Одна «личность», которая старательно превращалась в брюнетку — умную, расчетливую, хладнокровную особу, если верить расчетам и статистикам! — верила своим ушам и трезвому уму, и потому хладнокровно предлагала мне немедленно, по приземлению, позвонить куда следует, чтобы площадь наводнили люди в белой, синей и еще какой-нибудь униформе и как можно быстрей изолировали такого опасного типа от общества. А пока советовала ловко и хитро запудрить ему мозги, чтобы удержать до приезда служб.
Но вторая, отчаянно цепляющаяся за нежную блондинку, так хотела поверить этому странному, ужасно обаятельному пришельцу, который был так снисходительно нежен, так удивительно непостоянен, но при этом ужасно привлекателен! Пусть даже ему пришлось убить для этого одного человека и превратиться… в другого.
— Где Инка? — спросила я, поскольку при всех раскладах этот вопрос нужно было выяснить обязательно, будь рядом со мной хоть Влад, хоть Слава, хоть… — И почему я?..
Но ответить он не успел, поскольку конструкция, к которой были прикреплены наши сиденья, до этого плавно опускавшаяся вниз, внезапно накренилась, вздрогнула и замерла. Люди, повисшие в наклонном состоянии, завизжали, и я была среди них. Первой и, кажется, лучшей!
— А-а-а! Что происходит?! Эй! — завертевшись в кресле, я моментально перепугалась так, что даже присутствие рядом опасного психа Владиславы стало казаться не таким… опасным. Сам «псих» молчал, напряженно вглядываясь куда-то в верх.
Наши сиденья снова пришли в движение, и народ заорал громче прежнего, поскольку крен усиливался, и стало ясно, что с аттракционом не все в порядке. Люди кричали, а те, что на земле, даже громче.
— Мамочки, что же это такое? — причитала я, совершенно забыв про Влада, крутила головой и пыталась судорожно придумать хоть какой-то план спасения. Мы же сейчас упадем!
Первые кабинки уже чиркали по площадке, и крик стоял невообразимый, заглушающий даже лязг железа и музыку еще ничего не подозревающего праздника.
«Сейчас будет из нас хорошая «консерва», как недавно говорила продавец Надежда», — в панике подумала я, вцепившись ледяными руками в поручень и с ужасом наблюдая, как приближается земля. Приземление неизбежно, пусть даже оно будет смертельно опасным. Три… два… один…
Со скрежетом аттракцион рухнул вниз, смешивая крики, стоны и ругань с воем приближающихся сирен. Во все стороны брызнули осколки, мелкие части, куски пластмассы, а с самого верха слетел какой-то диск, быстро устремившийся в туман.
— Ир, это кошмар какой-то! Это просто чудо, что я осталась жива! — я шла по парку, подволакивая ногу и удаляясь все дальше от места ужасной катастрофы. — Там все оцепили, «скорые», полиция…
— А ты в первом ряду зевак с ножницами в руках перерезаешь ленточку со словами: «Преступление прошу считать открытым!» — что-то аппетитно жуя, хохотнула в трубке сестра. — Ты можешь, Юль! Ты вообще скоро? Мы уже за стол садимся…
— Ир, ты не поняла? — я даже остановилась. — Я сейчас рухнула с аттракциона и осталась жива! А вот Влад…
Не знаю, почему, но я заплакала. Мне все равно было его жаль, пусть и псих, и человека не пожалел…
Но он просто не соображал, что делает, находясь в другой… реальности. В своей личной. Куда чуть было не угодила я.
— Что Влад? Ты узнала, где Инка? — Ира быстро сменила тон на более деловой и шумно проглотила то, что так старательно жевала до этого.
— Нет, Ир, — я горестно вздохнула. — И теперь не узнаем, — всхлипнув, я рассказала, как спасатели, освободив людей, переговаривались между собой. «Не повезло…» — качали они головами. А я, которой повезло, потому что сиденье рухнуло, уже когда аттракцион хорошо снизил скорость, да еще упало не на мою сторону, да и вытащили меня одну из первых, диагностировав лишь ушиб правой ноги да синяк на скуле, повернула голову туда, куда они показывали, качая головами, и увидела…
Коричневый шарф. И что-то, отдаленно напоминающее его хозяина, придавленное покореженным металлом. Металлом, что не пожалел, пусть и безумные, глаза цвета виски, в которых еще недавно плескалась жизнь.
— Он все-таки на самом деле упал оттуда, Ир, пусть и неделю спустя, — я поежилась.
— Приезжай, — тихим голосом попросила сестра, и я поплелась к дороге ловить такси.
Я с трудом верила своим глазам, когда вылезла из машины возле дома — на смену противному, так надоевшему, совсем непраздничному дождю пришел снег! Самый настоящий — белый, пушистый, густой — не какая-то там невразумительная крупа, а именно… Снег!
Я повернула во двор и помедлила — хотелось еще задержаться в этой сказке, пусть она и не моя.
Восхищенно крутя головой, из которой стали выветриваться вязкие, тяжелые мысли и события, в которой вдруг стало пусто — и оттого легко! — я медленно шла, ловя ртом снежинки.
Напротив своего подъезда я остановилась и, немного подумав, углубилась в площадку, где, выбрав вполне приличный сугроб, по форме больше всего напоминавший матрас, рухнула навзничь, раскинув руки. Так просто мне давно не было!
Я лежала и смотрела, как с темного неба летят, летят белые хлопья, и конца им не видно.
Рядом мелькнула неясная тень, и вскоре на мой «матрас» плюхнулся еще кто-то.
— Привет, — сказала тень рядом, а я кивнула. Я сама была как тень, поэтому немного удивилась, что мы, тени, умеем разговаривать.
— Снег пошел, — сообщила я. Если она может разговаривать, то почему я — нет?.. — А то дождь уже надоел…
— Я люблю дождь, — сообщила тень рядом и шевельнулась.
— Я знаю, — кивнула я. — Ты говорил, что любишь воду… А я сегодня пила дождь, — зачем-то сообщила я тени, лежащей рядом. — И шампанское…
Тень негромко засмеялась, вдруг навалилась на меня сверху и сказала:
— Пойдем домой, простудишься. Вон, куртка вся мокрая…
Она ошибается — мы, тени, не простужаемся. Мы…
— Пойдем, Юль, — повторила тень теплым Данькиным голосом и, обдав таким знакомым дыханием, от которого перехватило горло, поцеловала в губы.
Разве у меня есть губы?!
Наверное, да, решила я, раз что-то такое шевелилось на моем лице, когда я проговорила:
— Я тебе изменила. С инопланетянином.
— Это не считается, — серьезно сказал Данила и снова меня поцеловал, повторив при этом: — Вставай, тебе надо в ванну согреться, а то простудишься, — и потянул меня с моего «матраса».
Господи, все время эти контрастные процедуры, ну всю неделю! Намокнуть — и в душ, намокнуть — и снова в душ! Практически как планировала мамуля — неделя здоровья!
Только где же здоровья-то набраться для всего этого?! Правда, мамуля, призывая семью вести здоровый образ жизни, имела в виду несколько другой… образ, нежели тот, красноречивый образец которого сейчас являла собой я — мокрая, в ссадинах и голодная, между прочим!
— Хочешь, слепим снеговика? — предложил Данила, видя мое замешательство и явное желание еще немного остаться на улице.
— Н-нет! — вздрогнув, я покачала головой. Не надо нам больше во дворе снеговиков, пусть даже слепленных собственноручно!
Такой мягкий, пушистый, соблазнительный снег все шел, и я еще немного посмотрела на небо, которое было настолько щедрым.
Еще оно было темным, торжественным и звездным. Рождество.
…Когда мы вошли в подъезд, до меня окончательно дошло, что рядом… Данила! Данила!
— Ты не ныряешь в Индийском океане и не исследуешь фьорды Новой Зеландии? — я робко потрогала его за рукав. — Ты…
— Я здесь, — мягко сказал Данила. — Только, Юль, скажи на милость, зачем ты организовала мне эту дурацкую наклейку?!
— …недавно захожу в детскую, Машка рассекает в моих туфлях, а Сашка — в сапогах. Говорю ей: «Ты прямо кот в сапогах!», а Сашка так рассудительно поправляет: «Мамочка, это я — кот в сапогах, а Машка — кот в туфлях!»
— …мам, это я кот в сапогах, мам, а Маса…
— …Саша, положи нож, не балуйся, я сказал!
— …крабовые котлетки с лимоном, как готовят в Сиэтле… — мамулин голос, как и гомон Дашкиных отпрысков, мягко доносился из зала сквозь стук вилок и бас Любови Яковлевны:
— Я вас умоляю! Вы шо, имеете мне сказать, шо ваши котлетки лучше моего форшмака?! — я услышала, как она стукнула по столу кулачком, и тихий папин шепот:
— Да нет, конечно…
— Давай, солнце, — Данила подтолкнул меня к ванной и за голубые шелковые плечи нарядного платья, эффектно оттенявшего ее рыжие волосы и общий нагловатый вид, развернул изумленную Ирку лицом к семейству: — Пойдем-пойдем!
Тигги скакала едва не выше елки, но родители были рады видеть Даньку не меньше — когда я, наскоро вытеревшись, примкнула к остальным, я его еле нашла, облепленного домочадцами, даже позабывшими про застолье и противоречивые кулинарные изыски Пашкиной мамы.
…Какое-то время мы чинно восседали рядом, что-то даже ели — не исключено, что форшмак! — когда воздух отчетливо стал потрескивать, и я даже отодвинулась от елки, чтобы не нарушать правила пожарной безопасности.
Отодвинувшись от елки, я подвинулась к Даниле. Опасность пожара возросла втрое. Нет, вчетверо!
— Я сейчас, — тонким голосом сообщила я, выбегая на кухню.
— Хлеба еще принеси! — крикнула вдогонку мама, и я кивнула. Конечно, я за хлебом!
…Он тихо обнял меня сзади и коснулся губами виска. Я замерла, словно в ожидании конца света — вон, его все обещают, обещают!
А я, кажется, знаю, когда он наступит. Сейчас. Немедленно — если он меня не поцелует!
Зима наступила, но готовы ли были мы к зимним видам спорта?..
Мне казалось, что я прыгнула с гигантского трамплина. Перехватило дыхание, в ушах засвистело, а тело стало легким-легким!
Со «стола отрыва», впрочем, как и со стула, мы, сцепившись руками и ногами, наверное, ушли правильно, поскольку там было не очень удобно, а вот… «кровать отрыва», на которую мы рухнули, едва ввалившись в комнату, оказалась более… перспективной!
…О чем думает человек, летящий над пропастью? Летящий через темное небо в окружении хоровода снежинок, легким взмахом провожающих его? Человек, летящий… не один?