– Она тебе доверяет, – уверенно сопроводил сообщение Ряузова Сидорин. – Наверно, тут речь о крупной партии наркоты. После первого наезда комитетчиков (имелись в виду «наркополицейские»), после задержания и ареста Коковой, Пигачёва и других, после второго задержания в связи с Галей Михайловой у Илляшевской нет дополнительного шанса. Она вынуждена идти на риск. Накопилось, видать, много товара. Мадам боится потерять налаженный наркотрафик из-за недавних сбоев. Так?
– Может быть, – согласился Дмитрий.
– У тебя правда есть оружие? Какое?
– «Беркут» и три обоймы.
– С Кавказа привез хищную птичку? Ясно. Значит, действуешь таким образом. Точно выполняешь все распоряжения Илляшевской, что бы тебе там ни показалось. Понял? Никакой отсебятины. Я со своей стороны связываюсь только с Комитетом. Свое начальство не собираюсь пока ставить в известность. Тем более, трупов еще нет. Но я Илляшевской устрою, если не сорвется, грандиозное шоу. После него мадам точно сядет. Когда увидишь милицию, и меня в том числе, давай самую примитивную реакцию: дурак дураком. Молодой, мол, еще, испугался. А до того веди себя как ни в чем не бывало. Только из «беркута», по возможности, не пали. Всё, Ряузов. Работаем.
Часть пятая
С вечера повалил снег. Сильно замело шоссе и железнодорожные пути. Автобус до «Липовой аллеи» от станции еле добрался, два раза буксовал. Словом, февраль классически начинался бураном.
Одетый, как обычно, в китайский пуховик и джинсы, – на голове черная вязаная «бандитка», – Дмитрий Ряузов показался для порядка администратору Ольге Куличкиной, той самой шатеночке с детским личиком. Она старалась на него пристально не смотреть. После состоявшейся, видимо, порки Инги-охранницы весь женский персонал «Золотой лилии» вел себя крайне дисциплинированно. Мужская охрана тоже лишний раз у входа не показывалась. Сидели в своей дежурке, прохаживались позади кирпичной цитадели с окошками-бойницами.
Кроме Дмитрия на ночь сегодня оставался еще один страж, немолодой, немногословный Михаил. Человек вечно сонный с виду, неспособный, кажется, ни по какому поводу испытать малейшее волнение. Дмитрий играл с ним в шашки, но водку пить отказался. Михаил подвигал удивленно толстыми рыжеватыми бровями, покосился на стол с бутылкой «Адмирала», солеными огурцами, хлебом и колбасой.
– Ну, как хочешь, Митяй, – сказал Михаил ласково. – А я выпью и закушу. Вообще в холодильнике еще красная рыба, сыр… между прочим, голландский.
Он спокойно заглотал полбутылки, поел основательно. Сунул в волосатые уши провода плейера и задремал.
Дмитрий решил выйти на воздух, походить вокруг филиала. Хотелось поразмыслить над тем, что будет происходить завтра и чем всё это кончится.
Из света ночного фонаря и густых теней на заснеженном дворе возник кургузый силуэт Мелентьевны, престарелой сподвижницы Илляшевской. Мелентьевна поманила охранника указательным пальцем и направилась к главному входу. Войдя в вестибюль, убедилась в его послушании, затем сказала:
– Ну, милок, нахлынуло тебе счастье.
– Нахлынуло? Счастье? – удивился Ряузов. – Чего темните, бабуля? Объясните толком.
– Сам поймешь. Хозяйка велела тебе зайти. Да не в кабинет, а на второй этаж. Последняя дверь. Дотумкал, внучок?
– Ага, бабуся, – ответил он и поднялся по лестнице.
На втором этаже все двери, кроме одной, прикрытой портьерами, были наглухо закрыты. Из-под портьер пробивался еле заметный, голубоватый подтек света. Дмитрий из вежливости снял шапку и стукнул в дверь.
– Заходи, – пригласил его звучный голос Илляшевской.
Откинув портьеру, он вошел. Увидел директрису, сидевшую спиной к нему перед трехстворчатым зеркалом и туалетным столиком, уставленным косметическими флаконами. Ковры на полу и стенах впечатляли. Кроме ковров висели изображения нагих японок с веерами; причем экзотические красотки делали с помощью этих вееров что-то разнообразное и неприличное. Слева под балдахином раскинулась, отблескивая парчой покрывала, обширнейшая кровать. Выключенная люстра подсвечивала гранями хрустальных подвесок, а над кроватью бирюзовыми огнями струило голубоватый свет пятигнездное бра. Нормальная лампочка горела только у трехзеркалки. Поодаль замечена бутылка шампанского и кремовые розы кондитерских яств.
От директрисы веяло сладким запахом духов. Дмитрию внезапно показалось, будто он попал в шкаф с ее нарядами.
Илляшевская была в пунцовом шелковом кимоно. Она встретила вошедшего охранника пристальным взглядом из трех зеркал.
– Марина Петровна, вы меня…
– Тебе нравится у меня в спальне? – перебила она, вставая.
– Да, конечно, – Дмитрий скосил левый глаз на кровать, вполне напоминавшую какой-нибудь языческий алтарь.
Илляшевская торжественно выступила на середину спальни. Отстегнула пряжку у пояса, шевельнула плечами, и пунцовый шелк, тихо шелестя, слился на пол. Перед юношей предстало беломраморное тело с гордо поднятой головой и розовыми сосками. Черный треугольник угольно просвечивал под невидимой кисеей. На шее женщины были бусы из широких лопастей янтаря, вокруг талии золотая цепочка с бриллиантовой висюлькой, указывающей от пупка вниз.
Над Дмитрием будто завихрился эфирный смерч. Он попятился, расширенными ноздрями втягивая одуряющий запах женщины. И какой женщины…
– Так что, дружок, остаешься у меня ночевать? – спросила Марина Петровна…
Утром она появилась во дворе в спортивных брюках, пальто и кепке с наушниками. Дмитрию показалось, что на ее лице как бы меняются легкие гримасы осчастливленной женщины и немного униженной владычицы. По временам она словно задумывалась на несколько секунд и рассеянно усмехалась.
Ряузов приблизился, выйдя из-за угла.
– Ты поел, Дима? Кофе пил? – озаботилась с небывалой мягкостью в голосе директриса.
– Всё нормально, Марина Петровна. – Вид Дмитрия говорил об уверенности в себе, даже несколько большей, чем всегда. Илляшевская посмотрела на него, слегка прищурившись, и опять чему-то усмехнулась.
– Тогда поехали. Нам надо кое-что привезти, – сказала она.
Сели в «Москвич», довольно замызганный и местами заржавленный. На ходу старое авто неожиданно проявило себя с хорошей стороны. Очевидно, внутренние детали были отлажены и своевременно заменялись. Бак уверил в своей полноте.
Исполняя как шофер указания Илляшевской, Дмитрий изредка посматривал на нее, ожидая в игривом слове или встречном взгляде найти отражение вчерашних объятий, в которых триумф обоюдной страсти повторялся до восьми раз. Однако Марина Петровна лишь деловито следила за дорогой, контролируя маршрут. Взгляд ее не мерцал томно или таинственно, а холодно подтверждал сложный, мыслительный процесс предпринимателя, не собирающегося изменять что-либо в своей деятельности, что и было, кажется, смыслом жизни этой незаурядной женщины.
Она вела себя так, будто рядом находился только наемный охранник (одновременно водитель), а она была исключительно его строгой хозяйкой. Деловое спокойствие Марины Петровны означало, наверное, что она совершенно забыла о прошедшей ночи. Это было обидно. Исподволь Дмитрий ожидал другого, и сейчас гасил невольное сожаление.
Разве он не показал себя с лучшей стороны? Разве она, привыкшая к женским ухищрениям, не открылась по-новому, восприняв глубиной лона мужскую силу? А теперь ее надменная забывчивость исключила из памяти небывалое ощущение, заставившее эту тигрицу млеть.
Для Дмитрия с сугубо личной точки зрения прошедшая ночь означала шальную удачу. Случайные нестрогие девушки, промелькнувшие в его жизни, и сравниться не могли с этой перезревшей красавицей. Только твердый, бескомпромиссный характер, несомненно, схожий во многом с характером покойного Слепакова, не давал Дмитрию потерять голову и влюбиться до фанатического безумия, как иногда влюбляются горячие юноши в имевшую множество любовных связей сексуальную хищницу.
Путь их тем временем сместился с очищенного от снега шоссе на рыхлый проселок, плавно петлявший между безлюдными привидениями садовых кооперативов и озабоченно дымившими деревнями – с собачьим лаем и звяканьем колодезных ведер. Ряузов старался запомнить их названия на покосившихся железных табличках, водруженных при въезде. Наконец он увидел вблизи голой ракиты бочком стоявшие «Жигули»-пикап. Тормознул, чуть не доехав, у противоположной обочины.
Сидевший за рулем человек выбрался из кабины.
– Приготовь оружие, – сказала суровым голосом Илляшевская.
Дмитрий торопливо переложил «беркута» из внутреннего в боковой карман.
– Пошли, – Илляшевская покинула машину и решительно шагнула к вылезшему из пикапа. – Дима, руку со ствола не убирай.
Они приблизились к человеку, безмолвно ожидавшему их.
– Марина? – глухо спросил человек с настороженным взглядом. Небритый, на вид лет сорок пять-пятьдесят. Одет серо, кое-как.
– От кого? – Вопрос на вопрос.
– По приказу Макара от Вашарамова. Деньги с собой?
– Всё как надо, – зло процедила Илляшевская.
– Ну, принимайте. – Водитель пикапа открыл створки кузова. Из-под рваного брезента и маслянистого тряпья выволок большую коробку, заклеенную лентами желтого скотча. Кряхтя, понес ее к «Москвичу», оскальзываясь и приседая.
– Помоги ему, – обратилась к Дмитрию Илляшевская.
Он поспешил исполнить ее распоряжение: подхватил коробку и почуял вблизи запах кислого пота и табачный перегар. Уложили коробку на заднее сиденье. Из-под переднего Илляшевская достала узкий кейс, блеснувший никелированным замком. Набрала код; кейс запищал и открылся. Ряузов с затаенным волнением увидел ровные, тускло-зеленые пачки долларов.
– Пересчитывать не будем, – Илляшевская отдала кейс небритому. – С кем надо, я созвонюсь.
Доставивший коробку перекосил физиономию подобием щербатой улыбки. Убрал куда-то набитый деньгами кейс, приготовился ехать. Илляшевская распахнула дверцу «Москвича», тоже хотела садиться. Дмитрий уже намеривался устроиться за рулем. Внезапно, не закрывая дверцу своей машины, Илляшевская пошла к «Жигулям».