При заключении Московского договора имелось понимание того, что преодоление раскола Германии и раскола Европы должно протекать параллельно. Исходной для обеих трагедий являлась военная конфронтация. «Мирный порядок в Европе», о котором говорилось в письме В. Шееля А. Громыко (12.08.1970), немыслим в условиях сохранения в том или ином виде противостояния, отсутствия общеевропейской системы безопасности. Объединение Германии должно было бы стать, как минимум, мостом к такой системе, если невозможно из-за недостатка времени решить обе задачи сразу.
Отсюда делался вывод – планы распространения сферы действия НАТО на территорию ГДР надо расценить как неприемлемые. Договаривающиеся стороны оказывались бы в совершенно разном положении. Центральное звено западной военной инфраструктуры – ФРГ – продолжало бы выполнять ранее определенные ему функции. ГДР – центральное звено советской военной инфраструктуры – выпадала бы, что влекло бы серьезные дисбалансы. Если же сверх того в распоряжение или под контроль НАТО перешла бы территория ГДР, это причинило бы оборонительной системе СССР невосполнимый урон или даже вызвало ее расстройство.
И заключительный элемент моей тогдашней позиции. По различным мотивам Англия и Франция заинтересованы в том, чтобы эволюция германо-германских отношений совершалась без перенапряжений для Западной и Восточной Европы. Если Лондон и Париж не уклонятся в данном контексте от диалога с советской стороной, то и нам было бы не резон замыкаться на одного партнера, на какую-то одну модель решения.
Каких отметок держался М. Горбачев? Насилия не должно быть. Лучше обойтись также без давления. Если цель – мирная Германия в мирной Европе – общая, согласие возможно. Пока на передний план не выходили «детали», все выглядело ладно. Объявлять свою позицию по большинству конкретных вопросов генеральный не спешил. То надо обождать встречи с Дж. Бейкером, затем с Г. Колем, то выборов в ГДР, то обмена мнениями с Ф. Миттераном.
Но все же до поездки летом 1990 года в Вашингтон М. Горбачев больше склонялся к решению, которое отдавало должное, пока они сохранялись, обеим военным системам в Европе. Генеральный вместе с тем изначально сдержанно реагировал на сигналы, приглашавшие СССР к адвокатированию французских и британских оговорок. Париж и Лондон хотят переложить на Советский Союз черную работу, чтобы самим остаться чистенькими, – таким по смыслу был довод, хотя против поддержания контактов, как таковых, возражений не высказывалось.
У меня на руках копии четырех документов, посылавшихся М. Горбачеву с февраля по июль 1990 года перед каждой из встреч с канцлером Г. Колем и министром иностранных дел Х. Д. Геншером. Я направлял ему также соображения, касавшиеся особенностей подходов Франции и США. Авторские копии этих записок исчезли, достать ксерокопии с оригиналов мне не удалось. Потеря не слишком велика, если не считать обстоятельного анализа тенденций американской политики при президентстве Дж. Буша. Последняя вписывала отношение США к европейским делам в глобальные концепции Вашингтона, без чего нельзя ни понять, ни объяснить его упрямство касательно членства Германии в НАТО.
Названные и неупомянутые записки писались не под копирку. Учитывались характеры собеседников, несовпадения объективного положения стран, исторические традиции. В общем, свои полутона имелись, но стержень, вокруг которого развивалась мысль, не сменялся. Мозаика складывалась каждый раз из камней общего происхождения и отграненных одним резцом. Автор никогда не поклонялся правилу Меттерниха – каждому говори его правду.
Февральский (1990 г.) разговор между М. Горбачевым и Г. Колем выполнял несколько назначений. Пора было предать забвению тягостный инцидент, весьма омрачивший климат советско-западногерманских отношений[20], а по результатам сопоставления позиций, как они могли быть изложены, предстояло заключить, наличествуют ли предпосылки для договоренности и располагает ли СССР в лице канцлера солидным партнером для превращения шанса в реальность. Я находил, кроме того, целесообразным прозондировать, насколько поддаются синхронизации поворот в германской проблеме и расчистка европейской действительности от деформаций холодной войны. В западной прессе печатались со ссылками на правительство ФРГ материалы, в которых говорилось, что развитие в Восточной Европе обогнало представления об обязательности для объединенной Германии членства в НАТО. Г. Колю вкладывались в уста слова, что на сей счет у Бонна имеются разночтения с Вашингтоном. В чем они состояли, стоило выяснить.
Текст моих тезисов-рекомендаций М. Горбачеву к февральскому обмену мнениями с Г. Колем, датированных 10 февралем 1990 года, приводится в приложении 16. Тезисы предварялись двустраничной запиской, в которой оттенялся ряд узловых моментов в развитии германской проблемы (см. приложение 17).
Судя по записи беседы[21], мои соображения были учтены лишь отчасти. Стороны констатировали, что немцам надлежит самим решать вопрос о единстве нации, самим делать выбор формы государственного устройства, а также определять, в какой момент, в каком темпе и на каких условиях будет претворено в жизнь решение о восстановлении единства. Собственно, этим консенсус и исчерпывался. Внешние аспекты урегулирования остались открытыми. Г. Коль и Х. Д. Геншер не скупились на обещания уважать интересы СССР, выдать, если это поможет делу, гарантии декларативного свойства. Федеральный канцлер предлагал себя в предпочтительные партнеры и почти в посредника для нахождения взаимопонимания с тремя державами – Англией, Францией и США. Само собой разумеется, он был в любое время в распоряжении советской стороны в случае возникновения неясностей или сомнений по поводу позиции ФРГ.
Встреча произвела на М. Горбачева впечатление. В его окружении заговорили, имея в виду Г. Коля, о «немецкой основательности», об отзывчивости политического руководства ФРГ, удостоверившегося, что советскому лидеру не чужды немецкие национальные чаяния, об оправданности ставки на коалицию Христианско-демократический союз и Христианско-социальный союз – Свободная демократическая партия.
Думается, однако, что политики, даже увлекаясь, не должны были давать предлог, в частности, для утверждений, что согласие Москвы передать решение проблемы единства всецело самим немцам адекватно отражает позицию ГДР[22], и экономить четкие выражения, когда надо было показать, что вычетами из одной советской оборонительной системы договоренности ограничиться не могут, что наша цель – не статус «пониженной безопасности» для кого-либо, а одинаковая безопасность для всех.
Опрометчивость наказуема. Объединение Германии было признано 10 февраля задачей решенной. Без всяких условий, вне проясненных связей с урегулированием внешних аспектов. Немцам давался карт-бланш, что, как и когда предпринимать. Формулу «четыре + два» живо – ровно двумя днями позже – перевернули в «два = четыре». Согласно Х. Д. Геншеру, это несло не только психологическую, но и большую политическую нагрузку. Четырем державам отказали в праве вести «переговоры о Германии». К прерогативам двух германских государств отнесли согласование (или консультации на предмет) внешнеполитических аспектов с четырьмя по ходу оформления Федеративной Республикой и ГДР решения о единстве.
Э. Шеварднадзе, из рук которого Х. Д. Геншер обрел сей дар, удовольствовался платоническим предложением «встречаться, чтобы обсуждать внешние аспекты объединения Германии, включая безопасность соседних государств». Обсуждать, но не решать. По просьбе боннского коллеги советский министр оказал еще одну услугу: он понудил министра иностранных дел ГДР О. Фишера там же, в Оттаве, поддаться нажиму ФРГ и тоже благословить конструкцию «два + четыре», загодя лишавшую Германскую Демократическую Республику права на кассацию уготованного ей приговора.
Тогда же, впритык к отмене формулы «четыре + два», состоялась ревизия «десяти пунктов» Г. Коля и публичных заявлений официального уровня, обещавших не торопить события, не входить в клинч с обязательствами ФРГ перед ГДР, Советским Союзом, другими странами. На инструктаже немецких журналистов 12 февраля 1990 года Х. Д. Геншер специально проакцентировал принципиальную важность перестановки слагаемых в формуле переговоров. Он подчеркнул далее, что термины «договорное сообщество» и «конфедерация» выводятся из оборота. Их вытесняет понятие «установление немецкого единства». Примем к сведению – не объединение двух государств, не воссоединение, не восстановление единства Германии, но нечто близкое к английскому понятию «made».
Из этого послесловия к моим февральским тезисам для М. Горбачева читатель поймет, почему следующая записка отличалась по тону и способу подачи материала. Я не мог тогда предположить, что на генерального секретаря и президента нашло затмение. Хотелось думать, что часть информации обтекает его либо из-за занятости необъятными внутренними делами ему не до информации, раздражающей, ко всему прочему, своей нудностью. Как бы то ни было, я счел своим долгом высказаться. 18 апреля 1990 года к М. Горбачеву отправилось послание на шестнадцати листах, приводимое в приложении 18.
В публикации не изменено ни слова. Все как было написано семью годами ранее. Язык жесткий, критика суровая, тема советских интересов выпячена, но если вчитаться, то еще можно поспорить, в кого пущено больше стрел – в западных или советских представителей. И сплошь предупреждения, что ждет нас, пойди мы на поводу, позволь дальше пылиться на полках договорным актам, в которых описаны и закреплены советские права, нерачительно обращаясь с собственными интересами. Я предостерегал М. Горбачева, что включение территории ГДР в НАТО будет полустанком на пути расширения этого блока на Восток, как это вскоре и произойдет. Трое желающих уже объявились. Следующие не заставят себя ждать. Другой стиль в это время не давал эффекта. Обходительные обороты уже не пронимали.