– Валька! Откуда ты свалился, дружок?
– Привет, Тихоня! Ты на свободе? А то говорят… Я уж думал: заперли мою Галку за решетку и конец. Как ты вырвалась? – Белкин жарко поцеловал Галю в уголок рта.
– Доказала, что никакого отношения к Пигачёву и Стеценко не имею. – Галя осторожно покашляла в кулачок. – Сначала не верили, но потом отпустили.
– Ну, повезло, Галка! Иди в церковь, ставь свечку.
– Да уже ставила. Целых пять штук.
– Слушай, надо отметить твое освобождение и нашу встречу. Пошли в кафе. Вон «Магнолия».
– Не хочется в кафе, Валя. Опять люди… Как-нибудь потом.
– Тогда ко мне. Сейчас куплю вина, пирожных и фруктов. Что ты вообще любишь? Всякое там – сыр, колбаса, шпроты валяются в холодильнике.
– К тебе? – Галя подумала и неожиданно положила голову на плечо приятеля. – Пойдем. А из спиртного бери что хочешь, мне все сойдет. Ты по-прежнему в «Салоне»? – спросила она осторожно.
– Избави бог! Пошло это жульу к чертовой теще! И старуха Ануш взбеленилась после милицейского наезда. Ко мне придираться стала ни с того ни с сего. Я ушел. Работаю теперь в другом месте. Где? Потом расскажу. Твоего поклонника-то Джорджа прилизанного взяли надолго. Лет через десять выйдет. Хотя… могут дать и пятнадцать. Говорят, и Фантомаса пузастого тоже ищут. Они вместе делишки прокручивали через аккордеон. Сначала запрягли бедную Зину, которая вообще куда-то исчезла. После Зины тебя.
Белкин купил бутыль «Шерри-бренди», рыхлых, медово-сладких, перележавших бананов, красноватых апельсинов и небольшой торт.
Галя очистила банан и стала есть, умильно поглядывая на Валентина. Она почему-то испытывала от его присутствия и общения с ним душевное облегчение. А Белкин, энергично шагая рядом, продолжал рассуждать и рассказывать. В дополнение к своей обычной жизнерадостности, он, конечно, хорохорился перед хорошенькой Тихоней и старательно ее смешил. Ударник саркастически рисовал дальнейшую судьбу обоих охранников из «Салона аргентинских танцев».
– Я сразу понял, – говорил Белкин, – за всю мафию, за наркоту и прочие дела ответят наши гвардейцы. Джорджа, красавчика, в тюряге «опустят». Спать у параши будет. А кабана Стеценко тоже не помилуют. Никуда он не денется. Не посмотрят, что он чемпион по борьбе «сумо». Здесь тебе не Япония. Пофорсил шикарной тройкой с лимонной бабочкой. Пусть походит в тюремной робе.
– Лагерной, – поправила Галя. – В изоляторе роба не полагается.
В данном случае ей немного претило откровенное торжество Белкина. Что-то вульгарное, мелкое окрашивало его мстительную радость.
– Фантомас тоже, между прочим, «с Волги рыба…», – продолжал Белкин. – Сводником по совместительству трудился, за некоторых балетных девок мзду брал. Ануш небось других охранников возьмет. Заменит шило на мыло. Собрались мы, лабухи, после шурум-бурума, толкуем. Я говорю ребятам: «Галку подставили, гады. Я здесь долбить больше не желаю». Бриан Стас тоже ругается: «И я ухожу из обезьяньего балета. Они хапают в три горла, наркотой занимаются. А нам показания следователю в ментуре давать!» Даже дохляк Волоховский и тот шутить изволил с досады. «Волосы окрашу, – говорит, – в черный колер от “Шварцкопф” и поступлю в цыганский ансамбль. Буду у них на гитаре аккомпанировать. Надо только лишнюю струну присобачить: из европейской гитары сделаю семиструнную». Бриан ему по этому поводу: «Цыгане тебя не аккомпанировать возьмут, а заставят милостыню клянчить наряду с фальшивыми беженцами, инвалидами и ряжеными монахами. Кстати, видал я недавно афишку у Киевского рынка: «Хор казанских цыган. Художественный руководитель Рабинович». Хочешь, я тебе рекомендацию напишу? Хотя ты и сам отрекомендовать себя можешь, как польский еврей. Тут Волоховский возмутился: «Я стопроцентный поляк! Я потомок жолнёров, участвовавших в восстании Косцюшко против Российской империи! Во мне течет шляхетская кровь! Я поэтому водку не пью, только шампанское и коньяк».
Галя смеялась, слушая Белкина. Незаметно, с забавной болтовней, молодым кокетством и парой многозначительных поцелуев приехали в квартиру, которую Валентин снимал третий год у бывшей солистки Большого театра. Так же весело, с шуточками, поужинали.
– Хочешь, помогу раздеться? – спросил Белкин, торопливо освободившись от джинсов и синей полосатой рубашки.
Старший лейтенант Михайлова посмотрела на его мускулистое тело, сохранившее летний загар, что-то вспомнила и слегка покраснела.
– Не надо, – сказала она. – Только позвоню маме, чтобы не волновалась.
На следующее утро старший лейтенант чувствовала себя утомленной, как и в предыдущую ночевку у Белкина.
– Послезавтра я работаю с вечера, – объявил он при расставании. – Придешь, если будет время?
– Конечно, – усмехнулась Галя и подумала: «А если – нет, а если – срочный выезд… И вообще ты что-то скрытничаешь, Валюша… Почему?»
– Приходи на угол гастронома «Айленд». К одиннадцати часам. Жду пятнадцать минут, потом уйду готовиться. До встречи, Тихоня.
Галя поехала в управление. До восьми вечера разбирала вместе с Маслаченко материалы по неприятно «зависшим» убийствам: довольно крупного бизнесмена и киргиза-гастарбайтера. Первого застрелили, как показала экспертиза, из снайперской винтовки. Наверняка по заказу конкурентов. Второму нанесли семь ножевых ранений – либо претенденты на его тощую зарплату, либо несовершеннолетние дураки, изображающие нацистов, либо аккуратные провокаторы.
Все-таки освободившись после восьми, Галя примчалась домой. Перекусила, приняла душ, подкрасилась. Обтянулась серебристой водолазкой и узкими муаровыми штанишками, заправленными в остроносые сапоги. Распустила волосы, которым недавно придала «лунный» оттенок.
– Ты опять на ночь, Галя? – покачала головой мама, еще не старая, но часто болевшая женщина.
– Что делать, мамуля, такие задания.
– Прошу тебя, оставь эту работу, – приставала уже не первый раз мама Капитолина Ивановна. – Не для тебя это дело. Ты же все-таки музыкант, девочка нежная, впечатлительная. И вдруг… розыск убийц, насильников, маньяков. Ну что это! Неужели тебе нравится такая жуткая жизнь? Рабочее время не нормированное, зарплата…
– Мне нравится моя работа, – противореча доводам матери и своим собственным сомнениям, возражала Галя. – И не такая я, как тебе кажется, нежная. Видела бы ты, как я молочу кулаками пневматическую грушу, делаю приемы рукопашного боя, стреляю из пистолета.
– Не могу представить тебя за таким занятием. Третий год не могу. У нас всегда была благополучная интеллигентная семья, – в глазах Капитолины Ивановны мелькнула жалостная слеза. Мелькнула, но не скатилась по довольно еще гладкой щеке.
– Благополучная? – нахмурилась Галя. – Дедушку убили бандиты. Папа в экспедиции тоже умер очень странно, когда нашли богатое древнее захоронение. Так и не узнали действительную причину его смерти. Следствие скинуло всё, как несчастный случай.
– Твой бывший муж Юрий ушел, говорят, из милиции, – кротко пригорюнившись, вспомнила Капитолина Ивановна. – Устроился на другую работу. Я иногда думаю: может быть, ты зря с ним рассталась?
Галю словно окатили из колодезного ведра, она содрогнулась и помрачнела.
– Нет, не зря. Давай не будем говорить на эту тему. Я не брошу свою работу, так и знай. Ее нужно четко и добросовестно выполнять. Я старший лейтенант милиции, оперуполномоченный уголовного розыска. Всё, мамочка, я пошла. Не знаю, когда вернусь. Возможно и… до утра. Не расстраивайся. Ложись пораньше, обо мне не беспокойся. Я теперь стала бедовая девка.
Галя хихикнула, как всегда, когда хотела выйти из положения с наименьшими потерями, в данном случае – моральными.
– Ох, дочка, что-то неспокойно на сердце. Такая опасная работа. Ведь убить могут… – простонала Капитолина Ивановна.
– Убить везде могут, – твердо возразила Галя. – Только в обычных автокатастрофах по России гибнет каждый год триста пятьдесят тысяч человек. Это официальные данные. А сколько убийств, отравлений, сколько тяжких телесных повреждений, увечий, взрывов, пожаров… Кто-то обязан всему этому противостоять. Вот и работает милиция, уголовный розыск, другие службы.
– Неужели это твое призвание?
– Будем считать, что призвание, – надевая дубленку с капюшоном и вешая на плечо сумочку, заключила Галя очередную дискуссию.
По дороге, около метро, к ней пытались приклеиться слегка подвыпившие молодые люди, предлагая пойти в кино или кафе. Оба были допустимо настойчивы, но вежливы. Третий претендент на обретение ее общества, высокий, дорого одетый мужчина лет сорока, подошел у остановки троллейбуса. Говорил с акцентом; пожалуй, чех или немец.
– Я имею приглашать вас в клуб «Сакратос». Потом ко мне в отель. Ресторан люкс, легкий ужин. Конечно, я всё плачу. Отдельно сексуальные услуги. Триста баксов.
– Я очень спешу, – не сердясь, отказалась Галя.
– Франтишек понял. Четыреста долларов и французский духи на подарок.
– У меня работа в лаборатории.
– Экскъюз ми. Извиняйте. Вы не есть ночная бабочка?
– Я дневная, – остроумно ответила старший лейтенант.
Перейдя тускло освещенный сквер, Галя приблизилась к небольшому зданию. Стены его пестрели вывесками модельных мастерских и магазинов, расположенных на двух этажах. Конечно, они были закрыты, но рядом, под ярким сиреневым фонарем стоял приглашающе оформленный стенд. На его четырех углах попеременно вспыхивали и гасли бриллиантовые звездочки.
Кафе «5 ИСКУШЕНИЙ» работало с пятницы на субботу и с субботы на воскресенье в особом режиме. Остальные дни – просто кафе с разнообразным «молодежным» меню. В указанные ночи предлагалась секс-программа.
«Сегодня пятница, – вспомнила Галя. – Значит, Валентин выступает в секс-программе. Ну и жук… Хотя – его дело барабаны». На стенде прихотливо изогнувшимися буквами значилось: «Музыкальные номера. Мужской стриптиз, мистер Алекс. Шоу веселых толстушек. В заключение развратный девичник».
– Почему мужской стриптиз? – почти вслух удивилась Галя. – А если «5 ИСКУШЕНИЙ» это «Золотая лилия» наоборот? Но тут же и толстушки…