– Слепаков помогал вам материально?
– Помогал. Сначала очень активно. И звонил, и заезжал иногда. Потом, с годами, меньше… Что ж поделать, время берет свое, отдаляет и охлаждает. Когда начались реформы, он как-то отстранился от нас. Я слышала, у него были неприятности на службе. А этим летом… прошедшим… его отправили на пенсию по выслуге лет. Кажется, Всеволод Васильевич очень переживал и вот – такая история.
Ряузова замолчала и словно бы внутренне поникла. Ее скорбь показалась Маслаченко искренней. Странно, что она ни разу не высказала осуждения в адрес соперницы, отнявшей или, во всяком случае, ставшей причиной их разрыва. «А ну попробуем…» – со следовательским коварством решил сделать неожиданный психологический ход капитан.
– Вы знаете, что три дня назад Зинаида Гавриловна Слепакова умерла в больнице? – спросил он.
– Как?! – Нина Филипповна вскочила и, стоя, схватила себя обеими руками за горло. – Почему?!
– От неправильно сделанного укола.
Ряузова пошатнулась, побледнела, оперлась на стол. Капитан Маслаченко быстро подхватил ее, посадил на диван.
– Воды? Может быть, валидол?
Нина Филипповна замотала головой.
– Господи, Господи… За что? – Она сняла свои большие очки и смотрела в пространство испуганными близорукими глазами. – Почему неправильный укол? Бедная Зина, вот ужас… Хоть детей не осталось. – Она добавила это с невольной интонацией какого-то странного удовлетворения. – Кто же делал укол?
– Медсестра. Предполагается… то есть, медицинская экспертиза показала, что убийственный укол дежурная медсестра сделала сознательно.
– Ее арестовали?
– Нет, успела смотаться… Я хотел сказать, успела сбежать да перед этим еще травмировать нашего сотрудника. Он сейчас в реанимации. Медсестра объявлена в розыск.
– Зачем она убила Зину?
– В этом следствие еще не совсем разобралось. Данная сторона дела довольно темная. Будем работать, искать эту… сестру милосердия.
– Чудовище! – воскликнула Ряузова, всплеснув руками.
– Совсем наоборот. Привлекательная молодая девушка. Внешне производит самое благоприятное впечатление. Двадцать два года.
– Что же происходит! Господи, что происходит! Вы ее поймаете? Скоро?
– Вне всякого сомнения, – с раскатистой уверенностью в голосе успокоил женщину капитан Маслаченко, хотя не так уж стопроцентно мог бы за это поручиться. – А скажите, пожалуйста, Нина Филипповна, что с вашим сыном… от Слепакова? Где он?
– Всё нормально. Дима закончил школу, работал помощником инструктора по дзюдо. Потом его призвали. Он служил два года в войсках специального назначения. Был в горячих точках. Где – не говорит ни за что. Сейчас демобилизован, пока у товарища в автосервисе. Готовится в военное спецучилище, – в том, как она это сообщила, слышалось покрывающая все печали материнская гордость. – Его оставляли по контракту. Но Дима хочет стать офицером. Не знаю… Я боюсь, там везде стреляют…
– Эх, Нина Филипповна, – с неожиданной досадой произнес Маслаченко, – и здесь стреляют. Расскажите по порядку, что говорил вам Слепаков после того, как вы с ним побывали в так называемом феминистском клубе. В этом заведении, как его…
– «Золотая лилия». Туда по ночам время от времени съезжаются богатые дамы, которые… у которых не нормальные сексуальные пристрастия. И там перед ними показывают представление неприличного содержания.
– Это нам известно. К сожалению, законодательно милиция не имеет права вмешиваться ни в содержание их концертов, ни во что-либо другое, происходящее после. Если только в эти оргии не втягивают насильно несовершеннолетних. Тем более, мужчины там не присутствуют. Мы не можем квалифицировать «Золотую лилию» даже как неофициальный публичный дом. Мы проверяли: клуб зарегистрирован под видом филиала международной организации по защите прав женщин. Теперь слушаю вас.
– Слепаков попросил меня отвезти его в Барыбино, чтобы забрать оттуда Зину. Он нашел в ее записных книжках вот эту карточку… среди массы телефонов, адресов и визиток.
– Простите, что перебиваю. Почему в вещах Зинаиды Гавриловны было столько адресов, телефонов, визитных карточек? Ее что-то связывало с бизнесом? – Опер внимательно разглядывал квадратик белого картона.
– Бизнес? Да нет, Зина была аккордеонистка. И на баяне, кажется, преподавала. А в «Лилии» она сопровождала концертные номера на синтезаторе. Когда из училища ее уволили по сокращению штатов, она, наверно, искала разовую работу. На свадьбах, каких-то юбилеях. Может быть, в клубах, на дискотеках. Нужно ведь где-то зарабатывать на жизнь. Всеволоду Васильевичу и всем сотрудникам зарплату снизили, платили нерегулярно. Я тогда перешла в другое учреждение, в частное издательство. Сидела на компьютере.
Капитан вспомнил, как невыплата зарплаты милиции побудила многих заняться вымогательством, которое теперь стало обычной подработкой.
– Что было дальше? – произнес он.
– Когда мы приехали, нас встретили довольно спокойно. Даже Севу пропустили смотреть кусочек этого варьете. И… в общем, мне было стыдно перед ним, а ему передо мной. Мы, люди старшего поколения, не привыкли к такому. Затем нас приняла директриса Илляшевская. Высокая дама лет сорока. Очень красивая, одетая в мужской костюм, средневековый, как бы придворный. Словом, будто в театре…
– Из-за чего произошел конфликт у Слепакова с Илляшевской?
– Он хотел немедленно забрать Зину из клуба. Правда, я всего этого не видела. Илляшевская приказала мне вернуться в машину и там дожидаться. Я послушалась, сижу в машине и вижу: двое здоровенных охранников тащат Всеволода Васильевича. Его скинули со ступенек и еще пинали ногами. Я к нему бросилась, помогла подняться. Ему разбили лицо и зуб выбили. А мне велели забирать его и уезжать.
Послышались посторонние звуки из прихожей, открылась входная дверь.
– Кто это? – настороженно, хотя внешне безмятежно обернулся к двери капитан Маслаченко.
– Сын. Дима, у нас гость, – сказала громко Нина Филипповна. – Из милиции.
В комнате появился высокий плечистый парень в джинсах и свитере.
– Здравствуйте, – сказал сын Слепакова, чем-то еле уловимо похожий на погибшего отца, и сел рядом на стул.
– Дима, я вспоминаю для капитана Маслаченко о том, что мне рассказал Всеволод Васильевич ночью в машине.
– Можно мне присутствовать? – спросил Дмитрий.
– Можно, – согласился капитан, незаметно приглядываясь к нему. Парень ему понравился: лицо возмужавшего на преодолении опасностей и трудностей юного человека. Видно, что культурный, правильно воспитанный умной матерью. Скромен, понятливый твердый взгляд, хорошее физическое развитие. «К нам бы в отдел такого. Достойный опер бы получился».
– Продолжим, Нина Филипповна, – предложил Маслаченко.
– Я хотела вам объяснить… простите, как ваше имя-отчество?.. Я сразу хотела сказать, Андрей Андреевич, мне показалось, что Всеволод Васильевич был в ту ночь не в себе. Просто видно: человек болен. И, может быть, психически. То, что он говорил, ужасно. Будто бы, по наущению какого-то Хлупина, на него напал бандит и хотел отнять пенсию. Будто бы Хлупин ожидал другого результата, а Всеволод Васильевич, защищаясь, не желая этого, случайно… как это выразиться… придушил нападавшего. Он скрыл это от милиции, боялся, что ему не поверят… не поверят, будто он только защищался и не хотел убивать.
– Такое, наверно, могло случиться? – вопросительно сказал Дмитрий, взглянув на милиционера.
– Следствие должно было установить факт нападения, – скучливо отреагировал Маслаченко, зная, как иногда неблагополучно складываются обстоятельства для защищавшихся.
– Свидетелей-то не оказалось, – продолжала Ряузова. – Всеволод Васильевич, видимо, очень переживал. Тем более поступил донос Хлупина…
Маслаченко остановил ее:
– Я все это знаю. Я сам, по заявлению Хлупина, вызывал дважды Слепакова и с ним беседовал. К сожалению, мне пришлось присутствовать при его самоубийстве. Он, и правда, был не в себе. Я пытался его остановить в последний момент. Обращался к нему, просил. Напрасно, он не слушал уже никого. Скажите, что еще говорил Слепаков в машине?
– Я отнесла то, что он говорил, к нездоровью, к его повредившейся психике. Например, он упорно настаивал, что с помощью электрического прибора убил того самого Хлупина. По-моему, это была больная фантазия.
– Не совсем. Хлупина он не убил, но, видимо, каким-то образом воздействовал на него. Потому что утром Хлупина увезла «скорая помощь» с тяжелым сердечным приступом. Что еще говорил Слепаков?
– Он сказал: там банда. Старуха, дежурная в их подъезде, кажется, натравила против него Хлупина. А Хлупин того бандита. Когда мы ехали в Барыбино, Всеволод Васильевич что-то упоминал про наркотики. Вроде бы на этаже у него кто-то связан с наркотиками, и консьержка, и который ее замещал на ночь… По-моему, таджик, молодой парень. Но я не очень хорошо запомнила его слова.
– Теперь вопрос вам, Дмитрий, – опрашивал дальше опер.
– Можно на «ты», товарищ капитан. А то я как-то не привык… – усмехнулся Дмитрий.
– Ладно. Поясни: когда ехали с похорон, за вами следовал серый «шевроле». Почему ты так решил? Ты уверен, что это было преследование?
– Конечно. Я проверял. Несколько раз менял ряд, пока двигались по проспекту Мира, потом у Сухаревской выехал на Кольцо и гляжу: «шевроле» – как привязанный. Я туда-сюда, никак не мог оторваться. Только уже позже, у Серпуховского вала. Перед этим разворот надо сделать… А тут затор… Ну, я прямо по тротуару и в переулок… Только так избавились.
– Кто бы это мог быть? Как думаешь?
– Думаю, послали те, кто видели маму в «Лилии».
– Чего им было нужно? Твое мнение.
– Может, поговорить хотели, припугнуть. А то и пальнуть из ствола в суматохе… Там ведь везде пробки. Кольцо переполнено, шум, гул… Никто бы не заметил. Решили все возможные зацепки убрать. Или просто установить, где живет… Все-таки я за маму испугался. Поставил наши «Жигули» на время к товарищу в гараж. И маму попросил к вам в управление не ходить, как бы не засекли.