– А трайлер чего? – как будто нарочно, после преждевременного вопроса Гороховского, юношеским тенорком влез стажер Петраков и сильно покраснел. Опера не могли удержаться от смеха. Впрочем, смеялись не очень весело, у всех к концу дня энергии поубавилось.
– А трайлеру… женщин нет?.. трайлеру, мать его, ни хрена не сделалось. Такой вот стойкий немецкий фургон. А тебе, Петраков, надо приучаться помалкивать, когда говорит старший по званию. Тем более начальник отдела…
– Исполняющий обязанности начальника, – вполголоса поправил Сидорин, не в состоянии преодолеть беса противоречия. Майор сделал вид, что не слышит убогого юмора капитана, и продолжал вполне официально:
– В «шевроле», владельца которого устанавливают, обнаружено достаточное количество героина… достаточное для срока за незаконное распространение наркотических средств. Дальше. Обнаружен автомат, два пистолета. И две большие сумки с антиквариатом, похищенным из квартиры профессора-востоковеда Ксионжика Владислава Александровича.
– Это там, где убили домработницу? – уточнил Сидорин.
– Да, гражданка Бочарова, по-видимому, стала жертвой преступной тройки наркодилеров и грабителей: Хомочкина, Малдыбаева и Сабло, хотя… возможны, как говорится, варианты. Однако краденые вещи нашли в багажнике «шевроле». Повторяю, настоящий владелец выясняется.
– Может быть, угон? – проявляя ненужную озабоченность, предположил Гороховский, хотя эта деталь расследования его не касалась.
– Может быть, угон, – терпеливо подтвердил Полимеев. – Блазнин, что по месту регистрации Сабло? И квартиру, из которой она сегодня шла, вы определили?
– Всё нашли, всё определили. Но результатов дополнительных никаких, товарищ майор.
– Что значит – никаких? – начал сердиться Полимеев.
– Здесь, в Строгино, Юлия Сабло прибыла в квартиру, где проживает пенсионерка Бадахшанова. Но Сабло пенсионерка не знает, никогда раньше ее не видела. Приходила та к Корчевской Наталье, которая снимала у Бадахшановой комнату. Корчевская как раз вчера съехала. Так что Сабло ее не застала.
– А чем занималась квартиросъемщица?
– Официально заявляла, будто торгует на вещевом рынке в Выхино.
– Не густо, – сумрачно прокомментировал майор. – А какие результаты на улице Михневской, где Сабло была зарегистрирована?
– Там местные опера тоже ничего нового не нашли, – опечалившись хмуростью начальника, отвечал Блазнин. – Хозяйка – ни «бе», ни «ме». Жила, говорит, девушка и вдруг пропала…
– Блазнин и Гороховский свободны. Петраков тоже. Сидорин и Маслаченко, подсядьте ближе, – распорядился Полимеев и, когда названные вышли, кивнул. – Ну что, два капитана?
– Вчера звонила Галя, – слегка напрягаясь из-за тревожности своего сообщения, начал Маслаченко. – Возникла непредвиденная опасность. Среди охранников «Золотой лилии» оказался ее бывший муж, бывший опер подмосковного УГРО Екумович. Узнала случайно от коллеги. Сам Екумович пока ее не видел. Если увидит, сразу будет провал. Он Галю не пожалеет. Так что лейтенанта Михайлову нужно снимать с задания.
– Эх, мать честная! – шепотливо вскричал задерганный начальством Полимеев. – Что будем делать? Думайте, высказывайте ваши соображения.
Сидорин стукнул кулаком по столу, – ножкой от буквы «т» плотно приставленному к письменному столу Полимеева.
– Да чего думать, Владимир Степанович! – взревел он. – Галю снимаем с задания, а сами договариваемся с ребятами из борьбы с наркотой и берем всех: и аргентинские танцы, и «Лилию» в один день. Хватит с ними миндальничать! В наручники и за решетку – шикарное дело будет. А при сопротивлении этих гадов, продажных бывших ментов, – лупцуем на поражение…
– Стой, Сидорин! Ну что ты взвился! – тоже закричал Полимеев, хватаясь за голову. – Какие у нас основания? Что мы можем им предъявить?
– Предъявлять будем потом. Сначала надо брать и выбивать чистосердечное признание.
– Что ты несешь, Валера! Ведь тронешь бездоказательно кого-нибудь, вой подымится на весь мир. Тем более, «Золотая лилия» формально является филиалом международной феминистской организации. Так сказать, борется за права женщин.
– Вот мы и представим суду доказательства, как они борются за права женщин в голом виде… – Сидорин грубо ощерился и показал руками воображаемые очертания чего-то постыдного.
– По теперешним законам нельзя ущемлять права сексуальных меньшинств, если только нет садизма, насилия и вовлечения в секс несовершеннолетних. А это установить почти невозможно, – спокойно заговорил Маслаченко. – Но у нас есть одно основание: транспортировка и оборот наркотиков.
– Вот! – торжественно поднял указательный палец майор Полимеев. – Единственное основание. А этим занимается Комитет по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Это их прямая работа. Если нет убийств, мы здесь ни при чем.
– Тогда договариваемся с комитетскими. Позвоните подполковнику Харитонову, Владимир Степанович. Вы же его хорошо знаете. Мы операцию разработаем и сами примем участие. А им вся слава, – быстро говорил Сидорин. – Андрей, когда Галя снова поедет в «Лилию»?
– Послезавтра. – Маслаченко достал записную книжку. – Завтра Галя играет на аргентинских танцах и, как ей приказано, оставляет аккордеон на ночь. В аккордеон загружают граммов триста героина и кокаина…
– Ну да! – обрадовался Сидорин. – В комитетской лаборатории лично вычислил майор Голомбаго-Тисман.
– Когда? – усомнился Полимеев. – А помню, конечно. Вы с Рытьковым возили туда аккордеон Слепаковой.
– Послезавтра Галя приходит к пяти часам в Салон. Охранник Пигачёв вручает ей затоваренный аккордеон, который она должна отвезти в «Лилию», – продолжил Маслаченко.
– Тут мы с комитетскими врываемся, берем охранника и прочих с поличным… – подхватил Сидорин, возбужденно раздувая ноздри.
– А Галя? – задумался на секунду Полимеев. – А Галю тоже берем на глазах у всех. Для видимости… На всякий случай…
– Отлично, товарищ майор, – Маслаченко записал что-то у себя в книжке. – Задержанных хорошо бы увезти на разных машинах. Охранника в камеру под строгий надзор. Может быть, будет их руководительница… тогда ее тоже…
– Да она заявит, что ничего не знала, – опять засомневался Полимеев, качая головой. – Нет, ее нельзя.
– Тогда заведующая… или… как ее… художественная директриса и руководительница тут же даст знать в «Лилию». Да пусть посидит одни сутки, Владимир Степанович. Потом извинимся. Скажем: случилось недоразумение…
– А меня на ковер к генералу? – озлился Полимеев.
– Да отвечать-то будут комитетские, я с ними это улажу, – поддержал Маслаченко преисполненный сыскной агрессией, неукротимый Сидорин, вцепившись в край стола жилистыми ручищами так, что побелели костяшки. – Вы звоните Харитонову в комитет и договаривайтесь о встрече. Самое главное – заварить кашу. Кто-то говорил… по-моему, Наполеон… Надо, мол, ввязаться в драку, а дальше сражение подскажет.
– Нам такое не годится, – убежденно возразил Полимеев. – Мы должны заранее разобрать каждую деталь, все предусмотреть, раскопать, проверить. Мы не армия, мы разведка. Причем, тайная разведка. И не среди официальных врагов, а среди своих граждан.
– Еще придумать бы как дверь в «Салоне аргентинских танцев» открыть. Галя позвонит, ее впустят в подъезд. Дверь закроют. Через пять минут по плану врываемся мы с комитетскими. А как это сделать? Кто нам откроет? Проблема, – Маслаченко пригорюнился, сидел притихший, не зная, как организовать вторжение.
– Есть у меня один гений по вскрытию дверей. Сейчас попробую ему позвонить, – майор перебрал у себя в выдвижном ящике стола кипу разноразмерных листков и картонок, пока нашел нужную карточку. – Вот он, драгоценный Андриянчиков Апполинарий Кузьмич. Я его в свое время дважды сажал за проникновение в конторы и вскрытие сейфов. Последний раз, выйдя из зоны, он завязал, как ни странно. Работает во вспомогательной фирме при МЧС. Его бы не приняли как судимого, но вынуждены были. Дарование, скажу я вам, редкостное. Уникальное.
Полимеев позвонил, удачно застал «дарование» и объяснил суть дела.
– Мы тебе, ей-богу, премию выбьем. И вообще я лично тебе помогу, как смогу, если у тебя какие-то проблемы возникнут. Соглашайся, Апполинарий Кузьмич. Ведь такого знатока по замкам, как ты, нигде в мире не найдешь… Что? Пусть не в мире, в России. Ну, точно в Москве и Московской области. Не подведешь? Спасибо, Кузьмич. Предварительно посмотришь? Запиши адрес. Созваниваемся, – Полимеев, отдуваясь, как после пробежки, положил трубку. – Договорились. Он знает, что со мной ему лучше не ссориться. Думаю, всё будет в порядке. Теперь звоню в Комитет Алексею Иванычу Харитонову. Если выйдет, то…
– Боже, поможи! – на украинской мове, шутливо, но не без мольбы в голосе, воскликнул Маслаченко.
Дмитрий Ряузов долго совещался со школьным товарищем, человеком редких качеств – преданного и твердого при исполнении любых обещаний. Звали товарища Сергей Ардаматский. Он был несколько мелковат, по сравнению с рослым Дмитрием, чернявый, подвижный, ловкий. Окончил после школы радиотехнический техникум, армию отслужил интеллигентно: по специальности. Готовился теперь в институт. А пока работал в автосервисе, куда устроил и Дмитрия.
После упомянутого совещания друзья пришли к единому мнению по поводу некоторых обстоятельств. Нам неизвестно какие обстоятельства обсуждали молодые люди. Впрочем, Дмитрий раза два звонил в милицейское управление капитану Маслаченко и тоже говорил с ним на разные темы. Некоторые разговоры по телефону относились к трагической смерти Всеволода Васильевича Слепакова. Дмитрий Ряузов уточнял место происходившей трагедии и спрашивал о событиях, предшествовавших гибели отца.
Капитан подробно рассказал обо всём, что знал, и прибавил к рассказанному свои сожаления в смысле невозможности доказать преступные действия консьержки Антонины Кульковой и жильца с одиннадцатого этажа Хлупина, роковым образом повлиявших на судьбу супругов Слепаковых. Маслаченко упомянул и о том, что медсестра, преднамеренно умертвившая с помощью укола жену Слепакова Зинаиду Гавриловну, застрелена при задержании капитаном Сидориным. Маслаченко не постеснялся изъявить в связи с этим удовлетворение. Он подчеркнул справедливость наказания для лиц, совершивших тяжкие преступления или создавших предпосылки для гибели невинных людей.