кую группировку отрезать от тылов и уничтожить изолированно не удалось. Немцы удержали «Рамушевский коридор» и вывели группировку из выступа. 4 марта 1943 года начался второй этап операции «Полярная звезда», которая вошла в историю Великой Отечественной войны как Старорусская наступательная операция. Началась весенняя распутица. Лыжные бригады пошли в бой в пешем строю. Танки свободно маневрировать не могли. Болота и реки стали непроходимыми. Явно неудачным был и сам замысел операции — повторное наступление на тех же направлениях, да ещё без средств усиления. При этом отставала даже та артиллерия и тяжёлая техника, которую войска имели. Немцы же, видя перегруппировку наших войск, значительно усилили свои оборонительные рубежи, особенно под Старой Руссой. Продвинувшись вперёд на 10—15 километров, войска Северо-Западного фронта подошли к Старой Руссе. Здесь произошла вынужденная остановка. Ставка изымала из состава фронта и в срочном порядке перебрасывала на юг, под Харьков, 1-ю танковую армию генерала Катукова и другие части.
Маршал Тимошенко был отстранён от командования войсками фронта. Это по его адресу Сталин выражался резко и грубо, посылая Конева туда, в северную грязь, в старорусские хляби поправлять положение.
В конце марта наступление окончательно выдохлось, и Конев приказал войскам зарываться в землю на достигнутых рубежах, как сообщалось в сводках Совинформбюро, «южнее озера Ильмень».
Закончилась жуткая бойня, продолжавшаяся с 4 по 19 марта. Исследователи этих событий говорят, что ежесуточно наша группировка теряла убитыми и пропавшими без вести по 6444 человека, что в истории Великой Отечественной войны уровень потерь был превышен только однажды — в ходе Белгородско-Харьковской наступательной операции, когда произошло встречное танковое сражение.
Глава двадцать вторая.РЕЗЕРВНЫЙ СТЕПНОЙ ФРОНТ
Жаркое лето 1943-го… На фронтах длилась оперативная пауза. С апреля обе стороны готовились к решающей схватке. Полем предстоящей битвы на этот раз выбрали так называемый Курский выступ — линию фронта от Думиничей на севере (ныне районный центр Калужской области) до Харькова на юге.
«Эта врезавшаяся в наш фронт дуга была для Красной Армии не просто неудобным обстоятельством, — вспоминал Конев. — Она удлиняла наш фронт почти на 500 км и требовала для его удержания значительных сил. Дуга прорезала железнодорожные пути и перегоны, перехватывала шоссейные дороги, которые вели из района группы “Центр” в направлении Харькова и представляли для наших войск важные коммуникации, расположенные, к сожалению, по ту сторону фронта. Наконец, эта дуга могла служить противнику исходным пунктом для наступления как на северном фланге группы армий “Юг”, так и на южном фланге группы армий “Центр”. Особую опасность она представляла на случай, если было бы решено нанести контрудар из района Харькова против советских сил, наступающих на участке ГА “Юг”… При одновременном наступлении с юга и севера можно было отрезать в ней сравнительно большие силы противника и высвободить потом значительные немецкие силы».
Собственно выступ, дуга проходила от Малоархангельска до Белгорода. Но, как всегда бывает во время стратегических операций, которые, по замыслу их авторов, образуют гигантскую центростремительную воронку, вбирающую, засасывающую в себя сотни и сотни километров окрестностей вместе с войсками, рубежами и коммуникациями, всё это пространство превратилось в колоссальное побоище. Курская битва происходила на землях нынешних Калужской, Орловской, Воронежской, Белгородской областей России и Сумской и Харьковской областей Украины.
Наступил новый период войны. Немцы почувствовали, что Восточный фронт может вот-вот превратиться, как говорят русские, в Тришкин кафтан, и, если это произойдёт, то латать его вскоре будет попросту нечем. Военный потенциал Германии оскудевал с каждым днём, с каждым боем. И чем интенсивней шли бои, тем потенциал вермахта изнашивался больше. Поэтому назрела необходимость некоего радикального решения. Именно на Восточном фронте. Ведь судьба войны решалась там. Гитлер хорошо понимал, что победа ему нужна не на Западе, не в Африке и не над проливами, а именно на Востоке. Но риск казался настолько велик, что Гитлера порой охватывал ужас.
Генералы вермахта тоже считали, что необходимо сделать решительный шаг, который помог бы вернуть германским солдатам веру в себя, в своё превосходство, а германской политике широкую возможность действий. В этот спектр планов и надежд входил и так называемый «ничейный результат», предусматривавший переговоры со Сталиным с целью заключения сепаратного мира. Возможно, даже без участия Гитлера.
Гитлер же колебался.
Маршал Конев в своих «Записках командующего фронтом. 1943—1944», цитируя доклад тогдашнего заместителя Верховного главнокомандующего маршала Жукова о целесообразности изматывания противника «в нашей обороне» с целью дальнейшего перехода в наступление свежими резервами, рассуждал так: «Следовательно, оборона наших войск в битве под Курском была не вынужденной, а преднамеренной, имеющей целью создать выгодные условия для последующего перехода в наступление. А в случае отказа противника от наступления предусматривалась также возможность перехода советских войск к активным действиям первыми».
Гитлер ещё в марте 1943 года подписал оперативный приказ № 5. Документ содержал общие указания к ведению боевых действий на Восточном фронте на весенний период: «Следует ожидать, что русские после окончания зимы и весенней распутицы, создав запасы материальных средств и пополнив частично свои соединения людьми, возобновят наступление. Поэтому наша задача состоит в том, чтобы по возможности упредить их наступление в отдельных местах с целью навязать им, хотя бы на одном из участков фронта, свою волю, как это в настоящее время уже имеет место на фронте группы армий “Юг”. (Имеется в виду успех, достигнутый немцами в феврале—марте 1943 года, когда они смогли в очередной раз захватить Харьков и взять в результате мощного контрудара Белгород. — С.М.) На остальных участках фронта задача сводится к обескровливанию наступающего противника». Правда, потом Гитлер о предстоящем наступлении замолчал и постоянно откладывал начало операции, получившей в немецких штабах название «Цитадель». Но машина подготовки к масштабной операции, в которой решающая роль отводилась новой технике и вооружению, поступившими к тому времени в германскую армию, была уже запущена, и сроки ожидания неминуемо истекали.
Таким образом, битва приближалась с каждым днём и каждым часом. Каждый день и час были наполнены интенсивной подготовкой к ней. Лето 1943-го должно было решить многое.
Немцы в своей обширной мемуарной литературе, размышляя о душевном состоянии фюрера накануне решающего сражения на Востоке, отмечали: «В первый раз за двадцать лет Гитлер молчал. У него не было идей… Даже в своём тесном кругу Гитлер мало говорил о большой стратегии, но подолгу распространялся о новом оружии, которое восстановит военное превосходство рейха. Он не мыслил никаких грандиозных задач для армии, кроме сохранения того, что было завоёвано…» Манштейн в этой связи сетовал: «…ему недоставало смелости или веры в своё искусство вождения войск, а также в искусство своих генералов».
Зато идеи были в Ставке в Москве. Судя по журналу посещений И.В. Сталина в его кремлёвском кабинете, в 1943 году Конева Верховный вызывал к себе четыре раза. И все четыре посещения состоялись накануне операции «Кутузов». Последняя беседа состоялась 24 июня. Началась она в 0.30, а закончилась в 2.35. Сидели долго. Десятью минутами раньше в кабинет к Сталину зашли Василевский, Антонов и Голиков. Его, командующего войсками Степного фронта, пригласили потом.
— Степной фронт, — сказал Сталин, обращаясь ко всем присутствующим, — должен сыграть важную роль в контрнаступлении. — Затем раскурил трубку и взглянул на Конева: — Вы понимаете, товарищ Конев, какое назначение вы получаете в связи с обстановкой, которая складывается на южном направлении? Противник, видимо, создаст очень сильные группировки для того, чтобы срезать Курский выступ. Ваш фронт, расположенный за Центральным и Воронежским фронтами, должен быть в готовности. Если противник прорвётся, вам необходимо отразить его удары и не допустить развития прорыва дальше на восток как на Орловском, так и на Белгородском направлениях. Поэтому полосу, занимаемую фронтом, надо хорошо подготовить в оборонительном отношении, а в тылу, по рекам Воронеж и Дон, подготовить государственный рубеж обороны. Вы готовы выполнить эту задачу, товарищ Конев?
— Готов, товарищ Сталин, — ответил Конев.
— Хорошо, мы надеемся на вас.
И той и другой стороне нужен был Курский выступ. И Ставка в Москве, и ОКХ[57] в Берлине связывали с удачным исходом дела на этом участке фронта свои дальнейшие планы ведения войны.
Биографы Конева рассказывают о подробностях разговора в кабинете Сталина несколько иначе. Сталин якобы рекомендовал Коневу побывать в первом эшелоне, на Воронежском фронте, «чтобы быть в курсе обстановки, знать направление возможных ударов противника…». Но перед тем, как приступить к исполнению обязанностей командующего Степным округом, посоветовал слетать «к семье в Куйбышев».
К семье Конев, видимо, ездил. Скучал по детям. Да и на Анну хотелось посмотреть.
Анна Ефимовна Конева, несмотря на то что генеральская жена, работала в одном из военных госпиталей Куйбышева. Выполняла ту же работу, что и другие женщины из числа госпитальных служащих, — убирала, мыла, подавала, выносила, писала письма за безруких, перетаскивала безногих.
Впоследствии, по возвращении в Москву, Анна Ефимовна продолжила работать сестрой милосердия.
Об Анне Ефимовне Коневой рассказал мне каноник церкви Воскресения Христова, что в Тарусе на Оке, Николай Данилович Санкин. Его ранило в 1944-м. Осколок мины перерубил несколько рёбер и застрял под лопаткой. Санкина отправили ближайшим поездом в тыл. В Москве санитарный эшелон остановился. Начальник поезда приказал снять мёртвых и тех, кого дальше везти было бессмысленно. До станции назначения было ещё больше суток пути. А этим, по его расчётам, жить оставалось несколько часов. Сняли с поезда и Николая Даниловича. Привезли в ближайший госпиталь. Стали готовить к операции. «А от меня смрад идёт