоприятных природных воздействий. Люди попросили ягуаров, которы