В США поняли серьезность ситуации. В тот же день Никсон ответил, что Соединенные Штаты «берут на себя ответственность за то, чтобы полностью прекратить военные действия со стороны Израиля». «Мы с Вами достигли исторического урегулирования, — говорилось в послании Никсона Брежневу, — и мы не позволим, чтобы оно было взорвано».
Однако Израиль продолжал игнорировать требования Совета Безопасности ООН прекратить огонь и отвести войска на занимаемые ими позиции в момент принятия резолюции 338. В Москве шло бурное заседание Политбюро. Эмоции прибавились в результате того, что по специальному телефону Садат умолял сделать все, чтобы «спасти его и египетскую столицу, которую окружают израильские танки». Немедленно запрошенный советский главный военный советник в Каире доложил Брежневу, что Садат потерял голову, когда узнал, что несколько израильских танков перешли через Суэцкий канал, но непосредственной угрозы Каиру нет. Несмотря на это сообщение, ряд членов Политбюро высказались за принятие острых военно-политических мер.
Многие члены советского руководства исходили из того, что Израиль сам, без согласия США, не мог бросить вызов всем и вся, игнорируя резолюции Совета Безопасности о прекращении огня. Помощник Громыко В. Грубяков, сопровождавший его на заседание Политбюро, рассказал вызванному в Москву Добрынину, что министр обороны Гречко потребовал «демонстрации присутствия советских войск в Египте». Косыгин резко возражал против подобных мер, его поддержал Громыко. Занимавший осторожную позицию Брежнев выступил против любой вовлеченности советских войск в конфликт[34], но был вынужден все-таки согласиться, во-первых, с направлением жесткого послания в адрес Никсона с намеком на возможность военного вовлечения СССР и, во-вторых, на проведение маневров с участием авиации в Закавказье.
Решили все-таки, что в послании Никсону следует этот намек упаковать в предложение совместного направления советских и американских войск в Египет с целью заставить Израиль прекратить военные действия. 24 октября Брежнев направил послание Никсону, в котором предлагались совместные действия, а затем говорилось: «Скажу прямо, если бы Вы не сочли возможным действовать совместно с нами, то мы были бы поставлены перед необходимостью срочно рассмотреть вопрос о принятии нами соответствующих шагов в одностороннем порядке… У нас есть с Вами договоренность, которую мы высоко ценим, — действовать сообща. Давайте реализуем эту договоренность на конкретном примере в сложной ситуации. Это будет хороший образец наших согласованных действий в интересах мира».
Уверен, что за этим посланием не стояло действительное намерение Советского Союза пойти на непосредственное военное вмешательство в события. Но это был шаг, призванный «остудить» Израиль. И одновременно такой шаг был продиктован внутренней обстановкой: в СССР росло возмущение израильскими действиями, и Брежнев мог опасаться, что этим воспользуются его оппоненты в руководстве.
Наиболее сильный из них — Александр Николаевич Шелепин, «железный Шурик», который проявил свои возможности, в том числе личностные, когда в 1957 году практически спас Хрущева во время близкой к осуществлению попытки Маленкова, Молотова и Кагановича снять его со всех руководящих постов, а потом, в 1964 году, стал главной фигурой, обеспечившей замену Хрущева на Брежнева.
Через некоторое время Брежнев при поддержке многих из своего окружения решил отодвинуть Шелепина, который, занимая ряд высших постов в партии и правительстве, мог, по его мнению, претендовать на его место. На момент направления жесткого послания Никсону Шелепин уже был переведен на второстепенный пост председателя ВЦСПС, но все еще, вплоть до 1975 года, оставался членом Президиума (Политбюро) ЦК КПСС. Брежнев продолжал его побаиваться, будучи осведомлен о том, что Шелепин пользуется поддержкой, особенно бывших комсомольских работников, которые могли обвинить генсекретаря в отсутствии решительности в момент откровенно вызывающей позиции Израиля, поддерживаемого США.
Реакция в США на послание Брежнева тоже была продиктована скорее не желанием запугать СССР, а внутренними обстоятельствами. Отказавшись от совместных военных действий, что и следовало ожидать, Никсон заявил о серьезной озабоченности в связи с возможностью односторонних акций СССР, которые «могут вызвать непредсказуемые последствия». Для большего эффекта в войсках США была введена повышенная боеготовность. Когда Киссинджеру позвонил возмущенный этой демонстрацией Добрынин, тот ответил, что это не должно восприниматься Москвой как враждебный акт и в основном определяется внутренними соображениями. Это подчеркнул и 1 сам президент Никсон, который сказал Добрынину: «Возможно, что в ходе кризиса я немного погорячился. Замечу — но не в порядке оправдания, — что я подвергаюсь сейчас постоянной и ожесточенной осаде со стороны оппозиции и всех моих противников, объединившихся вокруг „Уотергейта“»[35].
Некоторые американские авторы представляют, будто реакция США спасла от реального намерения СССР послать свои войска на Ближний Восток. Такая версия не имеет ничего общего с действительностью. После того как обе сверхдержавы попугали друг друга, были объединены их усилия по подготовке и проведению Женевской конференции.
Два подхода к Женевской конференции
Принятию резолюции 338, как уже говорилось, предшествовали беседы госсекретаря США Киссинджера с советским руководством в Москве. Соединенные Штаты тогда согласились с увязкой прекращения военных действий на Ближнем Востоке с началом общего политического урегулирования. Очевидно, согласие на такую увязку было не в последнюю очередь вызвано стремлением США быстро выйти из ситуации нефтяного эмбарго.
Нефтяное эмбарго было применено арабскими странами 19 октября 1973 года — через тринадцать дней после начала октябрьской войны. 16 октября Саудовская Аравия, Ирак, Объединенные Арабские Эмираты, Кувейт, Катар и Иран в одностороннем порядке подняли цену своей нефти на 17 процентов, доведя ее до 3,65 доллара за баррель (какой смехотворно низкой выглядит эта цена сегодня, когда пишутся эти строки). Затем Саудовская Аравия, Ливия и другие арабские государства вообще объявили о запрете на поставку нефти в США, назвав причину: американцы оказывают Израилю военную помощь. 23 октября эмбарго было распространено на Голландию за то, что она предоставила свои аэродромы Соединенным Штатам. 5 ноября арабские страны объявили о 25-процентном сокращении производства. Через восемнадцать дней эмбарго распространилось на Португалию, Родезию и ЮАР.
Снятие нефтяного эмбарго (за исключением Ливии) 17 марта 1974 года произошло после того, когда США попытались демонстративно «выравнять» свою политику на Ближнем Востоке за счет дипломатических мер по разъединению войск. Но уже возникла новая ситуация — нефтяной кризис. Цены на нефть до этого были малоподвижны. Можно вспомнить, что в 1945 году, после окончания Второй мировой войны и в период восстановления мировой экономики, цена составляла лишь около 1 доллара за баррель, а перед нефтяным эмбарго 1973 года она увеличилась только до 3 долларов за баррель. Однако к моменту снятия эмбарго среднегодовая цена нефти уже поднялась до 12 долларов за баррель.
Нефтяное эмбарго 1973 года открыло новую эпоху: динамика цен на нефть оказалась тесно увязанной с событиями на Ближнем Востоке, который являлся и является основным регионом, поставляющим нефть в Европу, Японию и США. В 1979 году, когда произошла так называемая исламская революция в Иране, среднегодовая цена составила 30 долларов за баррель, в 1980 году, когда началась ирано-иракская война, — 35,7 доллара. Затем цены сократились — в 1986 году среднегодовая цена составляла 14,3 доллара за баррель североморской нефти Brent, которая стала новым ценовым ориентиром, но в 1990 году, когда Ирак вторгся в Кувейт, цена опять выросла.
Можно предположить, что многие политические деятели в США, да и в СССР надеялись на то, что после смягчения обстановки на Ближнем Востоке произойдет понижение нефтяных цен. Действительно, это происходило, и в 1998 году, после азиатского валютного кризиса, цена даже вернулась к тому уровню, который существовал после снятия нефтяного эмбарго 1973 года.
Но в 2002 году цены опять резко поднялись и продолжали безостановочно расти. Во время издания этой книги они уже перешли за планку в 100 долларов за баррель. Конечно, постиндустриальные государства адаптируются к столь высоким ценам на нефть за счет энергосбережения и активизации других источников энергии. Но факт остается фактом: нефтяное эмбарго, вызванное октябрьской войной 1973 года, положило конец дешевой нефти.
Однако вернемся от этого «нефтяного отступления» к Женевской конференции.
Казалось бы, согласие США на связь Женевской конференции со всеобщим урегулированием открывало путь к ее успешной работе. Но на деле все оказалось намного сложнее, и основная причина заключалась в том, что Соединенные Штаты практически подошли к миссии Женевской конференции с мерками, не соответствующими тому мандату, который первоначально был ими выработан совместно с Советским Союзом. Позже Г. Киссинджер откровенно напишет в мемуарах, что Женевская конференция «…была средством собрать в одну упряжку все заинтересованные стороны для одного символического акта и посредством этого сделать так, чтобы каждый мог проводить сепаратный курс, хотя бы на некоторое время. Было сложно и собрать такую большую встречу, и после этого держать ее в бездейственном состоянии, в то время как дипломатия возвращается к двусторонним каналам»[36]. Яснее, как говорится, не скажешь. А договаривались в Москве во время пребывания там Государственного секретаря совсем о другом.
Одержимый идеей сепаратного египетско-израильского соглашения, Киссинджер осуществлял ее с присущей ему целеустремленностью, не останавливаясь перед давлением на Израиль, когда тот мог ему помешать своим стремлением усложнить разъединение войск на фронтах. 16 декабря 1973 года Киссинджер, находясь в Иерусалиме, следующим образом описал свою «генеральную стратегию» израильскому руководству (цитируется по книге израильского журналиста М. Голана, который получил стенографические отчеты о беседах Киссинджера в Израиле и, вопреки желанию израильского руководства, предал их гласности, преодолев, естественно, серьезнейшее